Всё выяснилось, когда над краем дороги возникла кремовая «восьмёрка» и сквозь лобовое стекло мелькнуло белое как простыня лицо женщины, судорожно вывернувшей руль. «Восьмёрка» заскользила прямо на джип; мужественная охрана галантно приняла даму в объятия и откатила в сторону, мимо глянцевого зада родного «Чероки». Базылев взбежал наверх следом за Женей и увидел, что тот размахивает руками, останавливая автомобили у начала засаленной полосы.
Минут через пятнадцать появились гаишники и стали организовывать движение. Это оказалось непросто, поскольку шоссе сузилось почти вдвое, а поток машин напирал с обеих сторон. Женя Крылов посоветовал облить размазанное сало бензином и выжечь его с асфальта. Скоро над дорогой потянулся хвост чёрного дыма, а потом возле «слаломной трассы» осторожно остановился могучий, словно танк, «КрАЗ» и с лёгкостью повытаскивал всех пострадавших.
– Ну ты как? – спросил Базылев Женю, прежде чем забираться в освобождённый и отчищенный «Мерседес». – Сможешь рулить?
В его голосе слышалось уважение, которого не было раньше. Крылов передёрнул плечами и вытянул перед собой руки. Руки не дрожали. Шеф безопасности протянул ему пачку «Беломора»:
– Закуривай.
Женя отрицательно покачал головой:
– Бабушка не велит…
Доброе утро!
Снегирёв проснулся в шесть часов утра и неохотно посмотрел наружу сквозь покрытое геологическими напластованиями стекло. Бывшую улицу Салтыкова-Щедрина кропил серенький питерский дождик, казавшийся сквозь мутное окно простым дрожанием воздуха. Тем не менее Алексей начал собираться на пробежку. Если он не бегал больше недели, тело принималось вспоминать о давних увечьях и мало-помалу одеревеневать. Чего он, понятно, позволить себе не мог.
Ванная помещалась как раз на изломе г-образного коридора, на полпути между кухней и тёти-Фириной дверью. Жильцы уже просыпались, но там оказалось не занято. Снегирёв включил свет и увидел, что вся ванна была плотно заставлена водочными бутылками, залитыми водой и поставленными отмокать. Ну конечно. Таня Дергункова с сожителем… Алексей вздохнул, выдавил на щётку толику «Блендамеда» и склонился над раковиной. Все зубы у него давно были искусственные, хоть не чисти совсем, однако он упорно продолжал драить их «пастой, рекомендованной стоматологами». А ещё у него была дурная привычка после пробежки полоскаться под душем. Для чего требовалась ванна, свободная по крайней мере наполовину. Ладно. Проблемой жизненного пространства он займётся потом. Когда возвратится. Может, к тому времени бутылки исчезнут сами собой…
И в это время на кухне начался какой-то содом. Послышался грозный мужской рык, ему ответил расстроенный женский голос. И наконец все звуки перекрыл пронзительный младенческий плач. Наёмный убийца выплюнул пасту, открыл дверь и выглянул в коридор, держа зубную щётку в руке.
Прямо на него из кухни спасалась бегством соседка Оленька с грудной дочкой на руках. Ползунки у малышки были мокрые, на пол жизнеутверждающе капало. Тарас продолжал громыхать, ёмко и доходчиво поясняя, что именно произойдёт, если всякая шушера будет устраивать «сральник» там, где приличные люди себе готовят поесть.
Снегирёв на всякий случай попридержал молодую мамашу и направил её в ванную, за себя. Почти сразу из-за поворота коридора вылетела бутылочка с соской, каких разогревают молоко для младенцев. Бутылочка была перехвачена у самой стены и благополучно вручена владелице.
– Женечка вот… прямо в кухне… – жалобно выговорила соседка. – Вы уж извините, Алексей Алексеевич…
– Да бросьте, – улыбнулся Алексей. – Чего в жизни не бывает. Подождите минутку, не уходите.
Он знал, что Оленька безотказно покупала тёте Фире продукты, когда та хворала и не могла выйти на улицу. А тётя Фира, в свою очередь, охотно нянчилась с Женечкой, облегчая жизнь молодёжи.
Алексей наскоро прополоскал рот и отправился на кухню.
Бывший ларёчный охранник и в самом деле мог перепугать не только бедную Оленьку. Легко представить, каков он был в своё время «при исполнении». Любители бить стёкла и хватать сигареты с прилавка именно таких и боятся. Тарас был под метр девяносто пять, и накачанные тренажёрами мышцы так и распирали модную чёрную маечку. Волосы у отставного стража безопасности были собраны в пышный хвост, в левом ухе поблёскивали сразу два серебряных колечка. Он размешивал что-то в кастрюльке, обратив ко входу внушительную мускулистую спину. Но и по такой спине бывает заметно, если человек встал с левой ноги.
