Ее голос вдруг стал резким, губы напряглись, глаза потемнели, и Хонор сделала паузу, прежде чем снова продолжить.
— Я просматривала запись с мостика, — ее сопрано стало очень резким, так словно она еще раз переживала эти события, — и кроме выхватывания пульсера Саймона и открытия огня, он однако, не сдвинулся с места после того момента, как что-то взяло его под свой контроль. Он просто стоял на одном месте, держа взведенным курок, и ведя огонь через мостик. Смотря на съемки систем безопасности того момента, когда водитель хевенитского посла стрелял в адмирала Вебстера, вы увидите такую же картину. Он вынул свое оружие, открыл огонь — попав в трех других людей, не только в адмирала — и просто стоял, пока его не застрелили в ответ. Никакой попытки побега, никаких усилий чтобы укрыться или уклониться от ответного огня, ничего. У нас не было возможности посмотреть на записи ваших служб безопасности во время инцидента с полковником Хофсшюльте, так что я не могу сказать, насколько он вписывается в эту последовательность, но мы видим определенный шаблон в этих случаях.
— Теперь, снова же согласно словам моего отца, там должен быть еще один компонент — что-то вроде органического искусственного интеллекта, как его можно было бы назвать. По его догадке, он должен расположиться где-то в уголке мозга жертвы, но это не обязательно должно быть именно там, поскольку он имеет доступ к центральной нервной системе. Предположительно, искусственный интеллект работает с набором спусковых критериев, которые он мониторит, прежде чем активировать «мышечную память», заложенную в наннитах. Очевидно, что эти критерии не могут быть слишком сложными.
Рабенстранге снова кивнул. Надеждам древней кибернетики достичь полномасштабной чувствительности «искусственного интеллекта» так и не суждено было сбыться. Огромные успехи были достигнуты в разработке «блестящих программ», которые могли бы имитировать интеллект, отсюда и дальнейшее использование термина «искуственный интеллект» (хотя это было технически неверно), но все эти программы могли реагировать только на параметры, которые программист мог предвидеть. Способность различать срабатывание критериев в чем-то настолько сложном, как обычное человеческое взаимодействие, было чрезвычайно трудно, пока программист не выберет очень специфический срез взаимодействий, которые могут возникнуть, или встроить в механизм программу, чтобы получить дополнительную информацию и экстраполировать ее. Например, искусственный интеллект, созданный для обработки запросов в сфере обслуживания, или для работы воздушного такси, имеет возможность прояснить ситуацию и желания клиента, задавая уточняющие вопросы, что может дать невероятно убедительную имитацию подлинной чувствительности в пределах своей компетенции. Однако, оказавшись за пределами своей компетенции, и не имея возможности расширить информационную базу, ситуация для искусственного интеллекта становится совершенно другой. И если доктор Харрингтон был прав, исскусственный интеллект в этом случае не будет иметь возможности задавать «уточняющие вопросы», прежде чем начать действовать.
— Во всяком случае, согласно мнению моего отца, искусственный интеллект срабатывает только в определенной ситуации. На самом деле, он, возможно, сбоит, не срабатывая в нужных ситуациях, даже если это означает упущенные возможности — с целью избежания несчастных случаев, которые могли бы сподвигнуть кого-то призадуматься над тем, какого черта здесь происходит. И конкретные действия, которые могут быть запущены, выбираются только из множества тех, что могут быть переданы жертве с помощью «наложенной мышечной памяти». Итак, предполагая что он прав, эта технология не может заставить кого-либо, скажем, ввести компьютерный код, находящийся в памяти жертвы, а не в памяти наннитов. И она не может получить доступ к ее знаниям или вынудить находящийся в сознании мозг делать что-то против его воли — например, вынуждая его лгать с целью обойти системы безопасности, или придумать свой собственный план для какого-либо убийства или саботажа. Отец говорит, что это, вероятно, будет возможно с помощью, скажем так, некоторой предварительно записаной в наннитах лжи — однако он не знает, как это буде звучать — как голос жертвы, или голос того, кто проектировал мышечную память для наннитов. Но это не что-то вроде… гипноза или психической настройки. Эта технология не может вынудить жертву предоставить верный код или пароль, если только тот, кто программировал ее, не раздобыл верный ответ с самого начала.
