Лирика Пушкина 20–х годов всё более и более становится реалистической лирикой: выветривается романтическая фразеология, жизненные ситуации проникают в стихи, образы приобретают и зримую, и бытовую, и душевную отчетливость. Наконец, последнее следствие — в лирике эмбрионально возникает сюжетность. Лирическое стихотворение пробивается к тому, чтобы стать небольшой поэмой или даже — романом в стихах.
Если в стихотворениях «Погасло дневное светило» или «Редеет облаков…» — только воплощение мечтательной задумчивости и чувства, то в «Нереиде» — что‑то вроде сцены из романа, с конкретной обстановкой, двумя действующими лицами, позами, действием и жестом. Маленький лирический набросок «В твою светлицу…» обнимает прошлое, настоящее и будущее. В другом случае в лирику вклинивается описание обыденного образа жизни:
Владею днем моим; с порядком дружен ум;Учусь удерживать вниманье долгих дум…(II, 187)
Всё более и более лирика становится взволнованным повествованием. В стихотворении 1823 года — «Простишь ли мне ревнивые мечты» — ряд сцен, то данных намеком, то совершенно завершенных. Одна сцена:
Окружена поклонников толпой,Зачем для всех казаться хочешь милой,И всех дарит надеждою пустойТвой чудный взор, то нежный, то унылый?
Динамическое и контрастное развитие этой сцены:
Не видишь ты, когда, в толпе их страстной,Беседы чужд, один и молчалив,Терзаюсь я досадой одинокой;Ни слова мне, ни взгляда… друг жестокой!
И еще резче в действии, в романическом развитии той же сцены:
Хочу ль бежать…Заводит ли красавица другая…
Наконец, завершенные самостоятельные сцены, обставленные бытовыми подробностями. Первая из них начата в плане реальной требовательной беседы:
Скажи еще: соперник вечный мой,Наедине застав меня с тобой,Зачем тебя приветствует лукаво?..Что ж он тебе? Скажи, какое правоИмеет он бледнеть и ревновать?..
Вторая из этих сцен обозначает и время, и место, и обстоятельства изображаемого происшествия:
В нескромный час меж вечера и света,Без матери, одна, полуодета,Зачем его должна ты принимать?..(300–301)
Вопросительные и повелительные интонации, интонации живого, встревоженного объяснения не только не придают условно — романтического обрамления, но, напротив, усиливают реалистически — повествовательный и трагедийный характер художественного произведения в целом.
Чисто лирическим является только заключительный аккорд.
Образы этого стихотворения — не выражение чувства, не лирические волны, а завершенные реалистические образы, какими бывают они в романе: наиболее сложный и реальный это женский образ, вполне объективный, социально обрамленный, жизненно противоречивый.
Светская красавица, приученная так ловко играть то одну, то другую роль, что трудно понять, когда она в маске, когда без маски, пренебрегающая не только условностями, но и приличиями, глубокая по натуре и способная безраздельно отдаваться своему чувству, — героиня этого «романа» (вроде Ирины из тургеневского «Дыма»), она больше приносит горя, чем радости, тому, кто ее любит и кто ею любим. И в глубине души ее (а мы проникаем до глубины ее души) — уныние и печаль.
«Соперник» — язвительный, шутливый, задорный светский человек.
Но и он носит маску, скрывая свою отвергнутую страсть, он бледнеет, страдает втайне.
Тяжело человеку прямому, истинно страстному, которому ненавистны светская маскировка, двусмыслицы, кокетство, который жаждет полного, искреннего счастья, горько ему в этой «толпе» холодной и пустой. Горестной становится его любовь к замаскированной возлюбленной, ей «смешны» его мученья:
Не знаешь ты, как тяжко я страдаю.(301)
Каждый из этих трех персопажей по — своему одинок.
Наряду с этими совершенно раскрытыми образами светской толпы, светской женщины, соперника и ревнивого любовника — образ матери, данный намеком, оставляет тоже какой‑то след, образ матери, чрезмерна снисходительной и небрежной.
Перед нами — почти роман. В нем не меньше персонажей, чем в «Рене» и в «Адольфе».
