Однако несмотря на всю эту галантерейность Калинченко ей не понравился – не любила рыхлых мужиков, что тут поделаешь, а у этого еще и глаз какой-то блудливый… Не в смысле сексуальных поползновений, а в том смысле, что плохо, когда взрослый мужик имеет такой лживый, такой бегающий взгляд. «Сволочь, наверно», – подумала она.
– Я вообще-то хотела к следователю, который занимается делом о покушении на заместителя премьера московского правительства Топуридзе…
Он закивал, разразившись довольным смешком: в самую, мол, точку попали.
– Это как раз я и есть. Я руководитель следственной бригады, которая распутывает это дело.
– Вы следователь? – недоверчиво спросила она.
– Ну я же вам сказал – руководитель бригады. Так что смело можете рассказывать мне все, что собирались. Я, правда, не очень понимаю, как такая замечательная женщина может иметь хоть какое-то отношение к этому преступлению, но выслушать вас готов в любом случае.
– И улыбнулся не без лукавства: – Такая уж у меня работа. – И тут же поднял руку, заметив, что она собирается что-то возразить; этим жестом он как бы останавливал ее, привлекал ее внимание к вещам много более интересным. – Что будете, Анастасия Янисовна, кофе, чай?
– Это что, обязательно? – довольно резко спросила Настя, чувствуя, что все идет совсем не так, как ей представлялось. – Ну хорошо, если без этого нельзя – пусть будет чай.
– Ну зачем же вы так, Анастасия… м-м… Яновна…
– Янисовна, – машинально поправила она.
– Да-да, конечно, извините. Зачем же так? Мы ведь к вам с открытым сердцем, что называется…
Она смотрела на него и почему-то вспоминала, как однажды в студенческой юности загорала с подружками за городом, на пляже, и вдруг возле них остановился вот такой же рыхлый, лысоватый, только был он в ярких плавках, мужичок, достал из плавок удостоверение: "Я оперативный сотрудник управления внутренних дел, пытаюсь пресечь антиобщественное поведение и прошу оказать помощь! Они долго хохотали потом, вспоминая этого толстячка. Может, он и вправду хотел «пресечь», но уж больно глупо это выглядело: голый, полупьяный, а удостоверение в плавках оставил, понадеялся, что оно ему и голому даст власть. И вообще, оперативник, а сам просит помощи у девчонок в купальниках… ужасно этот вот Калинченко похож на того борца за порядок! Может, это он и был?
– Я вообще-то хотела рассказать все Александру Борисовичу, я с ним тут познакомилась…
Конечно, это было преувеличение, но Настя не видела тут ничего зазорного. Хозяин же кабинета среагировал мгновенно – не на ее небольшую неправду, на сам факт ее знакомства.
– Какому такому Александру Борисовичу, – тут же спросил он, – и где это вы познакомились? – Настя даже удивилась, как быстро может измениться человек в лице. – Вы уж не имеете ли в виду Александра Борисовича Турецкого?
– Да-да, как раз его! – обрадовалась Настя, что вспомнила-таки забытую фамилию. – У меня тут на днях был концерт в одной фирме… в «Стройинвесте», а он там как раз у них что-то искал… и он мне, знаете, понравился…
– Следователь Турецкий никакого отношения к расследованию интересующего вас дела не имеет, а за то, что он что-то, как вы говорите, искал, он, скорее всего, будет наказан. – Теперь Калинченко был сух и официален, и Настя поняла, что, сама того не желая, наступила ему на больную мозоль.
– Ну не знаю, – сказала Настя равнодушно. – Это ваши проблемы, мне это неинтересно. Может, я тогда пойду, раз моя информация никого не интересует?
И снова Калинченко мгновенно переменился, стал до приторности сладким.
– Ну что вы, что вы, Анастасия… Давайте плюнем на все, это действительно наши проблемы, я с вами совершенно согласен. Зачем же вам уходить? Сейчас чаек принесут, а вы пока давайте, давайте рассказывайте, что вы там припасли для этого вашего Турецкого.
– Он не мой, он ваш, – сердито буркнула Настя.
Но как бы то ни было, она рассказала ему и о драке возле ресторана, и о том, что они с Топуридзе сели в ее машину, и о своих подозрениях насчет чеченцев…
Он внимательно слушал ее, время от времени прерывая какими-то неожиданными и не вполне понятными ей вопросами.
– Подождите, подождите, – останавливал он ее вдруг. – Значит, как вы говорите, кто там еще был?
– Я вообще-то про это ничего не говорила, – огрызнулась Настя. – И по-моему, это к делу совершенно не относится.
– Относится, и еще как относится, уважаемая Анастасия Янисовна!
