На этой стадии опять появился Трифкин-Клюковка. Он колесом прокатился по подмосткам, остановился перед Весной, запустил руку ей под платье и одним движением вырвал «плод», который поднял высоко над головой для всеобщего обозрения. Им оказалась деревянная кукла в желтом одеянии и с золотистой короной на челе. Трэвис решил, что этот эпизод символизирует рождение Лета. Представление завершилось танцем всех занятых в нем актеров, но уже далеко не столь быстрым и зажигательным, как прежде. Закончив плясать, актеры в изнеможении распростерлись на полу под гром оглушительных аплодисментов и одобрительных криков со стороны зрителей. Дриады и фавны выстроились в ряд и откланялись, вслед за ними то же проделали Зима и Весна, а напоследок перед пирующими появился Трифкин-Клюковка и произнес речитативом в своей излюбленной манере:
Надеюсь, по душе пришлосьВам наше представление?А коли что не удалосьИ с чьим-то вкусом не сошлось,Не мучайтесь сомнением!
Актера дар — воды глотокИль тень в палящий зной.Теперь ложитесь на бочок,И пусть уносит вас потокВолшебных снов с собой!
Актеры гурьбой сбежали с подмостков и скрылись за неприметной боковой дверью в дальнем конце зала. Гости зашевелились, заморгали и дружно начали зевать — как будто зачарованные прощальными словами шута. На этом пиршество завершилось. Козлы и столешницы разобрали и разместили вдоль стен, а вместо них на полу расстелили плетеные камышовые циновки. Король Кел удалился в свою опочивальню за занавесом. Красивая дама и сопровождающий ее рыцарь тоже куда-то исчезли — должно быть, незаметно покинули зал во время представления. Даже неугомонный Фолкен выглядел уставшим. Он рассеянно провел пальцами по струнам лютни и спрятал инструмент в котомку. Похоже, одному только Трэвису не хотелось спать. Он покосился на дверь, за которой скрылась труппа. Трифкин и его компания никак не выходили у него из головы. Было в них и разыгранном ими спектакле нечто экстраординарное, хотя он затруднился бы ответить, что именно.
Слуги погасили факелы, и вскоре весь огромный пиршественный зал погрузился во мрак, рассеиваемый лишь красноватыми отблесками тлеющих в очаге углей. Кельсиорцы отправились на боковую. Бард нашел свободное местечко, и они с Трэвисом тоже улеглись, закутавшись в свои дорожные плащи. До их ушей доносились разнообразные ночные звуки: храп, чьи-то беседы вполголоса, пыхтение совокупляющихся парочек. Трэвис закрыл глаза, но уснуть так и не смог.
— Как ты думаешь, он действительно мог выкинуть нас из замка? — спросил он шепотом. — Король Кел, я имею в виду. Все-таки он здорово смахивает на варвара.
— Да нет, вряд ли нам грозило что-то серьезное, — сонно отозвался Фолкен. — По крайней мере я так думаю.
Кел любит постращать людей, но сердце у него доброе. Давай-ка лучше спать, Трэвис Уайлдер.
Но тот еще долго лежал с открытыми глазами, глядя в потолок и прислушиваясь к ровному дыханию спящего рядом барда.
31
Трэвис открыл глаза. Дрова в очаге прогорели, а угли подернулись золой. В зале царила тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием и храпом спящих. Он сел, склонил голову набок и прислушался. Что же могло его разбудить посреди ночи? Полной уверенности у него не было, но уж очень эти звуки походили на… перезвон колокольчиков?
С Трэвиса мигом слетели последние остатки сна. Он бросил взгляд на спящего рядом барда. Фолкен лежал с закрытыми глазами и негромко похрапывал.
«Разумней будет лечь обратно спать, Трэвис!» — подумал он, но любопытство оказалось сильнее. Он тихонечко поднялся, еще раз покосился на друга и начал осторожно пробираться к выходу, лавируя меж разлегшихся на полу зала тел, прекрасно понимая, что совершает фантастическую глупость, пускаясь бродить в темноте по чужому, незнакомому замку. Подобная прогулка могла ему очень дорого обойтись. Но Трэвиса подталкивала навязчивая мысль о том, что в последний раз он слышал колокольчики на ведущем из Кастл-Сити в горы шоссе. Возможно, здесь существует какая-то связь, и, если посчастливится, он сумеет отыскать дорогу домой.
Сапог уткнулся во что-то мягкое. Послышалось протестующее ворчание, и Трэвис замер, прикусив губу, чтобы не закричать. В полумраке ему не без труда удалось разглядеть, что он наступил на ногу спящему дикарю. Сердце в груди отчаянно забилось. Но дикарь только хрюкнул, перевернулся на другой бок, обнял дремлющего по соседству пса и притих. Испустив вздох облегчения, Трэвис возобновил движение.
В конце концов он добрался до выхода — той самой неприметной боковой двери, через которую удалились по окончании представления Трифкин-Клюковка и его потешная компания. Трэвис толкнул ее, вышел из зала и аккуратно прикрыл дверь за собой, радуясь в душе, что петли даже не скрипнули. Он очутился в узком коридоре. Под сводами трапезной, несмотря на внушительные размеры помещения, было тепло от очага и скопления человеческих и собачьих тел, тогда как здесь каждый камень кладки источал сырой могильный холод. Один конец коридора заканчивался темной нишей, в которой, как нетрудно было определить по запаху, размещался сортир. Другой конец выводил сквозь низкий арочный проем на витую спиралью лестницу. Трэвис направился туда. Он долго поднимался по узким каменным ступеням, с каждым шагом ощущая нарастающее головокружение. Лестница привела его к новой арке, за которой начинался коридор, как две капли воды похожий на оставленный им внизу. Вдоль одной стены тянулся ряд дверей, очевидно, ведущих в комнаты, расположенные выше уровня пиршественного зала. В коридоре было темно, и только из-под самой дальней двери выбивалась золотистая полоска света.
На этот раз у него не осталось сомнений. Нежный звон колокольчиков сопровождал мелодичный смех, ясный и чистый, как родниковая вода. Лишь остановившись перед дверью, Трэвис заметил, что весь дрожит. Тоненький лучик проникал изнутри сквозь замочную скважину. Не отдавая себе отчета в том, что творит, Трэвис опустился на колени и приник к отверстию.
Первым, что бросилось в глаза, был солнечный свет, заливающий комнату. Но не яркий и слепящий, как в летний полдень, а мягкий и рассеянный, какой бывает в лесу. Не менее поразило Трэвиса и полное отсутствие источника освещения. Ни факелов на стенах, ни свечей в канделябрах, ни масляных светильников на цепях под потолком. Ничего. Свет просто был и наполнял помещение манящим, приветливым сиянием.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
