Вопреки сожалениям Полидоро Виржилио улыбнулся.
– Если я был в состоянии отыскать матрас Каэтаны, как же я не взойду на борт португальской каравеллы с таким капитаном, как вы? Буду исчислять путь корабля по астролябии сердца и не забуду захватить секстан, дабы созерцать звезды, которых мы еще не знаем.
Виржилио оживился. Наконец-то он вырвался из железных когтей душившей его ревности, распял ее на римском кресте и навесил ей на шею четки, запретив поднимать голос и давать волю фантазиям, которыми раньше всегда делился с фазендейро.
Полидоро взял чашку.
– За победу! – провозгласил он при горячем одобрении Вениериса, противника всяческих безумств. Пока в чайнике был чай, он не позволил бы откупорить бутылку вина.
– Вы будете действовать как русские бояре-заговорщики, – сказал Полидоро, утирая рот тыльной стороной ладони. – Угадал? – И улыбнулся Виржилио, словно соучастнику.
Учитель не скрывал смущения. Откуда Полидоро в такой глуши, как Триндаде, узнал о хозяевах степей?
– И я не сказал бы лучше. Эти самые бояре были не только заговорщиками, они в чем-то были похожи на наших земляков из столицы. Свергали с трона царей и князей, пока Петр Великий не лишил их власти и не создал новую аристократию.
Виржилио нацелился рассказывать дальше историю России. Полидоро прервал его под тем предлогом, что и ему требуется открыть дорогу своему находившемуся под спудом таланту. Он чувствовал в себе светильник на китовом жиру, словно плывущий по волнам Индийского океана и освещающий извилины его мозга. На службе Каэтане даже неуемные порывы его сердца смягчились, уступив место здравому суждению.
И Полидоро снова указал на мольберт.
– Начиная с завтрашнего дня вы будете писать декорации, изображающие театр в натуральную величину. Несколько гигантских полотен создадут иллюзию, будто в Триндаде есть настоящий театр с роскошным подъездом, через его дверь мы и будем входить, как только укрепим полотна на фасаде старого кинотеатра «Ирис», который давно закрыт.
Виржилио не понимал цели такого предприятия. Театр, основанный на обмане?!
– А кого мы хотим обмануть бутафорским театром? – спросил Вениерис, нарушая заключенное между ними тремя соглашение.
Полидоро простил его. В наивном взгляде грека не было злого умысла. Художник пожелал узнать размеры полотен. С настоящий театр, но без купола: хватит обыкновенной крыши. Тем самым Вениерис будет избавлен от необходимости карабкаться по лесам вверх и вниз бессчетное число раз. Он уже не мальчик, и такое занятие ему не под силу.
– К сожалению, я не могу заказать театр для карликов, лишь бы облегчить вашу работу. Придется превратить старый «Ирис» в новый, внушительный театр. Театр, который мы, к стыду нашему, забыли построить в Триндаде. Правда, муниципальные власти вечно нам препятствовали, – заявил Полидоро, забыв, что всегда принадлежал к правительственной партии, каким бы ни было правительство.
– А что может получиться из «Ириса» после такого хирургического вмешательства? – поинтересовался Виржилио. – У него стены разваливаются, и в нем воняет плесенью, – сказал он, пробуя защитить грека: опасался, что тому грозит опасность погибнуть под обломками старого кинотеатра.
– Ерунда, Виржилио. «Ирис» покрепче нас с вами.
Прежде чем его стены рухнут, нас похоронят. А главное, задача Вениериса в том, чтобы создать иллюзию, будто мы присутствуем на спектакле в настоящем театре.
– Мне нужно знать, кто там будет играть, – сказал Вениерис.
Грек уже решил отказаться от своего скромного положения в обществе ради успеха актрисы: тощими пальцами пригладил волосы, желая дать понять, насколько жизнь художника в последнее время оказалась богата драматическими событиями. Чувствовал себя человеком, подчинившимся высоким идеалам и готовым на роль великого художника.
Нечуткость грека вкупе с бесцеремонностью Виржилио рассердила Полидоро. Может, его союзники в приступе тщеславия позабыли о том, что до приезда Каэтаны Триндаде был городом, в землю которого не было брошено ни единого зернышка искусства?
– Так знайте же, что в Триндаде только одна великая артистка. И зовут ее Каэтана.
Полидоро хотелось обвинить своих помощников в непритязательности, назвать их мелкими душонками, увязшими в такой тупой повседневности, что они покушались на ценности, создаваемые культурой и высокой духовностью. Надо дать им бой, прежде чем высокомерие угнездится на лице грека, сидящего у мольберта и как будто черпающего силы в этом железном каркасе.
Предвидя спор, Виржилио заспешил в кухню: стоявший на плите чайник вроде собирался закипеть. Связка чеснока, висевшая на вбитом в стену гвозде, навела его на мысль о Каэтане. О Каэтане, которая, по-видимому, решила одарить их своим искусством с двадцатилетним опозданием и у которой, однако, не хватило духу рассказать, в каких краях она скиталась за время добровольного изгнания. Конечно, она изъездила Бразилию из конца в конец не единожды, в редких селениях не разбрасывала семена своих иллюзий. Но никакая мечта не обрела силы, способной привести ее на сцену театров Рио-де-Жанейро. На своем пути Каэтана играла лишь на маленьких подмостках – под сотрясаемыми ветром шатрами бродячих цирков – и все гонялась за очередной химерой. Возможно, Триндаде был единственным местом на земле, где помнили о ее выступлениях и в особенности о ночах, проведенных с Полидоро.
При виде грязных стен и единственной агатовой кружки на закраине умывальника, свидетельствовавших об одиночестве грека, Виржилио содрогнулся. Ему подумалось, что Каэтана возвратилась лишь затем, чтобы оживить давно умерших, былые суеверия, общие мечты – все, что они с полным безразличием предали забвению.
Разве я пренебрег дедом и не унаследовал от него все, что он знал? Или, может, он утаил от меня самое интересное в истории? В этом случае зачем жил мой дед? Чтобы заниматься блудом и набивать брюхо шкварками? – спросил себя Виржилио, отвлекшись от кухонной обстановки.
Полидоро сложил ладони рупором и позвал Виржилио. Он чувствовал обиду на учителя.
– Вы слышали, что я сказал об искусстве Каэтаны? Виржилио вернулся в гостиную: здесь все представало в ином свете.
– Сколько часов я провел в «Ирисе»! Копил монетки, чтобы заплатить за навеваемые фильмами мечты. Фильмы так меня волновали, что я не чувствовал, как блохи кусают меня за мягкое место.
Полидоро растрогался, на секунду обхватив приятеля за плечи. В ответ на этот дружеский жест Виржилио должен был представить доводы, которые заставили бы Полидоро поверить, что он действует независимо от воли Каэтаны.
