дыхание. И все. Просто ждала своего приговора. Я была в полной уверенности, что от моего желания сейчас мало что зависело.
— Я… не знаю, как, — наконец, раздались тихие слова. — Не знаю, как еще показать, насколько сильно ты мне нужна, и как сильно жалею о своей несдержанности.
В его словах прозвучали отголоски настоящего отчаяния. И мне вдруг подумалось — может ли быть такое, что он попросту не умел извиняться? Признавать ошибки?
Холодный, равнодушный, высокомерный.
Замкнутый.
— Ты слишком непредсказуем, — призналась я в ответ. — И это пугает меня. Я не знаю, чего ждать…
Раздался тяжелый вздох.
— Я понимаю твои опасения. Но не стану врать, что изменюсь. Я не подарок, Еся. Совсем. И не умею красиво говорить, или что вы там, девочки, любите. Я привык делать то, что считаю нужным, чтобы моя семья была в безопасности, чтобы ни в чем не нуждалась. Привык заботиться так, как считаю правильным. И теперь ты — часть моей семьи. Хочешь ты того или нет. Можешь сопротивляться, кричать, ненавидеть меня. Можешь даже не подпускать к себе. Но итог будет один — ты сдашься.
— Ты слишком самоуверен, — не удержалась я от возражения.
Горячее дыхание прошлось по плечам, а затем и шее…
— Возможно. Но я привык добиваться своей цели. И моя цель — ты.
— А когда добьешься? Потеряешь интерес?
Герман неожиданно резко развернул меня лицом к себе и взял за подбородок, не давая возможности отвернуться.
— Разве можно потерять интерес к тому, что является частью тебя? Ты, возможно, ждешь красивых сопливых жестов, но правда в том, что их не будет, Есения. Но буду я — твой мужчина. Который не даст тебя в обиду, защитит и позаботится. Ты можешь врать, что ничего не чувствуешь ко мне, но я знаю, что это не так. И ты тоже знаешь. Рано или поздно ты поймешь, что вместо противостояния мы можем просто жить. Вместе. Просыпаться и засыпать вдвоем. Растить Катю.
Наверное, у Германа был какой-то врожденный талант важные, красивые слова произносить так, что пропадало любое очарование моментом. Он был вот таким — прямым, жестким и прущим напролом. Я не сомневалась — он возьмет меня измором. Такой, как он, мог. И сделает.
Осталось только решить, какой вариант мне выбрать — сдаться сразу или все-таки оттянуть неизбежное.
Но вместо того, чтобы принимать решение, я сменила тему:
— Ты что-то сделал с Кариной? Как-то наказал ее?
Мороз криво ухмыльнулся.
— Нажаловалась все-таки? Сучка.
— Она моя сестра! — возмутилась в ответ. Даже если в душе я была согласна, слышать это было неприятно.
— Ты слишком добрая, Еся. И если бы не ты, она бы давно уже кормила червей. — Я шокированно уставилась на мужчину. Так просто он признался, что мог избавиться от Карины… — Не смотри на меня так. Она использовала тебя, чтобы получить деньги и потратить на себя.
— Ты что-то узнал?
— Вряд ли тебе это понравится, — предупредил меня Мороз. — Правда не всегда бывает красивой. Чаще наоборот.
— Пускай. Я хочу знать.
— Она не навещала вашу мать. Не тратила деньги на ее лечение. Вместо этого все, что ты получила по договору, она использовала, чтобы помочь своему хахалю, — беспощадно произнес Герман. — Вложилась в его прогоревший бизнес.
Что ж, я подозревала что-то такое.
— И что ты с ней сделал?
— Дал возможность попробовать все, что она устроила для тебя.
Страшная догадка опалила меня…
— Ты… отправил ее на аукцион? Но ведь она сказала…
— Отправил, — оскалился мужчина. — Такие, как она, не уходят за бешеные бабки. Потому что ей нечего особо предложить, кроме разработанных дырок. — От грязных намеков я смутилась и попыталась отвести взгляд, но Мороз не дал, вернув мое лицо обратно. Мягко, но настойчиво. — Ей повезло, что она — твоя сестра.
— Почему?
— Потому что иначе она бы не выжила после. А так… Отработала всего одну смену с голодными мужиками.
Холодные, ужасные слова, из-за которых страшные картинки тут же промелькнули у меня в голове.
— Ты ее пожалел?
— Нет. Она предала тебя. И будь моя воля, отпускать бы не стал. Но подумал, что ты бы не хотела такого… — с сожалением ответил Герман.
Какое-то время я осознавала его слова. Получается, он уже тогда подумал о моей реакции? Да, не говорил, да, отомстил за меня, но все-таки озаботился тем, что я бы и правда не смогла жить спокойно, зная, что Карина умерла из-за меня в какой-то мере… И это было куда ценнее красивых слов.
— Спасибо, — прошептала я. — Не стоило, конечно, наказывать ее — бог ей судья.
— Никто не посмеет обидеть тебя! — опасно прищурился Герман.
— Даже ты?
Он нахмурился, поняв, к чему были мои слова.
— Даже я. Прости, я… не особенно хорош в отношениях. И те обвинения… Мне правда жаль, что я причинил тебе боль.
— Придется над этим поработать, — слабо улыбнулась я, осторожно кладя руки на его плечи.
— Не обольщайся особенно, Кудряшка, — возразил мужчина. — Меня уже не переделать. Но я постараюсь не косячить. — Наверное, на языке Германа это означало признание в чувствах, и большего ждать от него было просто глупо. — Так что, позволишь трахнуть тебя так, как ты любишь? — порочно улыбнулся он, наклонившись ближе. — Или поиграем в недотрогу?
— Ты ведь все равно добьешься своего? — усмехнулась я.
— Конечно, родная. Так что… сдавайся…
— Только с одним условием, — остановила я Мороза, положив палец ему на губы. Он очень медленно убрал тот и поцеловал.
— Каким?
— Не делай мне больно. Снова…
— Никогда, маленькая… — выдохнул он мне в губы. — Никогда…
А затем, наконец, поцеловал. И теперь это ощущалось немного иначе. Словно мы стали на шаг ближе друг к другу….
41. Герман
Ситуация с Робертом набирала обороты. Казалось бы, все было подготовлено, документы с доказательствами собраны, нужные
