знаешь любую марку вина и легко общаешься с официантами. Я много о тебе узнал, – повторился Тамбовский. – Но так и не понял, кто ты? А кто ты?
– Я не люблю говорить о себе, – сухо ответил Панкрат. – Если тебя что-то смущает, просто напиши об этом. А что ты знаешь об Отоеве? – спросил он, не дожидаясь следующего вопроса.
– Играет в баскетбольной команде УБОПа против сборной УФСБ, по выходным ездит в Раменское к любовнице. Обожает ночные бары. Человек общительный, но соображает медленно. Можно даже сказать туповат. И жаден чрезвычайно.
– Это имеет какое-то отношение к делу?
– Я это его качество неоднократно использовал, – со знанием дела написал Леонтий. – Глотает любую наживку.
– Что-нибудь знаешь о ЧП в Чкаловском? – спросил Панкрат.
– Читал в Интернете.
– Это все?
– Да.
– Откуда знаешь Отоева?
– Я с ним проходил срочную службу во внутренних войсках. Он тогда комсомольским лидером был.
– Вот как. Так вы друзья?
– Я так считал до поры до времени, пока он не подставил меня ради лишней звездочки.
Панкрат прочитал сообщение и долго смотрел на Тамбовского. Потом медленно, с расстановкой произнес:
– Ты был членом ВЛКСМ. Ты прошел службу во внутренних войсках. И ты стал криминальным авторитетом. С такой-то «подмоченной» репутацией?
– У тебя устаревшие представления. Время многое поменяло, и сейчас вор в законе, уже не тот вор, что в прошлом, – написал Леонтий. – Как говорят старожилы: «измельчал народ».
На минуту в палате воцарилась тишина.
– Думаешь, я тебя развожу? – не выдержал Тамбовский.
– Я просто думаю, – ответил Панкрат.
– И что ты надумал? – появилась надпись.
– Что терять мне нечего, – Панкрат улыбнулся и подмигнул Леонтию. – Почему бы мне не принять эту версию, ведь я не какой-нибудь там детектив, а простой парень?
Потом лицо его помрачнело, и он сухо спросил:
– А кто пытался тебя убрать? Отоев?
– Отоев тут ни при чем. Это точно, – Леонтий поднял правую руку и, выражая категорическое отрицание, покачал ею. Потом плавно опустил на клавиатуру. – Он – мелкая сошка. Я насолил людям повыше. Но Отоев в свое время меня сдал, а ты спас. И тоже имеешь зуб на капитана. Вот в этом-то и уникальность нашей с тобой встречи. Перст судьбы. Пришло и мое время сдать Отоева и таким образом убить трех зайцев: отблагодарить тебя, отомстить капитану за предательство и выйти через его делишки на тех, кто меня заказал. У меня есть серьезный план.
– Тогда к делу.
– Я уже приступил: позвонил кое-кому. И думаю, что смогу дать делу законный ход.
– Мне нравится эта фраза, – усмехнулся Панкрат. – Сразу представляю великолепно отлаженный механизм, который непрерывно крутится.
– Я могу даже подать в суд.
– И выиграешь дело?
– Думаю, что нет. Но это хороший ход, который позволит вытащить на свет давно похороненные факты.
– Но в твоем состоянии… – начал Суворин.
Тамбовский снова поднял вверх правую руку, что означало «понял», и быстро набрал:
– Мне сказали, что я через неделю наверняка смогу говорить, а через две – садиться.
– Отлично, – кивнул Панкрат, и они несколько минут внимательно смотрели друг на друга.
Потом Суворин встал, подошел к окну и посмотрел на улицу, расширив пальцем щель в опущенных жалюзи.
– Я знаю, что тот кошмар, – тихо произнес он, не поворачиваясь к Тамбовскому, – который ты пережил, как правило, лечится пистолетом.
– Все еще пытаешься найти рациональное объяснение происходящему? – написал Тамбовский.
– Просто выстраиваю логическую цепочку, – ответил Панкрат, бросив взгляд на монитор.
– В твоей стройной логической системе есть небольшой пробел. Если я убью Отоева и тех, кто меня заказал, я не наслажусь местью. Возможно, они даже не заметят этого, – возразил криминальный авторитет.
Это была чистая правда. Леонтий Тамбовский был невероятно мстительным человеком. При этом у него были свои собственные представления о чести. Он никогда не брал заложников. А если и собирался убить кого-то, то неоднократно предупреждал его об этом. В основе этого, естественно, лежала месть, но все-таки присутствовала и некая доля благородства.
В это время следователь по особо важным делам ГУБОПа Отоев Игорь Валерьянович, отложив все дела, благо время было вечернее, отправился в Раменское к красивой и одинокой женщине, которая наверняка уже заждалась его.
Нельзя сказать, чтобы капитан позволял себе сексуальные излишества. Но к интимным отношениям относился с особым трепетом. Особенно в последнее время. То ли это было связано с грядущим сорокалетием, то ли с тем, что жена его состарилась и он воспринимал это трагически, почти как предательство, но в этом деле он поставил себе планку, которую не хотел опускать. Планка для кого-то так себе: два раза в неделю. Но только не для Отоева, который вдруг почувствовал, что начал так же стремительно стариться, как и его жена, с которой он эту планку одолеть не мог.
В Раменском жила его новая, двадцатипятилетняя любовница с чудесным именем Маргарита, с темно-зелеными глазами, роскошными локонами и внушительным бюстом.
От той сучки, муж которой застукал их в машине, он решительно отказался. Дама оказалась настолько же изворотливой, насколько и похотливой. Наговорила своему мужу, что Отоев заставлял ее ублажать его, и, похоже, выкрутилась. Видел он их недавно в баре. Сидели, как два голубка, пили какую-то хрень и непрерывно ворковали.
– Твари, – произнес капитан мрачно. – Доберусь я до вас.
Но тут лицо его посветлело. Он представил Маргариту.
«Вот это настоящая женщина и намного моложе той идиотки», – подумал он. И вспомнил, как в первый раз увидел Маргариту обнаженную в ее спальне и как она стеснительно обхватила руками груди, которые выглядели на фоне ее загоревших пальцев словно два ослепительно белых полушария.
– Ум-м, – издал Отоев звук, блаженно улыбаясь.
На пересечении Орешкова переулка и Садово-Спасской улицы капитан остановил машину и вошел в продуктовый магазин. Купил филейную говяжью вырезку для ростбифа, банку молотого кофе, упаковку апельсинов, несколько бутылок армянского коньяка и блок сигарет. Уже на выходе из магазина спохватился и, вернувшись, купил еще большую коробку конфет и шоколадку «Коркунов».
