— Кто еще? — раздраженно спросил Шуйский.
— Так, государь, воевода Матвей Васильевич Бутурлин. Ты велел его привести! — отвечал один из рынд государевых.
Шуйский махнул рукой в знаке, чтобы привели Бутурлина.
— Государь! — почти что боярин и член Боярской Думы, войдя к царю, плюхнулся на колени.
— Встань и сказывай! — повелел Шуйский.
— Так встретились, государь. Как ты и говорил, бояре сместить тебя желают, — встал с колен Бутурлин, но глаз не подымал, проявляя покорность.
— И Филарет там был? — поинтересовался Василий Иоаннович.
— Не стал слушать, ушел молится. Сказал, что ехал не разговаривать, а к Богу в обители обратиться, кабы Смута на русской земле прекратилась, — не моргнув и глазом, солгал Бутурлин.
— Вот так! Знать были Мстиславские, Трубецкие, Воротынский? — задумчиво говорил царь. — След за ними и Шереметевы, может и Головины подтянутся к заговору.
— Что прикажешь, государь? — спросил Бутурлин, проявляя нетерпение, словно пес, когда с ним играют палкой.
— Они от тебя и зависят. Без тебя не начнут. Подождем, может кто еще присоединится. Так все кубло спалим, — сказал Шуйский и его глаза заблестели.
Уже ни для кого не секрет, что свое слово не казнить, Василий Иванович не сдержал, и казни происходят регулярно. И чем дальше, тем больше хочется Василия назвать Грозным.
— Иди, Матвейка, и помни, кто именно тебя возвысил, — сказал Шуйский и позволил Бутурлину поцеловать монаршую руку.
«Не забуду, Ирод, не забуду!» — подумал Бутурлин и поспешил к Ивану Никитичу Романову, чтобы передать суть разговора с Шуйским.
Казалось, что Романовы далеко от царственного стула, но это не так, просто их люди, если можно так сказать, законспирированы. Нашились те, кто смог нашептать Шуйскому, что назначение Бутурлина главным воеводой, в условиях всеобщей измены — это правильно. Если возвысившийся человек будет понимать, что его возвышение связано именно с правлением Шуйского, то он должен служить на совесть.
И от части это именно так. Но Бутурлин, получается, должен не столько Шуйским, сколько Романовым.
Глава 16
Глава 16
Горицкий Воскресенский женский монастырь.
16 июля 1606 год
Чернявая, молодая женщина, сидела в своей келье и вышивала. Это ремесло у красавицы с грустными глазами выходило на диво лепо. Искусство, не иначе. Вот только, мало кто оценит такое произведение, ибо монастырь не вел торговлю подобными товарами. Да и вообще, Горицкий монастырь не сильно утруждал себя промыслами. Зачем, если тут собрание некогда знатнейших женщин и монастырь на казенном обеспечении, вернее несколько деревень снабжают монахинь небогатым набором продуктов. Этого мало для разносолов, но достаточно, чтобы не ощущать голода.
— Сестра Ольга, к тебе люди, мужи, — удивленно сказала инокиня Леонтия, заглянув в приоткрытую келью инокини Ольги.
— Что хотят? — как бы между делом, спросила Ольга.
— Так за тобой! — все еще с недоумением, отвечала Леонтия.
Ольга, которая только как два с половиной месяца назад ставшая монахиней, а до того бывшая Ксенией Борисовной Годуновой, не знала радоваться ей или начинать беспокоиться.
Что именно происходило в миру она плохо понимала. Вроде бы убили Димитрия Ивановича, которого она считала… а вот и не знала, каковым его считать. Насильником? Да, но за месяцы греха сожительства, Ксения прочувствовала себя женщиной и даже… нет, нельзя же себе признаться, что ей бывало и хорошо с тем, по наущению кого был убит ее брат и мама. Да и сама Ксения была отравлена и Божием проведением выжила. Для чего Господь оставил ее? Может для того, чтобы она родила ребенка?
