Потому что теперь я понимаю. Я знаю, почему ты прогнал меня, почему велел оставить тебя в покое. Ты думал, что я говорила с Джульеттой, верно? Что она выдала свою версию событий, все разрушила, открыв мне то, чего я знать не должна была. И ты сдался.
В больнице я сказала, что люблю тебя. По моим глазам, по лицу ты наверняка видел, что я говорю искренне, от сердца. Но ты все равно сдался. И полагал, что я тоже сдамся – и просто уйду. Пока я не попаду в больницу, ты будешь уверен, что я не вернусь.
Как ты мог такое подумать, Роберт? Неужели ты совсем меня не знаешь?
Глава двадцать седьмая
08/04/06
– Вот сука! Она украла мою машину! – завопила Чарли в темноту.
– Надеюсь, ты не оставила внутри ключи? – Селлерс бежал вслед за ней.
– Ключи, сумку, мобильник, кредитки. Боже! Ничего не говорите, я не хочу слышать, что не надо было привозить ее сюда, тем более оставлять сумку в машине, а машину открытой. Не смейте учить меня, что делать, а чего не делать. Пока еще я ваш начальник.
Чарли хотелось спросить, что известно Прусту, но тем самым она бы продемонстрировала слабость. Экстремальные ситуации требуют возвращения к тактике жесткой игры, благодаря которой она выжила в школе. Никогда не показывай своих чувств.
– Селлерс, доставай мобильник. Мне нужна моя машина.
– Вряд ли тебе повезет, сержант. Сама знаешь, что такое шотландская полиция.
– В Шотландии она не задержится. Она двинула в больницу Калвер-Вэлли, к своему обожаемому психопату. Направь туда кого-нибудь из наших парней. Гиббс, мы с тобой пообщаемся с миссис Грэм Энгилли.
Появление Селлерса и Гиббса встряхнуло Чарли, она стала похожей на себя прежнюю. По крайней мере, настолько, чтобы создать впечатление.
Стеф сидела в офисе, перед столом с рулоном розовой туалетной бумаги и жидкостью для снятия лака. Куском бумаги она терла ноготь указательного пальца. На шее у нее проступили красные пятна. Стеф сделала вид, что не заметила появления полицейских, даже глаз не подняла. Ее лицо – как и задница, если словам ее мужа можно верить – загорело до густо-оранжевого цвета, кроме участков вокруг глаз. Сова чертова.
– Мальчишники! – громко сказала Чарли, хлопнув ладонями по столу.
Стеф перекосило:
– Как вы узнали? Кто вам сказал? Он? – мотнув головой в сторону Гиббса, выкрикнула она.
– Это правда?
– Нет.
– Ты только что спросила, как мы узнали. Будь это неправда, ты спросила бы «с чего мы взяли». Или ты слишком тупа, чтобы уловить разницу?
– Мой муж решил тебя трахнуть только из-за твоей работы, – мстительно заявила Стеф. – Ты ему не нравишься. Просто он любит рисковать, вот и все. Потому и разрешил пользоваться нашим компьютером той ночью, хотя и знал, что ты из полиции. Покопалась бы – много чего нашла. Я говорила Грэму, что он псих, но он ничего не может с собой поделать. Мол, кайф ловит. – Стеф фыркнула: – Знаешь, как он тебя обозвал? Жердь-с-полной-пазухой. Потому что ты тощая, а сиськи здоровенные.
«Не думай об этом. Не думай о Грэме. Не думай о Саймоне».
– Что я могла найти в вашем компьютере нежелательного для Грэма? Если не ошибаюсь, ты сказала, что все женщины были актрисами, все было честно и справедливо? А тогда Грэму нечего было бы бояться. Признай, Стеф. Тебе мозгов не хватит убедительно врать. Ты противоречишь сама себе – уже два раза меньше чем за минуту. И я не единственный человек, способный тебя надуть. Тебе не кажется, что Грэм с большой охотой свалит всю вину на тебя? Такую историю выдаст – заслушаешься, куда тебе с твоими байками. Как-никак в Оксфорде блистал. А ты кто? Псинка его, и только.
У Стеф был загнанный вид, взгляд бесцельно метался по комнате, в глазах застыл страх.
Ее глаза. Кожа вокруг них была значительно бледнее, потому что Стеф загорала с маской – такой же, какие надевали жертвам изнасилований. В отличие от Сэма Комботекры, никогда не заходившего в «Бутс», Стеф знала, где можно оптом покупать такие маски. Грэм, наверное, время от времени отправлял ее пополнять запас. Чарли смахнула со стола туалетную бумагу вместе с флаконом жидкости для снятия лака.
– Спрашиваю еще раз, – ледяным тоном произнесла она. – Вы зарабатываете, устраивая мальчишники?
– Да, – после паузы признала Стеф. – Только у Грэма не получится на меня все свалить. Я женщина и никого не могу изнасиловать.
