– Нет, нет, извините, Алекс, я только на несколько минут, – промолвил негодяй, идиот, сукин сын, чтоб твоя могила членами заросла!
Я взял принесенную бутылку “гленливета” и увидел, что у меня дрожит рука. Юджин это заметил, но тактично сделал вид, что рассматривает свои обкусанные ногти.
– Черт побери, пора завязывать, вчера я дико надрался – и вот результат! – Я растопырил дрожащие пальцы и показал Юджину.
– Так завяжите на полгода, а потом посмотрите, что из этого получится…
– Пожалуй, я так и сделаю… с сегодняшнего дня… спасибо за совет!
– Хотелось, конечно, рвануть, но сначала дело, а потом кайф, как говорил король Ричард, прирезав братца и собираясь придушить его младенцев.
– А вы что не пьете?
– Не хочется… – ласково ответил он.
– А я думал, что вы… помните?
И вдруг скрутила меня судорога смеха, не знаю почему, но я гомерически захохотал, не в силах удержать себя в руках, и хохотал бы до полной истерики, если бы не закашлялся. Кэти всплеснула руками и стала больно колотить меня по спине.
– Я знаю, почему вы смеетесь, – сказал Юджин, дружелюбно улыбаясь.
– Почему? – продолжал давиться я, чувствуя, как позорно из курносого носа, словно с горных вершин, текут бурные ручьи.
– Вы вспомнили, как я пил с одним человеком перед своей прогулкой в Хельсинки. Правда, тогда мы пили коньяк…
Значит, мы все время думали об одном и том же, значит, он подозревал меня! Зачем же ты попер на яхту, дурак? Зачем согласился ехать в Брайтон, дубина ты стоеросовая?! Или тянула, словно пропасть, опасность, когда прешь на рожон и не веришь внутреннему голосу? Хотелось верить людям, да? Почему так устроена душа?
– Но мы будем пить из одной бутылки… – Я все кашлял.
– Тогда мы с ним тоже пили из одной бутылки… – Он подхохатывал.
– Но из этой бутылки уже пил папа, – не унимался я.
– Вот он и пошел спать… Впрочем, прошу прощения за черный английский юмор![88] – Юджин улыбнулся.
А я никак не мог сдвинуть себя с мертвой точки, время, как назло, растягивалось и удлинялось, а на самом деле его уже не оставалось, и Юджин заерзал в кресле, нацеливаясь на выход.
Я ощупал аэрозоль и встал. В спальню. “В голубой далекой спаленке твой ребенок опочил”, – пел когда-то Вертинский, я его еще застал, видел на сцене, не понимая, зачем он двигает руками, как лебедь крыльями.
– Юджин, вы видели нашу спаленку? Она, конечно, невелика и чем-то напоминает шалаш для влюбленных… Прошу вас! – И я указал рукой на соседний отсек с щедростью хозяина, готового пожертвовать всем для дорогого гостя.
– Что там смотреть? – возразила Кэти.
– Мы там выпьем тайно от тебя… – молол я что придет в голову, – выпьем немного “гленливета”. – Я не слышал, что говорил.
Юджин встал и двинулся к спальне, я пошел за ним, держа в кармане аэрозоль. Только не забыть вынуть платок, обязательно вынуть платок, нажать на кнопку, закрыть нос и рот, обязательно задержать дыхание хотя бы секунд на десять или сразу же выйти из комнаты…
– Добрый вечер, леди и джентльмены! Наконец-то я вас разыскал!
На лестнице, ведущей вниз с палубы, стоял полноватый джентльмен с букетом белых роз.
Глава тринадцатая о прелестях морских прогулок, крепости бутылочного стекла, брызгах крови и форс-мажорных обстоятельствах
Товарищи, кольцо сомкнулось уже!Кто верит нам, беритесь за оружие!Дом горит, дом горит!Братец, весь в огне дом.Брось горшок с обедом!До жранья ль, товарищ?Гибнет кров родимый!Эй, набат, гуди, мой!
“Известия”, июнь 1919 г.
– Его превосходительство губернатор штата Канзас Рэй Хил смен! – не растерялся я, хотя казалось, что сейчас на моих твердых руках загремят наручники.
Все кончено, finita la comedia, Алик, кранты, твоя песенка спета. А что, собственно, кончено? Что, простите, произошло? Все нормально, все о’кей, просто честный стукач ЦРУ Алекс расслабляется на яхте в компании с драгоценной невестой и не менее драгоценным соотечественником. Вот и все, леди и джентльмены. И спокойной ночи, леди, спокойной ночи, милые леди, спокойной ночи, спокойной ночи. Четвертый акт “Гамлета”. Во всяком случае, смертоубийственная операция с прогулкой в Кале накрылась, это ясно. И слава Богу! Значит, Он все-таки есть, Он прислушался ко мне, Он внял моим мольбам. Он существует и спасает меня.
