парусиной, чтобы защитить снаряжение от вездесущей морской соли.
Когда закончили и потащились вглубь острова, было уже поздно, солнце перестало жарить и долгие тени пальм исполосовали землю. С собой мы взяли только личные вещи и пятигаллонную канистру с питьевой водой. В крутом тыльном склоне самой северной вершины многие поколения рыбаков, что останавливались на острове, выскребли несколько неглубоких пещер.
Самую большую я отвел под склад, а еще одну, поменьше, под жилье для нас с Шерри. Третью, в сотне ярдов по склону, заслоненную от нас невысоким кустарником, облюбовали Анджело и Чабби.
Я оставил Шерри подметать наши новые квартиры импровизированным веником из пальмовых листьев и раскладывать на надувных матрасах спальные мешки, а сам взял невод и ушел к бухточке.
Вернулся я затемно, с десятком приличных лобанов. Анджело уже развел костер и вскипятил чайник. Поужинали в умиротворенном безмолвии, а потом мы с Шерри улеглись на матрасы и стали слушать, как среди пальм царапаются и пощелкивают крупные манящие крабы.
– Все такое девственное, – прошептала Шерри, – как будто мы с тобой первые люди на свете.
– Я Тарзан, а ты Джейн, – согласился я, а она усмехнулась и придвинулась ближе.
На рассвете Чабби в одиночку отправился в долгое путешествие к Сент-Мэри: назавтра вернется с топливом и питьевой водой в пятигаллонных джерриканах – запасом на пару недель или около того.
Дожидаясь его возвращения, мы с Анджело занялись утомительным перетаскиванием припасов и снаряжения в пещеры. Я наладил компрессор, заправил пустые баллоны и проверил оборудование для дайвинга, а Шерри соорудила вешалку для одежды и навела уют в нашем временном пристанище.
На следующий день мы бродили по острову, взбирались на скалы, обследовали между ними пляжи и ложбины, где я надеялся найти пресную воду – источник или колодец, не замеченный другими посетителями острова, – но, разумеется, ничего не нашел: не бывает такого, чтобы практичные старые рыбаки что-то проглядели.
Южный и самый дальний от лагеря край острова оказался непроходимым из-за приливного болота между вершиной и морем. Мы прогулялись вдоль края зловонных и густых болотных трав. В воздухе висел тяжелый запах гнилой растительности и дохлой рыбы.
Колонии красных и пурпурных крабов понаделали в зоне отлива своих норок, откуда пучили на нас глаза, когда мы проходили мимо. В мангровых зарослях длинноногие цапли высиживали птенцов в своих здоровенных неряшливых гнездах, а однажды я услышал всплеск, глянул в ближайшее болотное озерцо и заметил гибкую тень, в которой безошибочно узнал крокодила. Оставив малярийные болота, мы поднялись на сухую землю и стали пробираться сквозь заросли кустарника к южной вершине.
Шерри настаивала, что туда тоже стоит взобраться. Я пытался ее отговорить, так как эта скала была выше и круче остальных, но протестам моим не уделялось ни малейшего внимания. Даже после того, как мы пробрались на узкий выступ под южным откосом вершины, Шерри целеустремленно продолжила восхождение, заявив, что если первый помощник капитана «Утренней зари» нашел способ подняться наверх, то и она сумеет пройти тем же путем.
– Вид оттуда такой же, как с других скал, – заметил я.
– Не в этом смысл.
– А в чем тогда? – спросил я.
Но Шерри, окинув меня жалостливым взглядом, какой обычно приберегают для малых детей и полудурков, не удостоила мой вопрос ответом и продолжила осторожно, бочком, взбираться на вершину.
Там был обрыв – футов двести, не меньше, – а в моем грозном арсенале мужественных талантов имеется одна проплешина: я терпеть не могу высоту. Однако, чем признаться мисс Норт в этой своей слабости, я предпочел бы одноного балансировать на шпиле собора Святого Павла, и поэтому последовал за ней, хоть и с великой неохотой.
К счастью, уже через несколько шагов Шерри издала ликующий возглас и свернула с выступа в узкую вертикальную расщелину в лицевой стороне скалы. Этот раскол в камне предоставил нам ступенчатую и вполне пригодную для восхождения тропу к вершине, куда я и проследовал, причем с огромным облегчением, а Шерри почти сразу издала очередной возглас:
– О господи, Гарри, ты только глянь! – Она указала на закрытую от непогоды темную нишу в стене, где на плоской каменной поверхности проступала стародавняя, терпеливо нацарапанная надпись:
Э. БАРЛОУ.
ПОТЕРПЕЛ ЗДЕСЬ КРУШЕНИЕ
14 ОКТ. 1858.
Мы смотрели на нее, и я почувствовал, как рука Шерри нашла мою ладонь и стиснула ее в поисках утешения. Моя отважная альпинистка снова и снова вчитывалась в эти слова, и на лице ее проступал страх.
– Жуть, – прошептала она. – Выглядит так, будто написано вчера, а не много лет тому назад.
Действительно, время не коснулось этих букв, – казалось, надпись сделана совсем недавно, и я оглянулся, словно ожидал увидеть, как за нами наблюдает старый мореход.
Наконец мы поднялись по крутой расщелине на вершину, но из-за послания, дошедшего до нас из глубины веков, настроение оставалось подавленным. Часа два мы просидели, разглядывая длинные белые линии прибоя у Артиллерийского рифа. С этой точки наблюдения открывался прекрасный вид на пролом в барьере и огромную темную заводь, но узкая лагуна терялась в коралловых берегах. Отсюда Эндрю Барлоу наблюдал за предсмертными муками «Утренней зари» и видел, как она погибла в высоком прибое.
– Теперь время работает против нас, Шерри, – напомнил я, чувствуя, что отпускное настроение последних дней испарилось. – Уже две недели, как Мэнни Резник плывет сюда на «Мандрагоре». Наверное, он уже недалеко от Кейптауна. А когда будет там, мы об этом узнаем.
– Как? – удивилась она.
– В Кейптауне у меня давешний приятель, член яхт-клуба. Высматривает новые суда и даст телеграмму, как только «Мандрагора» войдет в портовый бассейн. – Я глянул вниз, на остров, впервые заметил над верхушками пальм голубую пелену дыма – Анджело готовил что-то на костре – и пробурчал: – Зря мы так распустились. Ведем себя как школьники в походе. Отныне надо усилить меры безопасности: по ту сторону пролива обретается мой старый друг Сулейман Дада, а «Мандрагора» будет в этих водах раньше, чем хотелось бы. Так что светиться совсем не обязательно.
– Как думаешь, сколько нам понадобится времени? – спросила Шерри.
– Не знаю, милая, – но будь уверена: больше, чем нам кажется. Воду и горючее придется возить с Сент-Мэри, это первая задержка. Далее, работать в заводи мы сможем лишь по несколько часов в день, с поправкой на приливы и отливы, пока будет позволять количество и качество воды, и кто знает, что мы там найдем, когда приступим к делу. Наконец, может статься, что полковничий багаж погрузили в кормовой трюм «Утренней зари» – в ту часть судна, которую унесло в открытое море. Если