Стихотворная форма служит музыкальным аккомпанементом, поднимающим до бурных восклицаний тревожные и взрывчатые чувства:
Ты так нежна! Лобзания твоиТак пламенны!..
Она служит и другой цели — крайней сосредоточенности образов и сюжета, такой сжатости, когда «роман» вмещается на одной странице. Причем тут стихотворная форма? Ритм и рифма придают законченность и полноту содержанию двух строк, которое бы в прозе потребовало совершенно другого объема:
В нескромный час меж вечера и света,Без матери, одна, полуодета…
Или:
Тебе смешны мучения мои…(301)
В стихотворении «Признание» совсем иного рода героиня и герой живет совсем другими заботами:
Но притворитесь! Этот взглядВсё может выразить так чудно!Ах, обмануть меня не трудно!..Я сам обманываться рад!
Строй этих двух лирических стихотворений и образы их прямо противоположны: «голос девственный, невинный», «в умиленьи, молча, нежно Любуюсь вами, как дитя!». И ситуация совсем иная: «Мой ангел, я любви не стою!». Это другой роман с другими персонажами, с рядом живых бытовых сцен из другого, деревенского, поместного быта:
Когда я слышу из гостинойВаш легкий шаг, иль платья шум…*Когда за пяльцами прилежноСидите вы, склонясь небрежно…*Когда гулять, порой в ненастье,Вы собираетеся в даль…*И путешествия в Опочку,И фортепьяно вечерком…
Нет в этом стихотворении одного сильного потока чувств. Как в реалистическом романе, здесь показаны колебания, оттенки, игра света и тени:
Вы улыбнетесь — мне отрада;Вы отвернетесь — мне тоска…*Без вас мне скучно, — я зеваю;При вас мне грустно, — я терплю…
В «Признании» есть происшествия: «слезы в одиночку», «речи в уголку вдвоем», «путешествия в Опочку», есть выразительные жесты:
За день мучения — наградаМне ваша бледная рука.
Традиционное для лирики объяснение в любви в этом и многих стихотворениях Пушкина дается в разговорной взволнованно — шутливой и естественно — непоследовательной форме:
И в этой глупости несчастнойУ ваших ног я признаюсь!(III, 28–29)
Так в лирике Пушкина, до начала работы над «Онегиным» и в период этой работы, органически формировалось и выступало здесь и там нечто подобное роману в стихах. Это реалистическая лирика, в которой гнездятся образы и мотивы романа. От этой лирики прямо рождается роман в стихах, реалистический роман, более лирический, чем все романтические романы.
В стихах, о которых только что шла речь, нет образа автора — поэта, словно поэт говорит о ком‑то другом: и ревнивец, и мечтающий быть обманутым, и покорный ее воле, сжигающий ее письмо, сами стихов, может быть, и не пишут. Зато автор, персонаж «Евгения Онегина», — поэт, он постоянно занят своим поэтическим трудом, он больше всего занят этим, он вводит читателя в свою поэтическую келью, в которой на глазах у читателя задуман, слажен и завершен роман в стихах. Влюбленный в свой труд, он с ним расстается с такой грустью, с какой, может быть, в лирических стихах еще не была представлена разлука с возлюбленной.
Автор так же описывает свой образ жизни, как и образ жизни своих героев, постоянно противопоставляя себя и Ленскому, и Онегину. Только что сказав о том, как пишет Ленский стихи, полные «истины живой» и обращенные к Ольге, только что усмехнувшись по поводу назидательного призыва: «Пишите оды, господа», намекнув, что Ольга не стала бы и слушать оды, а истинное счастье — быть услышанным «Красавицей приятно — томной» (VI, 86, 87, 88), автор противопоставляет себя и поборнику одописания Кюхельбекеру, и блаженству Ленского. Перед нами — реалистический образ поэта, сквозной образ романа в стихах. Начиная с посвящения, это — образ человека с открытой дружественной душой, живущего своей поэзией, обращенной к людям.
Творчество поэта захватывает всё: и ночи неустанного труда, и вольное чувство «легкого вдохновения», и состояние совершенной внутренней ненапряженности, и ум, и сердце. Этот ясный взгляд органически сочетает лирическую и эпическую стихию: светлым взглядом автор увидел природу, быт и героев своего романа.
