Церковник кинулся вперед. Быстрый! Чонса, проклиная неудобное платье — к балкону, чтоб, развернувшись, столкнуть с него обидчика, стоит ему сделать неверный шаг. К черту, решила она. Принять свою судьбу? Ну нет! Сражаться! Не за свою жизнь, так в качестве мести за Феликса. Не за него, так ради Джоланта и его несносного брата, который почему-то все равно хочет спасти этот прогнивший мир.
— Если ты прыгнешь, — не так понял её малефик, — то умирать будешь долго. Это глупо. Дай я.
— Пошел к черту! — закричала Чонса и добавила пару слов покрепче.
Убийца прыгнул вперед, держа перед собой костяной кинжал. Чонса стояла, готовясь шагнуть в сторону в последний момент и подтолкнуть засранца в падение, но вдруг крестоносец задержал шаг. Он повернулся на странный стук за долю секунды до того, как Чонса услышала шаг Джоланта. Один удар — и сквозь прорезь в виде креста на вскрике брызнуло алым. Клинок попал в расстегнутое сочленение между шлемом и доспехом, и Шестипалая слышала, как булькает в разверзнутой глотке кровь, мешаясь с воздухом и слюной в розовую пену. Она испачкала вначале нагрудник, потом тунику с ключом, затем край плаща, который беспомощно поднял к гортани малефик на службе Тито.
Чонса выхватила его кинжал из ослабевших рук и завершила мучения несчастного фанатика, поддев клинок под нагрудник вверх, и, кажется, достигла сердца. Глупец обещал ей быструю смерть. Это было благородно. Он издал свистящий выдох, словно ветер подул в свирель, и замолк.
— Ты цела?! — Джо тут же схватил её за плечи. Его испуг был понятен: Чонсу трясло так, что из рук выпал кинжал, она стояла бледная и с каплями чужой крови на лице.
Чонса уткнулась ему в грудь, обняла руками за шею. Когда он сцепил ладони замком за её спиной, спрятав в ножны меч, она уже перестала дрожать.
— Бринмор, — проговорила она, язык пьяно заплетался, — теперь принадлежит Тито. И он… Он убьет всех.
— Кто он? Что он сказал тебе?
В спальню вбежала стража. Гвидо был с ними, напуганный и злой, пустился ругаться на шорском, Чонса угадывала отдельные слова — что-то про «защиту», «ублюдков» и «выпороть».
— Он был в Нино. Он убил Феликса. Хотел убить меня, тебя, Гвидо… Из милосердия? — Чонса засмеялась, икнула, закрыла рот ладонью.
— Из милосердия? — Джо мягко перехватил её ладони и заглянул в лицо, и Чонса быстро, невнятно забормотала, захлебываясь словами, осознанием и страхом.
— Теперь Тито ничто не сдерживает. Он убьет каждого, кто обладает даром. Всех! Всех убьет, и всё. Даже детей? Он же не станет убивать детей, Джо? Они не виноваты, что родились такими! Никто не виноват!
— Не волнуйся, дорогая, — процедил медик, подходя к трупу. Он проверил его пульс, сдернул шлем и откинул с лица волосы. — Ну волнуйся. Тито скоро нечем будет править. Его «государство» ограничится высокими стенами Канноне. А в остальном Бринморе будут размножаться и жрать химеры. Прекрасное будущее!
Гвидо повернулся к Джоланту с циничной ухмылкой. Колючка никак на это не ответил — ссутулил плечи и лишь прижал к себе малефику крепче, словно пытаясь унять её рыдания, которых не было.
Когда Джолант уснул, Чонса вышла на балкон. Пятно крови Белого плаща стерли, и ничего не осталось в память о нем. Ничего зримого.
Сантацио внизу растекался огненными реками, свет в окнах гас, зажигался вновь, скакал по улицах вместе с гуляющими людьми. Беспокойно двигалась небесная рана, её цвета менялись с алого на благородный пурпур. Если немного сощуриться и заострить зрение, можно было заметить, как волнами идет тончайшая пленка, вроде той, что обтекает яйцо в скорлупе, вот только разделяла она не живое и неживое, а этот мир и ад. Ад ли? Всё больше Чонсе казалось, что там, в небесах, житься таким как она было бы легче, чем здесь. Даже с тварями можно договориться, уподобившись им. А вот с людьми, от которых малефики рождены — две ноги, две руки, туловище и голова — подобной милости ожидать не приходилось.
