– Зажигалка? – повторила она.
– Я не курю, – ответил я.
Она молча разглядывала меня секунд этак пять, а потом выдала:
– Хочешь, научу?
Я не смог сдержать улыбку.
– Катрина, – добавила она и протянула мне тонкую, невесомую ладонь с перебинтованным запястьем.
Я порылся в памяти в поисках подходящего имени. Уайдбек еще не сделал мне поддельных документов, так что можно сказать все что угодно. На мгновение я снова вижу японку в кимоно, подливающую мне саке. «Эйджи…» – обращается она ко мне.
– Эйджи, – говорю я Катрине и протягиваю ей руку.
Она не была десультором. Клиники Уайдбека были открыты и для простых людей, особенно для тех, кто мог позволить себе палату люкс за тысячу евро в сутки. Она была одной из пациенток, но я понятия не имел, кто она и откуда.
– Что лечим, Эйджи? – поинтересовалась она, садясь рядом.
– Шею.
Я здорово треснулся об воду, когда упал с моста. Боль в шее с тех пор не давала мне покоя.
– А ты?
Она помедлила с ответом.
– Зависимость.
Я вскинул брови. Зависимость в столь юном возрасте? Ей было лет шестнадцать-семнадцать на вид. Лицо – свежее и юное, без следов какой бы то ни было зависимости.
– Были небольшие проблемы… с алкоголем.
– Придумай что-нибудь поубедительней, – смеюсь я.
Она поворачивает ко мне свое прелестное лицо:
– Зависимость, клянусь. Они тут пичкают меня какими-то колесами, аминокислотами и витаминами и заставляют есть лошадиными порциями… Но видел бы ты меня пару недель назад!
– Ты не похожа на человека с зависимостью.
– Ну спасибо, Эйджи, ты так мил.
– Не за что.
Я мог бы сделать всего один звонок и получить исчерпывающую информацию об истории болезни Катрины. Но я не собирался этого делать. Я считал, что у любого человека есть право на тайну.
Катрина вскакивает на ноги и быстро уходит, минут через пять возвращается с дымящейся сигаретой в руке:
– В гостиной круглосуточно горит огонь в камине, а я совсем забыла, балда! Могла бы уже десять раз подкурить эту чертову сигарету!
Она усаживается рядом на траву.
– Ну что, будем учиться? Затягивайся и держи дым в себе.
Катрина протягивает мне свою сигарету, я беру ее и медленно делаю затяжку.
– Ты соврал мне! – возмущается она. – У тебя слишком хорошо получается для первого раза. Ну вот, а я так хотела побыть учительницей.
Мое тело реагирует на никотин с тихим восторгом. Эйджи определенно был курильщиком…
– Не расстраивайся, может быть, ты сможешь поучить меня еще чему-нибудь, – говорю я и смотрю на нее в упор. Никотин сладко туманит голову: мне хочется подразнить ее – такую юную и самоуверенную.
Катрина выдерживает мой взгляд. Потом опускает глаза, улыбаясь каким-то своим мыслям. Мы сидим под деревом в саду клиники Уайдбека и курим одну сигарету на двоих.
В тот же вечер, как только сумерки легли на землю, мы целовались с ней в саду, как ненормальные, – у дальней ограды, увитой плющом. Только чудо не позволило мне раздеть ее там же и заниматься с ней любовью, пока не выпадет утренняя роса. Она была такой нежной, такой дерзкой, такой необыкновенной, она определенно заслуживала лучшего обращения, чем секс на больничной лужайке среди компостных куч. Я поймал ее руки, которые успели расстегнуть все пуговицы на моей пижаме, и сказал ей, прямо в ее затуманенные от желания глаза:
– Я хочу, чтобы завтра все было так же просто, как было сегодня.
Она кивнула, хотя вряд ли понимала, о чем я.
– Поэтому мы не будем с тобой спать. В этот раз.
– Эйджи, – выдыхает она в новом рывке и жмется ко мне так смело, что дух захватывает.
– Не сегодня. И не в этом месте. Я не хочу думать, что воспользовался тобой, пока ты пыталась встать на ноги после… чего бы там ни было.
– Я уже встала на ноги, – возражает она. – Как только нашла тебя.
– Ты выйдешь из этой клиники, я выйду из этой клиники, и мы вернемся к тому, на чем закончили. Никаких больничных роб, никаких коек, никаких колес, которые тебе сейчас дают. Согласна? Таблетки, которые ты пьешь, могут воздействовать на ход твоих мыслей. Я хочу убедиться, что сплю с тобой, а не с твоим автопилотом.
Катрина звонко рассмеялась.
– Кто знает, может быть, мой автопилот гораздо лучше меня самой?
– Я выбираю тебя, – сказал я.
* * *
После реабилитации я вернулся в Швейцарию, немного побыл с семьей и вскоре уехал в Англию изучать клиническую медицину в Оксфорде. Катрина поступила туда же, на факультет английской филологии и лингвистики. Конечно, мы договорились об этом заранее. Учиться в одном университете – почему бы нет?
Ее семья могла позволить себе любой каприз, и, кроме того, родителям Катрины не терпелось отправить ее подальше из Чехии в надежде, что учеба и активная жизнь помогут ей справиться с алкоголем.
Месяц спустя после начала учебы мы сняли пентхаус с видом на реку Шервел и стали жить вместе. Если бы я мог потерять голову, как обычные люди, я бы несомненно потерял ее.
Катрина обладала той нетривиальной гипнотизирующей красотой, какой так часто обладают люди смешанных кровей. Ее мать была вьетнамкой и когда-то прибыла в Прагу из Ханоя по программе культурного обмена. А отец – чешским промышленником, предки которого сколотили состояние на серебряных рудниках в Кутна Гора. От отца-чеха Катрина унаследовала европейский тип внешности и светлую, как фарфор, кожу, а от матери – маленький рост, блестящие черные волосы и восточный разрез глаз. От кого из них она унаследовала сумасшедшее упорство, а от кого – дьявольскую чувственность, – теперь останется загадкой.
Не скажу, что мои родители пришли в восторг, когда узнали, что я встречаюсь с обычной девушкой. Они скорее предпочли бы Эланоидес или кого-нибудь еще из десульторов.
– Лучше иметь рядом с собой человека, который… будет в теме, – настаивала мама в очередном телефонном разговоре. – Сейчас это, может быть, не очевидно, но со временем ты поймешь. Особенно когда дело дойдет до семейной жизни и детей.
На таких моментах я едва не фыркал.
– С чего вы решили, что дело дойдет до брака?
– А, ну если у вас все не очень серьезно, то ладно.
– У нас серьезно, – возражал я.
– О боже, Крис, не морочь мне голову! Серьезно, но без мыслей о браке? Так не бывает.
– Аджайя! – возмущается где-то на заднем фоне отец. – Парню всего двадцать лет, оставь его в покое, пусть траха… живет с кем хочет, пока с телом везет. Сынок, как там твоя шея?
Я прижимаю трубку плотнее к уху, чтобы грубоватые отцовские реплики не долетели до ушей Катрины, которая в этот момент лежит рядом в чем мать родила и дописывает очередной реферат.
