Через час все восемь беспомощно стояли на улице. Настроение было далеко не приподнятым.
Черчилль обвел товарищей взглядом и, хотя вполне разделял их чувства, сказал:
— Ради бога, встряхнитесь! Что это с вами? Ведь мы бывали и не в таких переделках. Помните, на Вольфе-69111? Плот… и ничего больше, а вокруг — юрское болото. Мы же не хныкали, а, парни? А помните похожих на баллоны тварей, что обступили нас, и то, как мы уронили в воду оружие и вынуждены были голыми руками расчищать себе путь к кораблю? Тогда нам было похуже, не так ли? Но никто не пищал! Что произошло? Разве мы сейчас другие, чем тогда?
— Боюсь, что другие, — пробормотал Стейнберг. — Пожалуй, мужества мы не растеряли, просто ожидали от Земли совсем другого. Когда мы высаживались на неизвестную планету, то были готовы к любым неожиданностям, даже искали их. А здесь нас провели, как котят. У нас даже не осталось оружия, и, попади мы сейчас в передрягу, нам нечем расчистить себе путь к кораблю. Мы лишились опоры.
— Поэтому вы собираетесь ждать сложа руки в надежде на то, что все вдруг станет хорошо? — спросил Черчилль. — Ждите! Вы, мужчины, сливки человечества, отобранные от десятков тысяч кандидатов благодаря высокому интеллекту, образованию, изобретательности, физической силе. А теперь вы оказались среди людей, у которых знаний не больше, чем у вас в мизинце! Вы, должны были бы быть богами, а вы, выходит, мышата!
— Хватит, — оборвал Лин. — Мы просто еще не пришли в себя и не знаем, что делать! Именно неопределенность нас пугает…
— Я лично не собираюсь ждать тут, пока какая-нибудь добрая душа возьмет меня за руку, — решил Черчилль. — Я буду действовать, причем сразу же!
— И что же ты собираешься делать? — заинтересовался Ястржембский.
— Поброжу по Вашингтону, погляжу, что и как. Кто хочет, пусть идет со мной. Если хотите идти своей дорогой — пожалуйста. Я могу быть предводителем, но поводырем не буду.
— Ты так и не понял кое-чего, — сказал Ястржембский, — шестеро из нас даже не с этого материка. Каждого тянет в родные места. Меня — в Сибирь, Аль-Масини — в Мекку, Чандру — в Индию, Лина — в Шанхай. Но это, пожалуй, невозможно. Стейнберг мог бы вернуться в Бразилию, но там сейчас пустыня, джунгли и дикари. Так что…
— Значит, нужно остаться здесь и попытаться прижиться, как советовал Табак. Именно это я и собираюсь сделать. Кто со мной?
Дальнейшие препирательства были бесполезны. Черчилль решительно двинулся вперед по улице, но, обогнув угол, остановился, глядя на стайку мальчишек и девчонок, играющих в мяч.
Подождав минут пять, он тяжело вздохнул. Видимо, никто не хотел идти с ним.
Но он ошибся. Тронувшись с места, он услыхал Сарванта:
— Подождите минутку, Черчилль!
— А где остальные?
— Азиаты решили добираться до родных мест. Когда я уходил, они все еще спорили; угнать ли им корабль и пересечь Атлантику или похитить оленей и на них добраться до Берингова пролива, а оттуда, морем, до Сибири.
— Смелые люди, ничего не скажешь. И безрассудные. Неужели они всерьез думают, что это им удастся? Или что у них дома условия получше, чем здесь?
— Они не понимают, что их ждет. Просто потеряли голову.
— Я бы хотел вернуться и пожелать им удачи. Все-таки они храбрые парни. Мне хотелось их расшевелить, но я, похоже, перестарался.
— Я благословил их, хотя почти все они атеисты, — сказал Сарвант. — Но боюсь, что их кости побелеют на этом материке.
— А что же вы? Будете пробираться в Аризону?
— Насколько я смог увидеть с корабля, там нет не только общества, но и людей вообще. Юта выглядит ненамного лучше, даже Большое Соленое Озеро высохло. Возвращаться мне некуда. Ну, а здесь работы хватит на всю жизнь.
— Работы? Уж не собираетесь ли вы проповедовать? — Черчилль недоверчиво посмотрел на Сарванта, словно впервые увидел его.
Нефи Сарвант был невысоким, смуглым, костистым человеком лет сорока с весьма характерной внешностью: вздернутый подбородок, казалось, был заострен на конце, тонкие губы и нос крючком. Спутники часто шутили, что в профиль он напоминает щипцы для орехов.
Его большие выразительные глаза сейчас буквально засветились. Вот так же они вспыхивали не раз во время полета, когда он превозносил достоинства своей церкви как единственной истинной из сохранившихся на Земле. Нефи принадлежал к секте, называвшей себя Последними Хранителями ортодоксального ядра христианства. Правда, в конце концов и члены этой секты стали отличаться от других христиан только тем, что чуть чаще посещали свои храмы. Религиозный пыл у них угас.
И лишь небольшая группа Хранителей, к которой принадлежал Сарвант, отказывалась смириться с пороками своих соседей. Организовав штаб-квартиру в штате Аризона, эта группа стала рассылать миссионеров в охладевший к религии мир.
Сарвант попал в экипаж «Терры» потому, что был крупнейшим авторитетом в своей области теологии. С него взяли клятвенное обещание, что он не будет обращать в свою веру остальных членов экипажа. Он и не пытался делать это прямо, но предлагал всем Библию своей церкви и просил, чтобы ее прочли. После этого он пытался объяснить суть отдельных положений.
— Конечно, я намерен проповедовать! — сказал он. — Эта страна так же широко открыта для Священного Писания, как во времена Колумба. Честно скажу Вам, Руд: когда я увидел опустошение родного Юго-Запада, меня охватило отчаяние. Мне казалось, что моя церковь исчезла с лица Земли. А если это так, значит, моя церковь была ложной, ведь один из главных наших постулатов — ее вечность. Но я молился, и прозрение снизошло на меня. Ведь я еще существую! И моими трудами наша вера вновь возродится и притом так, как никогда прежде, поскольку те язычники, которые убедятся в истине, станут первоапостолами. Наше учение распространится, словно пламя. Мы — Последние Хранители — не имели большого влияния на остальных христиан, поскольку они считали, что уже давно обрели истинную веру, и не хотели иной. А значила она для них едва ли больше, чем спортивный клуб. Но ведь главное — праведный путь.
— Я понимаю вас, — сказал Черчилль. — Только прошу одного — не приобщайте меня к своей вере. У нас и без этого хватит трудностей. Пошли.
— Куда?
— Куда-нибудь, где мы сможем продать эти дурацкие костюмы и достать местную одежду.
Улица, по которой они двинулись, шла с севера на юг, и Черчилль предположил, что если все время идти к югу, то она приведет к гавани. Там, если верх не стал низом, должна быть хоть одна лавка, где можно сменить одежду и, возможно, даже не без выгоды. Пока что по обеим сторонам улицы стояли аккуратные жилые дома и большие общественные здания. Жилые дома располагались в глубине ухоженных дворов и были построены из кирпича и цемента. В основном это были одноэтажные, вытянутые по фасаду постройки. Дома не отличались разнообразием, только выкрашены были в разные тона. Перед каждым домом стоял столб тотема. Столбы были большей частью высечены из камня — дерево берегли для изготовления судов, экипажей, оружия и на топливо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
