обернулись и уставились на вошедшего в кухню Михалыча.
— О, Паша! — сказал он вполне приветливо. — А что опять? Мясо уже все поели?
— Еще не все, но было очень вкусно. — Apec вежливо улыбнулся.
— Ну, ясное дело, вкусно. — Михалыч пожал плечами, а потом сказал: — Вижу, с Феней ты уже познакомился!
— С Феней? — У Ареса не получилось сдержать злорадное изумление.
— Аграфена я. — Выдра помахала ему рукой, а потом с ехидством посмотрела на папеньку. — Видишь, папа, юноша тоже не разделяет твоих взглядов на прекрасное.
— Нормальное имя, — проворчал Михалыч с явным смущением.
— Согласно семейной легенде: папенька был так опечален, что первенцем у него родилась девочка, что выпил лишнего и регистрировать ребенка отправился в ЗАГС без предварительного инструктажа, — усмехнулась выдра Феня. — Папа, почему Аграфена? Кто тебя надоумил?
— Да угомонись ты! — Михалыч беззлобно махнул рукой. — Сколько можно извиняться? Слабость у меня была… минутная.
— Вот! У него минутная слабость, а мне теперь с этим жить!
На самом деле несчастной она не выглядела. И имечко, как ни странно, ей даже шло.
— Зато у тебя натура получилась творческая! — Словно в поисках поддержки Михалыч посмотрел на Ареса. — Очень творческая у меня дочь!
Apec молча покивал. Он пока видел одни только странности. Но творчество наверняка тоже где-то завалялось.
— В театральной студии она на первых ролях! — А теперь в голосе Михалыча слышалась настоящая гордость. — На днях вот премьера состоялась.
— А кого играла звезда подмостков? — вежливо осведомился Apec.
Чувствовал он себя сейчас полным идиотом, потому что умудрился принять молодую девчонку за столетнюю бабку. Видать, и в самом деле у выдры Аграфены талант.
— Главную роль, — сказал Михалыч уклончиво. — Ведущую.
— Папа, не нужно стесняться чужих странностей, — усмехнулась Аграфена. — Дочь твоя играла не прекрасную фею, а вредную старушенцию.
— В роль вживаться не пришлось, — проворчал Apec, а Аграфена ему подмигнула.
— Представляешь, папа, бегу я после спектакля к мотоциклу, памятуя про комендантский час…
— Так и нечего шастать одной по ночам, — проворчал Михалыч. — Мама волнуется за ребенка.
— Так ребенку, на минуточку, уже двадцать одни годик! — Оказывается, двадцать один годик, а выглядит на тринадцать. — Но не суть! Бегу я, значит, с премьеры! Вся такая восторженная, обласканная критиками, одаренная цветами! — Не было никаких цветов! Брешет Аграфена! — И, поскольку помнила про комендантский час, решила не переодеваться. А что такого? Бабкам же никто не запрещает на мотоциклах кататься!
— Так и бежала, не переодевшись?! — одновременно ужаснулся и умилился Михалыч.
— Так и бежала! Даже грим не сняла. — Аграфена кивнула. — А навстречу мне Федька Силюков со своими придурками. Разумеется, все придурки пьяные, а Федька еще и обдолбанный.
— Вот говнюк, — сказал Михалыч неодобрительно, но как-то слишком легкомысленно. — И не побоялся же сунуться!
— Он не понял, что это была я, — усмехнулась Аграфена. — Помним про грим и бабушкин наряд! Он решил, что я беспомощная старушка, у которой можно отжать сумочку с кошельком.
— Это еще хуже, дочь! — Михалыч покачал головой. — Беспомощная старушка…
— Ты подожди, ты послушай, что было дальше! Значит, наскакивают эти дебилы на беззащитную старушку, — продолжила Аграфена. Она явно переигрывала, из чего Apec сделал вывод, что актриса она все-таки не слишком хорошая. — Я уже собираюсь сбросить маску и надавать им всем по щам!
Apec не удержался, скептически хмыкнул. Аграфена посмотрела на него ласково-ласково и продолжила:
— И тут подлетает он!
— Кто он? — спросил Михалыч.
В отличие от Ареса, он свою ненормальную дочурку слушал с большим интересом.
— Рыцарь, папа! Настоящий рыцарь! Только без коня!
— Кто-то из этих ваших театральных? — спросил Михалыч простодушно.
— Не в буквальном смысле рыцарь, а в фигуральном! — Аграфена взмахнула рукой, словно отгоняя от себя невидимую свору рыцарей. — Спасать старушку решил добрый человек!
— Не перевелись, значит, благородные сердца! — Михалыч кивнул. — Выходит, рыцарь спасал бабушку — божьего одуванчика, а спас принцессу?
— Ну, не то чтобы спас, — сказала Аграфена.
— Ну, не то чтобы принцессу, — буркнул Apec.
И вот тут Михалыч насторожился.
— А старушка, как мы помним, не промах! — продолжила Аграфена как ни в чем не бывало. — Она бы и сама отбилась от Федькиных идиотов. — Apec не застонал, но глаза к потолку воздел. — Но раз уж тут такой залетный рыцарь…
— Ты орала на всю площадь, бабушка, — сказал Apec вкрадчиво. — Это от избытка чувств после премьеры?
— Погодите-ка, погодите! — Михалыч перевел взгляд с дочурки на Ареса, сощурился. — Это ты, что ли, рыцарь?
— Ага, — он мрачно кивнул. — Неравнодушный гражданин.
— За Феню мою, значит, вступился?
— За беспомощную бабульку я вступился!
— Это, считай, одно и то же. Уважаю! — Михалыч одобрительно похлопал Ареса по плечу, а потом добавил: — Три кило отборного мяса в качестве благодарности за спасение… — он запнулся, а потом продолжил: — беспомощной бабульки. И пук зелени в придачу!
— Гулять, так гулять! — подвела итог Аграфена. — Оценил дочернюю честь в три кг мяса и пук зелени!
— Так никто ж не посягал, — сказал Apec не без ехидства.
— Папа, не нужно даров! Никто ж не посягал! — отозвалась Аграфена.
— Ох, молодежь пошла, — проворчал Михалыч, но беззлобно, а потом уже совсем другим деловым тоном спросил: — Так ты чего к нам опять, Паша?
— Я поговорить. — Apec бросил мрачный взгляд на Аграфену и добавил: — Конфиденциально.
— Папа, откуда он взялся? — спросила Аграфена совершенно бесцеремонно, словно не расслышала слово «конфиденциально».
— Он вообще-то до сих пор тут, — сказал Apec. — А ты, бабушка, шла бы погулять.
Вот это он, наверное, зря. Видно же, как Михалыч любит свою непутевую дочь. Еще, не ровен час, обидится и откажется разговаривать.