И я почувствовал радостное облегчение, стыдно сказать, счастье охватило меня, горло сжалось от волнения, хотелось взлететь на ангельских крыльях, парить в воздухе, кувыркаться и бездумно смеяться, плюнув на Великое Дело, на Кадры, на Бритую Голову и на весь свет. И проделал бы мелкая душонка Алекс все эти мерзкие сальто-мортале, если бы не жгла мысль: зачем приехал Рэй? Или Юджин был под наружкой и они засекли мой визит? Миниатюрный компьютер, заделанный в волшебный череп любителя лучшего в мире одеколона “Шипр”, мгновенно проиграл все варианты и не нашел серьезного повода для беспокойства.
– Оказывается, у вас была помолвка… я хочу вас поздравить… – Рэй протянул чуть мокроватые, будто только что срезанные с куста, белые розы и церемонно поцеловал руку Кэти. “Roses blue and roses white plucked I for my love’s delight”[89], – пропело в моих полушариях и уже не отпускало до самой ночи.
– Извините, Алекс, что я вас потревожил. Возникло чрезвычайно срочное дело. Дома вас не было, и я резонно решил, что вы уехали в Брайтон, – ведь у вас тут родственники. Как видите, я не ошибся.
– Как вы меня разыскали?
– С огромным трудом. Сначала звонил по телефону полковнику Ноттингему, но его не застал. Тогда решил ехать прямо в Брайтон, и на этот раз полковник оказался дома… Он мне дал все ваши координаты.
Штатники пронюхали о планах Центра. Генри и Жаклин явились с повинной. Болонья и Пасечник наломали дров. Выдан план операции с Юджином или вся “Бемоль”. Думай, Алекс, думай своей тыквой, только помни, что у страха глаза велики.
Я налил Хилсмену “гленливета” (пусть лишний раз узнает, что пьют приличные люди), и он погрузился в бокал с беспечностью человека, который явно не собирался меня арестовывать.
Шифровка, как чеканные строчки гениальной поэмы, сама собой сложилась в драгоценной голове, перечеркнутой белой молнией:
“Согласно вашим указаниям мною была начата известная вам операция в отношении «Конта». Удалось пригласить его на яхту и создать условия для отбытия в Кале[90]. Однако перед самым отплытием к нам неожиданно прибыл «Фред», и в этих обстоятельствах я счел целесообразным перенести мероприятие на другой срок. Том”[91]. И операция спокойно умерла, сыграли ей марш-фюнебр Шопена, чуть покадили, окропили “гленливетом”, и жизнь побежала дальше, как резвая лошадка, – шагай вперед, веселый робот!
Я исхитрился, ухватил момент и набормотал Кэти о великих достоинствах доброго волшебника Гудвина из Канзаса, своего партнера по бизнесу и отличного парня, на которого можно положиться. Кэти, однако, не вспыхнула от радости и не облилась слезами от счастья: она относила янки к расе неисправимых хамов, которые в свое время по-бандитски откололись от Британской империи, наплевали в душу своим и искорежили великий английский язык мерзким акцентом.
– Мы могли бы поговорить наедине? – шепотом спросил Хилсмен.
Я взглянул на Юджина, который безмятежно ворковал с Кэти, не подозревая, что милостивая судьба отвела топор от его шеи, и, наверное, радуясь, что теперь не нужно тащиться одному в поезде: Рэй, как все американцы, не отрывается от машины и подбросит его до Лондона. Вряд ли Рэй пропустил мимо внимания наш совместный вояж – в оперативной практике дружеские контакты агентов нежелательны и, во всяком случае, должны иметь санкцию начальства. Я, естественно, скажу, что звонил Рэю, хотел пригласить его на помолвку, не мог дозвониться, страшно расстроился из-за этого…
– Кэти, а куда запропастилась морская карта? Она лежала тут на столе… (Проходной цирковой номер Алекса на тройку с плюсом.)
– Ты, наверное, оставил ее в ангаре, – так она называла наш отсек в удлиненном помещении на берегу, куда яхтсмены в непогоду затаскивали небольшие яхты, а Кэти хранила разную утварь.
– Не хотите ли прогуляться со мною, Рэй? Я покажу наш ангар и заодно достану еще бутылку “гленливета” – у меня там тайный погребок. Когда Кэти меня выгонит, я собираюсь там жить. Что может быть лучше жизни на берегу моря! Целебный воздух, купание по утрам, шелест волн…
Мы выбрались из яхты и расслабленно, как два гуляющих старца-долгожителя, двинулись вверх, к строению.
– Чрезвычайное происшествие, Алекс! Ваши мальчики привезли сегодня утром два ящика на машинах, а потом на велосипедах довезли до тайников. Вели они себя спокойно и уверенно, не подозревая, что за ними следят. Мы обложили все место по первому классу, пришлось подключить к работе англичан… Затем они смылись на корабль, нас они больше не интересовали. Стали ждать ирландцев, ждали час, два, пять часов, но за ящиками никто не явился… – Хилсмен говорил таким укоризненным тоном, словно в непунктуальности террористов виноват был я.