– Он скажет, что ты организатор. Что ты заставила его. Непременно скажет, не сомневайся. Так что твое слово против его. А ты ведь вела все дела, бухгалтерию и прочее, верно?
– Но… это нечестно, если он так скажет!
За годы работы в полиции Чарли убедилась, что справедливости требуют все – в том числе и самые жестокие психопаты и извращенцы. Стеф, как многих преступников, с которыми приходилось сталкиваться Чарли, ужасала мысль, что с ней могут обойтись несправедливо. Насколько легче попирать законы – юридические и моральные, – если другие их соблюдают.
– Итак, кто придумал устраивать холостяцкие вечеринки с реальными изнасилованиями? Классная идея. Воображаю, какой популярностью пользовались ваши шоу.
– Это все Грэм. Только он.
– А не Роберт Хейворт? – спросил Гиббс.
Стеф тряхнула головой:
– Мне это не нравилось. Я знала, что так нельзя.
– То есть ты прекрасно знала, что женщины не были актрисами, – уверенно заявила Чарли. – Знала, что их насилуют.
– Нет! Я думала, они актрисы.
– Тогда почему «нельзя»?
– Даже если женщины этого хотели, все равно неправильно.
– Неужели? И почему?
Стеф силилась найти ответ. Чарли буквально видела, как в этой крашеной-перекрашеной голове крутятся шестеренки – медленно, со скрипом.
– Ну, мужики… в смысле… мужчины, которые смотрели наши шоу… в смысле… шоу Грэма… они могли подумать, что с женщинами так можно поступать.
– Правду говори, тварь! – Чарли ухватила ее за разноцветные патлы. – Ты всегда знала, сука, что женщин насилуют!
– Отпусти!.. Ладно, знала!
В кулаке у Чарли остался клок волос, на голове Стеф проступила кровь. Гиббс наблюдал бесстрастно; с тем же выражением лица он мог бы смотреть скучный матч по регби.
– Я ни при чем, – захныкала Стеф. – Я жертва, как и те женщины. Я не хотела этого делать, но Грэм заставил. Сказал, что не может слишком часто хватать женщин на улицах, это большой риск. Поэтому чаще всего жертвой была я. То, что он делал с другими женщинами один или два раза, со мной делал сотни раз. Иногда у меня все так болело, что я сидеть не могла. Ты себе не представляешь. Ты понятия не имеешь, как мне было плохо, и не надо…
– Да что ты говоришь? – оборвала ее Чарли. – Грэм – твой муж, ты с ним спишь, так или иначе. Почему бы и не перед зрителями?
Почему бы немного деньжат не срубить? А еще лучше – много.
– Грэм насиловал меня точно так же, как и других, – упорствовала Стеф.
– Полчаса назад ты назвала свою роль в ваших шоу «утомительной». Не страшной, мерзкой, не унизительной. Нет – утомительной! Забавно ты описываешь, как тебя насиловали на глазах у жующих зрителей. Лично для меня твои слова звучат как доказательство, что ты добровольно, ночь за ночью, принимала участие в спектаклях. Вот что и впрямь утомительно.
– Не добровольно! Я это ненавидела! Говорила Грэму, что лучше сортиры чистить каждый день, чем делать такое.
– Почему же не вызвала полицию? Один звонок положил бы всему этому конец.
Стеф заморгала – до того нелепой показалась ей идея.
– Я не хотела проблем для Грэма.
– Неужели? Большинство женщин с радостью устроили бы проблемы человеку, который их один раз изнасиловал, не говоря уж о сотнях.
– Только не мужу! – Стеф вытерла мокрое лицо ладонями.
Чарли вынуждена была признать, что определенный смысл в ее словах есть. Возможно ли, что Стеф – преступница поневоле? И Роберт Хейворт тоже? Мог ли Грэм принудить брата к похищению и изнасилованию Пруденс Келви?
– Грэм неплохой человек, – сказала Стеф. – Он просто… видит мир по-другому, вот и все. По-своему. Все женщины фантазируют про изнасилование, правда? Так Грэм говорит. И он им никакого физического вреда не причиняет.
– Дрянь безмозглая, – процедил Гиббс. – Думаешь, изнасилование не считается причинением физического вреда?
– Не всегда! – возмущенно отозвалась Стеф. – Необязательно. Это просто секс, верно? Грэм никого никогда не бил. Никто даже в больницу не попал. – Она с обидой уставилась на Чарли: – Знаешь, какое у Грэма было ужасное детство? Мамаша – потаскуха и стерва долбаная, а отцу все по фигу. Семьи беднее в деревне не было. Но для Грэма это был хороший старт. Люди, которые ничего плохого в жизни не перенесли, – они как раз несчастные, а не счастливые. Им не узнать, на что они в действительности способны в трудную минуту.
– Муженька цитируешь? – спросила Чарли.
– Просто я его понимаю, а ты нет. Когда отец их бросил, мать встряхнулась и открыла свое дело…