В конце концов, не видя в этом ничего зазорного, она назвала всех, кто был за столом в то вечер, – и Джамала, и Дворяницкого, и Рождественского, хотя последнего, наверно, вполне можно было и не поминать.
– Ну так, ну так, – довольно потирал руки, слушая ее, Калинченко. – А как вы сами-то думаете, почему они собрались все вместе, такая разношерстная компания?
Настю все это не на шутку начинало злить. Ей казалось, что самое главное – это «чичики» и ее машина, на которой Георгий уехал из ресторана и на которой потом ехал утром, а этот все расспрашивал – дотошно, въедливо – о том, кто был за столом, о чем разговаривали. Нехотя она рассказала о том, как кавказцы втроем вспоминали молодость и какой-то дурацкий ансамбль, сильно запавший им в душу. Однако она видела, что хозяину кабинета нужно что-то другое, что ему не интересно ни про ансамбль, ни про молодость кавказцев; ему нужно было что-то жареное. И назло ему, она сказала:
– Хотите, спою эту их песню?
– Ну да, ну да, – забормотал Калинченко, немного смущенный ее натиском. – Нет, песню не надо, голубушка. Вообще-то вы так много всякого интересного рассказываете, я вот думаю, может, мне стенографистку позвать, а? Как считаете?
– Как хотите, – равнодушно сказала Настя. – Я, собственно, все уже рассказала, больше мне и рассказывать-то нечего.
– Ну как же нечего, как же нечего, – остановил он ее. – Мы еще с вами не договорили. – Ей показалось, что у него по губам скользнула какая-то нехорошая, злорадная улыбка. – Значит, – уточнил он, – в разгар драки вы и Георгий Андреевич сели в вашу машину… Машина какой марки?
Она еще раз назвала марку, сообщила, что машину вел ее личный водитель, что машина у нее по доверенности.
– А кто ее владелец? – тут же уточнил Калинченко, хотя пять минут назад она уже все это ему рассказала.
Он все записывал теперь, каждое ее слово, и лицо его становилось все довольнее и довольнее.
– Ну-с, и куда же, значит, вы потом поехали?
Настя еще дома обдумывала этот разговор, и ей почему-то казалось, что этот вот деликатный момент – куда поехали, где ночевал Георгий – ей удастся как-нибудь обойти. Святая простота!
– Послушайте… Простите, забыла, как вас зо-вут…
– Юрий Степанович.
– Простите, Юрий Степанович, может, не надо об этом? Ведь главное-то совсем в другом, почему вы не хотите меня услышать! Главное в том, что на нас напали бандиты, которые, как мне кажется, вполне могли потом из чувства мести стрелять в Георгия Андреевича. Ведь вы же ищете тех, кто стрелял, они ведь даже убили одного человека, насколько я знаю, а вы все спрашиваете неизвестно о чем…
– Э нет, милочка, уж это мне лучше знать, в чем главное. Тут все важно. Так что рассказывайте, рассказывайте, не стесняйтесь, как у доктора…
– Хорошо, я расскажу, если так надо. Но я могу надеяться, что сообщенная мной информация никуда не выйдет из вашего кабинета? Вернее, из вашего здания… Ну не пойдет дальше органов… – Она запуталась.
– Вы что, не доверяете нам, работникам правопорядка? – напористо спросил Калинченко. – Вы, кажется, не о том думаете, дорогая Анастасия.
– Нет, я думаю как раз о том. Тут интимные секреты других лиц, очень хороших, очень порядочных, и мне не хотелось бы… понимаете? Дадите мужское слово, что не используете это во вред Георгию Андреевичу?…
Калинченко уже и не думал скрывать торжества, которое расцвело на его лице.
– Ну что вы, милочка, какие тут могут быть мужские слова! Это ж следствие. Давайте, давайте рассказывайте.
– А если не стану?
– Как это – не станете? Не имеете права, не станете – расценю это как отказ от дачи показаний.
– Ну хорошо, если вы считаете, что это надо для раскрытия преступления, пожалуйста… Но только я вас все же прошу… У человека жена, девочки, понимаете?… Я если скажу, то скажу только потому, что не хочу, чтобы его снова…
– А вы считаете, что это может быть снова? Почему?
– Ну не знаю… Мне так кажется…
– Ладно, оставим это пока. Итак, куда вы потом поехали?
– Но все же я вас очень прошу… Мы поехали ко мне, решили, что так будет лучше…
– Это в каком же смысле?
– В том смысле, что если бы Топуридзе начали преследовать эти уголовники, которые напали сначала на меня, а потом на него, – они бы не смогли его найти, даже зная, где он живет.
– Ну да, ну да, – сказал Калинченко со своей паскудной улыбочкой, выводящей Настю из себя. – Какое милое объяснение… Скажите, а давно вы состоите с Топуридзе в связи?