А вот ребенка-то инокиня Ольга и не хотела. Понимала, что грех то великий и ей, уже как невесте Христа, не пристало даже думать о нежелательном сыне или дочери. Но какая судьба ждет младенца? Она монахиня, он, чадо это, от того, кого считают убитым. Отдать бы в хорошие руки и пусть тайно, но еще в ком-то течет кровь деда Малюты Скуратова, да русского царя, которого звали всем миром на царство, а после предали. А Димитрия кровь? Кто такой был ее насильник, к которому она испытывала очень странное чувство, Ксения не знала, но ведала, кем не был Димитрий. Он не был сыном Иоанна, о чем сам ей же и признался.
Это была очень странная связь, о которой, Ксения не жалеет и за это презирает себя. Как можно испытывать столь бурные эмоции к человеку, из-за которого убили ее семью? Но тогда он обещал на ней жениться и она верила, бранилась на него, обвиняла, но ждала, когда же, наконец, будет объявлено о их обручении.
И как же плакал Димитрий Иоаннович, когда объяснял ей, что обязательства, данные Еже Мнишеку выше, чем его любовь. И она тогда жалела даже больше его, но не себя. После ей говорили, как полюбил Димитрий, Марину, что называл ее «звездой», как раньше звал и Ксению. И она рыдала. И не понять от чего больше: от того, что испарялась последняя надежда хоть как-то прожить жизнь, выйдя замуж за Димитрия, или от того, что собственноручно не убила сластолюбца и изменщика.
— А что матушка, дозволила ли мне выйти к мужам? — спросила Ольга.
— Так матушка игуменья и послала меня за тобой, — отвечала Леонтия.
Ксения Борисовна, царевна, пошла к выходу во двор. Именно так, не инокиня Ольга, ибо в Ольге столько царской величественности быть не может, но в дочери царя, присутствие показного величия обязательно. Неудачливая царевна пока еще не смирилась со своей участью. Умом она понимала, что постриг — это все, это конец мирской жизни, но в Московском царстве происходят столь бурные события, что о ней, дочери последнего истинного царя, обязательно должны были вспомнить.
Часто так бывает, что правление одного государя порицается и осуждается во время того, пока царь правит. Но приходит другой государь и на контрасте, люди идеализируют предыдущее правление. Сколь стонала Русь от поступи опричников Ивана Грозного, но сейчас многие вспоминают то время с пониманием и желали бы вернуть все то, что было тогда.
Борису Годунову, можно сказать, не повезло. Насквозь религиозная страна ему досталась. Хотя где сейчас иное? Разве в той же Речи Посполитой с ее, минимум шестью конфессиями, не стали бы обвинять правителя в богонеугодности, если наступили сплошные неурожайные годы, а царь совершил ряд ошибок при попытках нивелирования голода? Нет, не стали. И в польско-литовском государстве ощущались последствия от извержения вулкана в Перу и там так же, может в чуть меньшей степени, но урожайность оказалась низкой. Только в Речи Посполитой ответственность за решения лежит на всей шляхте из-за ограниченной власти короля, а в Московском царстве, все решения ложатся грузом на правителя.
— Ксения Борисовна! — Татищев Михаил Игнатьевич приветствовал бывшую царицу неглубоким поклоном.
Инокиня Ольга не отвечала, не стала поправлять, что она уже не та, именем которой ее назвал Татищев.
— Мне приятно видеть тебя Михаил Игнатьевич, — произнесла елейным голоском Ольга.
И удивительным было то, что при всей слащавости голоса, нотки царственности слышались и сейчас. Так была воспитана Ксения, ее готовили быть достойной царицей, или королевой, чтобы не было стыдно за царство Московское перед Европой.
— И я рад, что ты в добром здравии и столь же прекрасна, — чуть солгал Михаил Игнатьевич.
Ксения была ранее очень красивой девушкой. Тяжелая темнявая коса, милое, с правильными чертами лицо, темно-карие глаза, в которых можно было утонуть, как в болотной топи. Но главное — стати. Ксения была полна и румяна, что очень ценилось мужчинами в современных женщинах. Сейчас же инокиня Ольга выглядела худоватой, словно та ведьма католическая — Марина. И это при том, что монашеское одеяние уже не особо и скрывало непропорционально большой живот.
— Не к лицу пригожесть невесте Христа! — возразила Ксения, но скрыть довольную улыбку ей было трудно.