Наёмный убийца молча прислонился плечом к косяку и стал ждать, пока на него обратят внимание. Ждать пришлось недолго. Парень почувствовал его присутствие и обернулся, со стуком опустив на плиту блестящую нержавейковую кастрюльку. Алексей не торопясь смерил его насмешливым и не слишком доброжелательным взглядом, и Тарасу его взгляд не понравился. Не исключено, что он даже заподозрил некую связь между недавним происшествием и появлением квартирного новичка.
– Тебе какого, гроб твою мать? – поинтересовался он мрачно.
Киллер посмотрел на то, как он ставил ноги. Кунг-фу. Но не очень давно. Год-два, вряд ли больше. Достаточно, чтобы Нева была по колено. Но совсем не достаточно для мало-мальского мастерства.
– Да так, ничего… – сказал он, пожимая плечами. – Жду, когда ты другой стороной повернёшься. Вы, голубизна, правда что ли оба уха прокалываете?..
Эффект был стремителен, как расстройство желудка. Тарас загнул в пять этажей и рванулся вперёд. Обладатель бесцветного ёжика и таких же бесцветных зенок был, наверное, в полтора раза легче него. И в полтора раза старше. В таком возрасте о Боге думать пора. О душе…
По замыслу нападавшей стороны, Алексею полагалось, как это бывает в боевиках, спиной вперёд вылететь в коридор и с треском врезаться в стену. Желательно также, чтобы при этом на голову что-то свалилось. Картина, к примеру. Или на худой конец детская ванночка, висевшая на огромном шатком гвозде.
Однако в Голливуде боевиков про коммунальную российскую кухню, увы, не снимают. Неплохой «казани-дзуки» провалился в пустоту. Дерьмовенький оппонент куда-то успел подеваться, куда именно, Тарас так и не понял. Руку словно всосал вакуум, на локоть легли жёсткие пальцы, и от плеча в спину ударила такая боль, что квартирный Шварценеггер ахнул и, спасаясь от дальнейших мучений, влип лицом в пол.
– Пусти, сука!.. – тихо взвыл он, безуспешно пытаясь сбросить живодёрский захват.
– Вставай, – доброжелательно хмыкнул новый жилец.
Он поднял Тараса на ноги, заставив ткнуться носом в коленки, и не торопясь проконвоировал по коридору.
– Ой! – выглянула из ванной Оля Борисова. Она уже поила Женечку молоком. – Алексей Алексеевич, пожалуйста, не бейте его…
Снегирёв искренне изумился:
– А я разве бью?..
У Тараса наверняка было на сей счёт своё особое мнение, но его не очень-то спрашивали. Алексей открыл свободной рукой дверь и выставил Кораблёва на холодную лестничную площадку, негромко напутствовав:
– И куда же ты, коза, бьёшь десятку и туза… Дверь захлопнулась, точно клюв птицы обломинго. Какое-то время Тарас не смел разогнуться, боясь шевельнуть правой рукой и отчётливо понимая, что планы трудоустройства рухнули капитально. Даже если в травмпункте решат ограничиться просто гипсом, фиг ли куда пойдёшь с рукой «самолётом»… а если ещё отправят на операцию…
Когда он решил быть мужчиной и выпрямился, осторожно извлекая пострадавшую руку из-за спины, выяснилось, что она была цела и даже функционировала.
Скоро дверь скрипнула снова: тёти-Фирин жилец возник на пороге, облачённый в капроновую непродувайку для бега.
– Заходи, – сказал он Тарасу, мрачно сидевшему на щербатом мраморном подоконнике. – Я там твою кастрюльку с плиты снял, чтобы не пригорело. А то начнут тётки орать…
Когда Снегирёв вернулся с пробежки, в ванной всё было по-прежнему. Всё те же разнокалиберные бутылочные ряды, ещё благоухавшие не до конца отполосканным содержимым. После чистой речной сырости, которой он только что надышался, спёртый воздух, пропитанный остатками алкоголя, показался сущей отравой. Несколько этикеток отклеилось; бумажные лохмотья перекрывали отверстие слива, над ними собралась мутная лужица. Алексей излишней брезгливостью не страдал никогда. Пальцами очистил отверстие, повесил махровое полотенце на тёти-Фирин крючок и начал выставлять дергунковские бутылки из ванны, освобождая себе плацдарм. Дверь при этом он закрывать не стал – пускай хоть немного проветрится.
Его любовь к свежему воздуху всё и сгубила. Танина комната располагалась как раз против ванной, и негромкое позвякивание стекла не миновало бдительного хозяйского слуха. Недавно проснувшаяся Дергункова фурией выскочила в коридор, пребывая во всём блеске утреннего неглиже. То есть помятая, всклокоченная и в халате, застёгнутом на одну пуговицу.