До Чонсы долетел звук смеха. Где-то там, в Бринморе, сейчас бросали в огонь шестипалого младенца, найденного вопящим в лесу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Это недопустимо, — прошептала она. Оглянулась на Джоланта. Неизвестно, сколько она простояла так, вглядываясь в ночной город, но когда обернулась — Колючки уже не было в постели.
Когда Чонса стояла на балконе в трансе, Джолант проснулся от кольнувшей грудь тревоги и попытаться уснуть снова. Он мучительно перекатился с бока на бок, натянул одеяло на голову, натянул на одеяло подушку. Воздух был слишком легким, он щекотал грудь, заставлял её поднимать часто, как в лихорадке. У Колючки горели щеки. В ушах гудело: не виноваты, прекрасное будущее, долг короля — служить, нет выбора.
А еще: мы можем всё исправить. Взгляд Гвидо, полный надежды и веры в удачу этого предприятия. Да, можем? Схватить змею-Тито, подмявшего под себя всю власть, за горло, и бросить его в огонь. Дать защиту нуждающимся. Примириться с врагами. Отменить его безумные указы, найти выход, как сделал это Шор…
Джолант выбрался из плена мягкой удобной постели, протер лицо от следов подушки. Он не хотел идти к Гвидо. Не был готов становиться королем разрушенного государства.
Но выбора не было, остался только голос совести. Что сказал бы Брок, узнай он, как его воспитанник тратит впустую драгоценное время? Старый медведь растил его не затем, чтобы он мял простыни. Что бы он сказал? Сжал бы ему плечи и прохрипел: ты знаешь, что делать, и только ты можешь это сделать, больше некому. Одевшись, Джолант хотел подойти к Чонсе и поцеловать веснушки на её плече, но лишь посмотрел на её ссутулившуюся, будто надломленную фигуру — и вышел из комнаты.
Когда Джолант зашел в кабинет, Гвидо не высказал удивления. Лишь поманил его рукой к карте. Кроме него в комнате был лишь один человек: молодой шорец, лицо он не закрывал, как делают это слуги и стражники, что означало благородное происхождение. Об этом говорила и одежда из дорогой ткани ярко-жёлтого цвета, и обилие украшений с крупными камнями. Увидев вошедшего, парень поднялся с дивана и слегка поклонился, коснувшись рукой высокого лба. Джолант хмуро его оглянул.
— Рад встрече, — сказал шорец с тяжелым акцентом.
— Это Шамси по прозвищу Шафран, — представил его Гвидо, — он придворный Его Императорского Величества и родственник Его супруги. Под командованием Шамси — торговый флот Шормаару.
— Ну и представление. Я торговец специями, лишь по воле случая двоюродный брат императрицы.
Шамси улыбнулся. У него была несносная, немного высокомерная улыбка, какая бывает у красивых людей, знающих о своей привлекательности. Джолант в ответ протянул руку. Придворный немного растерянно глянул на ладонь, на Гвидо — тот кивнул — и, наконец, скрепил знакомство пожатием королевской длани. На коже Джоланта осталась хна, узоры смазались на красивых пальцах торговца специями.
— Каков наш план? — взял быка за рога Мэлруд.
Джолант выглядел неважно. Бледный, он словно был болен, так горели его черные глаза, такой горячечный румянец был на острых скулах и искусанных в кровь губах. Заметив изучающий взгляд, брат свел брови и приподнял плечи. Ну точь-в-точь — обороняющийся звереныш. Но Гвидо видел в нем породу, а по долгу службы ему приходилось быть проницательным. Львята вырастают в царей зверей, а у Джоланта Мэлруда для этого хватало когтей, клыков и характера.
Если Гвидо в чем-то и был уверен, то в том, что его брат справится. Он наклонился ниже, подвинул канделябр со свечами к карте и показал пальцем вниз, через море, к архипелагу Шора, уткнулся в нарисованную тонким пером крепость с надписью на южном языке. Шаг-Че. Столица, которую Поющий народ звал не иначе, как «Сердцем».
— Наш путь лежит сюда.
— Я принес волю Шормаару: Великий хочет взглянуть на своего племянника, — мягко пояснил Шамси, — увериться в том, что шпионы и бумаги не врут. Что Вы, Джолант, на самом деле сын своей матери.
