они поймут меня?
– Они ждут вашего рассказа. Ваше появление было очень эффектным, и они хотят услышать все из ваших уст. Эдвина будет вашей переводчицей.
– А вам случалось проделывать это самой?
Амелия кивнула.
– Мне сообщили об этом ритуале, когда я учила Эдвину говорить по-английски. Как только она овладела достаточным запасом слов, мы подготовили маленькую речь, и с того дня я стала их признанным вождем. Вас не примут здесь окончательно до тех пор, пока вы не пройдете тот же ритуал.
– Но обо всем ли можно им рассказать? Говорили вы им, что мы с Земли?
– Нет, я чувствовала, что меня не поймут, и говорить об этом не стала. Земля упоминается в их легендах – они называют ее «теплый мир», – но лишь как небесное тело. Так что тайну нашего земного происхождения я им не выдала. Между прочим, Эдуард, я думаю, настало время нам с вами отдать себе отчет, что родины нам больше не видать. У нас нет ни малейшей возможности вернуться. С того дня, как я попала в этот лагерь, я успела смириться со своей судьбой. Мы теперь оба марсиане.
Я обдумывал ее слова в молчании. Не могу сказать, чтобы такой поворот событий мне особенно нравился, но я уяснил себе ее точку зрения. Пока мы цепляемся за ложную надежду, мы не сможем как следует приспособиться к новой жизни. Наконец я решился:
– Ладно, я расскажу им, как прилетел сюда в снаряде, как взобрался на наблюдательную башню и как разделался с чудовищем.
– Если вы хотите соответствовать своему мифическому образу, Эдуард, то, боюсь, вам придется применить глаголы посильнее, чем «разделался».
– А Эдвина поймет меня?
– Поймет, если вы будете сопровождать слова подобающими жестами.
– Но ведь они своими глазами видели, как я спускался с башни, покрытый кровью!
– Важен сам ритуал рассказа. Просто повторите им то же, что рассказывали мне.
Эдвина выглядела самой счастливой из всех марсианок, каких я когда-либо видел.
– Мы услышим приключения бледного карлика? – повторила она.
– Раз вы этого хотите, – ответил я.
Мы встали и последовали за Эдвиной в общую спальню. Часть гамаков убрали, и рабы сидели на полу. При нашем появлении они поднялись на ноги и принялись ритмично подпрыгивать. Зрелище было довольно комичное – и не слишком успокоительное, – но Амелия шепнула мне, что так марсиане выражают наивысший энтузиазм.
В глубине комнаты, у стены, я заметил шестерых горожан. Ясно было, что они еще не вполне заодно с рабами, но и безотчетного страха, как в Городе Запустения, они у своих подопечных не вызывали.
Амелия утихомирила толпу, подняв над головой руку с растопыренными пальцами. Когда волнение улеглось, она сказала:
– Мой народ! Сегодня мы видели, как этот человек умертвил одного из тиранов. Сейчас он пришел к нам, чтобы поведать о своих подвигах.
Эдвина переводила, не отставая от Амелии, – произносила короткие слоги и сопровождала их сложными движениями обеих рук. Когда они обе умолкли, рабы запрыгали снова, сопровождая прыжки резкими звуками – не то визгом, не то свистом. Я пришел в замешательство – этому, казалось, не будет конца.
Тогда Амелия шепнула:
– Поднимите руку.
Я уже жалел, что согласился на ее уговоры и пришел сюда, но послушно поднял руку, и, к моему удивлению, мгновенно наступила тишина. Я смотрел на этот странный народ – на долговязых краснокожих инопланетян, к которым забросила нас судьба и среди которых нам суждено теперь доживать свой век, – я пытался найти подходящие для обращения к ним слова. Но в помещении по-прежнему стояла мертвая тишина, и я не без робости стал описывать, как меня загнали на борт снаряда. Эдвина тут же начала вторить моим словам своим необычным, пересыпанным жестами переводом.
Сперва я говорил нерешительно, боясь, как бы не сболтнуть лишнего. Слушатели хранили молчание. По мере того как я входил во вкус и стал уснащать свой рассказ подробностями, перевод Эдвины приобретал все большую выразительность, и, подхлестнутый этим, я дал волю своему воображению, не останавливаясь перед преувеличениями.
Битва в моем изображении превратилась в непрерывный лязг сталкивающихся металлических гигантов, в сплошную череду ужасных криков и – наиболее правдоподобная деталь – нескончаемое сверкание тепловых лучей. Кое-кто из рабов вновь вскочил на ноги и принялся увлеченно прыгать. Когда же рассказ подошел к критической точке – к тому моменту, когда кровожадное чудовище повернуло тепловой луч против народа, – все слушатели уже были на ногах, а жесты Эдвины приобрели самый драматический характер.
Не скрою, описывая свои подвиги, я, пожалуй, отсек больше щупалец, чем их было в действительности, и вообще убить чудовище стало куда сложнее, чем на самом деле, однако я считал своим долгом придерживаться духа событий, не связывая себя требованиями нудной подлинности.
Закончил я свое повествование среди всеобщих восторженных криков и картинных слаженных прыжков. Я бросил взгляд на Амелию: довольна ли она? Но прежде чем мы сумели перекинуться словом, нас обступила толпа. Марсиане взяли нас в кольцо, подталкивая и подпихивая, – я принял эти толчки за новые проявления энтузиазма. Однако нас повлекли, настойчиво и твердо, в одном направлении – к углу, выгороженному Амелией для себя; когда мы приблизились к гамакам, образующим перегородку, возбуждение достигло апогея. Нас еще немного потрепали – не больно, скорее добродушно – и втолкнули за разделительный барьер.
Крики снаружи сразу же стихли, как по команде.
Взбудораженный оказанным мне приемом, я привлек Амелию к себе. Она была возбуждена не менее моего и отвечала на мои поцелуи с большой готовностью и пылом. Поцелуи раз от раза становились все продолжительнее, и во мне вопреки моей воле проснулись те естественные желания, которые я столь долго подавлял; тогда я с неохотой оторвался от ее губ и ослабил объятия, ожидая, что она отстранится. Но Амелия продолжала обнимать меня.
Из-за перегородки вновь донеслись голоса рабов. Они не то что запели, скорее затянули вереницу тихих нот без мелодии. Это странное пение убаюкивало, навевало сладостный покой.
– Что же дальше? – спросил я через несколько минут.
Амелия ответила не сразу. Потом прижалась ко мне еще теснее и проговорила:
– Неужели вам надо подсказывать, Эдуард?
Кровь бросилась мне в лицо.
– То есть… быть может, есть какой-то обряд, который мы должны соблюсти? – произнес я.
– Только тот, что предписан нам легендой. В ночь, когда бледный карлик спустился с башни… – Остальное она прошептала мне на ухо.
Какое счастье, что она не могла видеть мое лицо: глаза у меня были плотно зажмурены, и я почти не дышал от возбуждения.
– Амелия, мы не можем. Мы не женаты.
Это была последняя дань условностям, которые до того правили всей моей жизнью.
– Мы теперь марсиане, – сказала Амелия. – Мы не обязаны блюсти земные обычаи.
И пока марсианские рабы за висячей перегородкой тянули пронзительными голосами свою унылую песню, мы отбросили все, что еще уцелело в нас от англичан и