— Но если программист имел с самого начала пароль или компьютерный код, он может вынудить жертву ввести его? — спросил Рабенстранге, прищурив глаза.
— Возможно. Ну, вполне возможно, в любом случае. — Хонор пожала плечами. — Мы снимаем в темноте, Чин-лу. Как вы говорите, у нас было больше времени, чтобы подумать обо всем этом, и мы имели более полную информацию — но без спецификаций, которые МакБрайд никогда не имел, либо никогда не предоставлял нам, все это лишь теория.
— Понимаю. — Рабенстранге откинулся в своем кресле еще раз, правой рукой поглаживая спину Нимица, и поморщился. — Понимаю, но это предоставляет почти столько же вопросов, сколько «теоретически» ответов, не так ли?
— Можно и так сказать. — Хонор улыбнулась без тени веселья. — С другой стороны, я лично думаю, что папа на верном пути. Если они могли бы на самом деле проникать в чужые мысли и воспоминания, им не нужны были бы убийцы. Они моглы бы просто программировать людей на ключевых постах, таких как премьер-министр или президент, чтобы вынудить их делать то, что им нужно. Или они могли бы нацелить кого-либо другого на Императора, кого-то кроме Тима, кто имел бы доступ к термоядерному реактору, гипер-генератору или любой другой из дюжин критически важных систем, находящихся под рукой. Натравить кого-либо, кто может, к примеру, уничтожить целый корабль, а не только убить меня. Но чтобы задействовать кого-то, способного сделать что-либо из перечисленного, нужно иметь доступ к информации, которой может не быть в наличии у программиста, и которую он, соответственно, не может встроить в механизм перенесения мышечной памяти.
— Не знаю, сколько уверенности готов вложить в это, но это звучит разумно, — сказал Рабенстранге задумчиво.
— Ну, существует одна вещь, о которой мы знаем — это то, что древесные коты чувствуют момент, когда происходит запуск нанотехнологии, — ответила Хонор. — И коты вызвались добровольцами для защиты «своих двуногих». Однако я не знаю, насколько мы преуспеем в убеждении кого-либо из них переселиться полностью в Новый Потсдам. Честно говоря, я думаю, что отделение от остальной части клана на постоянное местожительство в Новый Потсдам любого кота, не связанного узами с человеком, может привести его к психическому расстройству — так что я не уверена, что мы должны просить их об этом. Однако, на основании того, на что они уже вызвались добровольно, я уверена, что мы могли бы обеспечить «древеснокотовой системой раннего оповещения» любого должностного лица Андерманской империи или посла, — она улыбнулась однобоко, — здесь, в Звездной Империи или на службе где-либо с нашим флотом.
— Я вижу. — Рабенстранге посмотрел на Нимица, все еще поглаживая пушистую шкурку древесного кота, и кивнул. — Боюсь, у некоторых из моих андерманских коллег могут быть небольшие проблемы с этим. Они не знают какого-либо древесного кота так, как я знаю Нимица, и они, вероятно, не смогут понять, почему Елизавета не может отправить в Андерманскую империю любого «домашнего питомца», которого только пожелает. Его Величество, с другой стороны, вероятно, поймет.
— Ви так считаете?
— Я почти уверен. Я обсуждал с ним Нимица достаточно часто, чтобы он смог понять, что древесные коты такие же живые существа, как люди, во всяком случае. И несмотря на все заслуженные традиции Андерманского имперского высокомерия, мы понимаем, что не всегда можем заставить свободных граждан чужой звездной нации делать то, что мы пожелаем.
— Я рада услышать это. Одна из вещей, о которой я беспокоилась, честно говоря, будет ли наш отказ посылать кошек в Андерманскую Империю рассматриваться как какое-то преднамеренное неуважение или интрига. Или как если бы мы, затягивая решение, потаемся заставить Империю сделать то, что хотим.
— О, поверьте мне, это будет рассматриваться именно так почти всеми членами нашей аристократии! — Рабенстранге фыркнул. — Это не будет выглядеть так только в глазах Густава, Хуанга или меня, если уж на то пошло, и, честно говоря, это все, что действительно имеет значение в даном деле.
Они оба сидели молча несколько минут, затем Рабенстранге повернул голову к Хонор:
— Могу ли я спросить, что такое Элизабет планирует предложить мне? — герцог проверил свой хронограф, — два часа и двадцать семь минут?
