я и прыгнула обратно в сандалии. – Такие острые.
Я уже привыкла к менее живописному, зато песчаному побережью Нью-Джерси.
– Да, мозоли тебе еще наращивать и наращивать.
Лука скинул покрывало и штаны у кромки воды и запрыгнул в море.
– Тут тепло! – крикнул он и нырнул.
Я разделась до белья, и мне тут же стало неловко. Я и сама, еще в Загребе, разглядывала Луку без футболки; неудивительно, если бы он тоже захотел меня рассмотреть во взрослом виде, с грудью и бедрами. Мне хотелось показаться ему с лучшей стороны. Я осмотрела свои бедра, поправила лямку лифа. Как же не хватало полотенца! Но тут уж ничего не поделаешь, подумала я, и неуклюже побежала в море, а когда оказалась на достаточной глубине, поплыла – наконец-то можно было скрыться в воде и убрать саднящие ноги с камней.
Море было спокойнее, чем я его помнила, даже близко не стояло с неустанной борьбой против прилива и глубинных течений, привычной для океана. Я посмотрела вниз и с удивлением увидела свои ноги, незамутненные водоворотом ила Средней Атлантики. Откинув голову, я отдалась во власть качающего ритма недоволн. Только я подумала, можно ли вот так и уснуть, как что-то скользкое с силой ухватило меня за лодыжку и потянуло вниз. Я завизжала и стала брыкаться, пока оно меня не отпустило, и рядом, истерично хохоча, вынырнул Лука.
– Ну ты даешь, конечно, – буркнула я.
Мы плыли на месте, касаясь друг друга ногами. Лука сгреб рукой волосы.
– Пошли. Надо поспешить, а то не успеем в Тиску до темноты.
Мы перепрыгнули ограду обратно в Солярис, чтобы забрать машину. Сели на капот и слопали полпачки мюсли, запив пакетом ультрапастеризованного молока, а потом я на заднем сиденье переоделась. Охранник показал нам средний палец, когда мы пронеслись на выход, а затем вырулили обратно на шоссе.
Лука был за рулем, а я лежала сзади поперек сиденья, листая последнюю главу путешествия Ребекки Уэст и глядя в окно. Пейзаж сменился на гористую местность, растительность приобрела песочно-рыжий оттенок, и склоны от этого словно бы позолотились.
Лука пытался вычислить, сколько времени займет забыть войну.
– Может, мы уже как раз на подступах, – сказала я. – Дети, родившиеся за последние лет пять или шесть, уже не знают войны. Дети послевоенного времени.
– Все до сих пор об этом говорят, – возразил Лука.
– Разве что здесь. Но обсуждать не значит самому все это пережить.
– Необязательно что-то переживать, чтобы хранить это в памяти. Когда-нибудь у тебя появятся дети, и в конечном счете им захочется узнать, где их вторые бабушка с дедушкой.
– А я отвечу, что они умерли.
– Надо рассказать им правду.
– Так это правда и есть. Они умерли.
– Ничего не скрывая. И Рахеле тоже надо все рассказать. Она имеет право знать.
– Я знаю, – ответила я. Выпустив книгу из рук, я уронила ее на колени. И, выглянув на позолоченные горы, стала размышлять о сотнях лет войн и ошибок, схлестнувшихся здесь, в одном месте. Историю тут не похоронили. А все еще раскапывают.
– Что за махину ты там читаешь?
Я рассказала ему про Уэст и про ее путешествие по Югославии.
– Та же хрень, другая война.
– Кто-то говорит, что на Балканах насилие – это наследственность. Что нам тут каждые полвека воевать.
– Надеюсь, они ошибаются.
3
Через несколько часов мы въехали на окраины Тиски. Даже по югославским стандартам Тиска считалась захолустной глушью: электричество сбоило, телефонные и телевизионные кабели были редкостью, в большинстве домов не установлено даже колонок для нагрева воды, а до ближайшего настоящего города – двадцать пять минут езды. Но недостатки в удобствах восполняли свежий воздух, солнце и скалы с видом на Адриатику.
В детстве я воспринимала лето как должное – месячный отпуск был обычным делом по стране, и практически все наши знакомые отдыхали летом на побережье. А теперь я понимала, как дико это прозвучало бы для американца – целый месяц отпуска. Джек едва выгадывал неделю в своей ИТ-консалтинговой компании, но требовательные клиенты даже тогда постоянно дергали его своими сообщениями на пейджер и звонками.
До этого мы с Лукой рассуждали, был ли какой-нибудь экономический смысл в монетарной унификации, но от вида уходящей в горизонт бескрайней аквамариновой глади я затихла, и разговор сошел на нет сам собой. Во мне пробилось что-то новое – чувство, отличное от тревоги, сопровождавшей меня большую часть путешествия: такая незапятнанная горем ностальгия по детству. В этом море я и плавать научилась, и управлять грузной соседской моторкой, узнала, как нырять с обрыва, не поранив ноги, как ловить рыбу, потрошить ее и жарить. По ночам я тайком пробиралась на пляж и на ломаном английском в сочетании с пантомимой болтала с детьми итальянцев и чехов, чьи семьи приезжали сюда в поисках недорогого отдыха.
– Надеюсь, он все еще там, – сказала я полушепотом, словно заклинание. Мы приоткрыли окна и впустили в машину соленый ветер.
Внизу на заброшенном пляже набегающие волны плескались о крышу красного фургончика, лежащего на боку и ржавеющего. Видимо, водитель слишком разогнался на серпантине и не вписался в поворот. Мою нежную любовь к этому городку опять захлестнула скорбь и осмысленность цели приезда. Петар с Мариной либо осели тут, либо погибли, и я вот-вот об этом узнаю.
В определенном месте, никак не обозначенном, дорога переходила в пешеходную тропу. Даже на самых широких отрезках по ней могла проехать от силы одна машина, и ограждений тут не было, а дорога шла между безжалостным Динарским нагорьем и Адриатическим морем. Стоило на пару метров отклониться, и назад пришлось бы возвращаться задним ходом. Я припарковалась на клочке земли перед местом, где дорога совсем уж сужалась. Раньше тут было не протолкнуться, но теперь на парковке стояла всего пара машин, да еще таких стареньких, что трудно было разобрать, бросили их или нет. Мы закинули рюкзаки на плечи и пошли, обдуваемые теплым влажным ветерком, в деревушку.
Поначалу было непонятно, ее разбомбили или это все так обветшало. И хотя я раньше месяцами тут жила, теперь мне верилось с трудом, что люди всю свою жизнь проводили в извилистых кишках Динарских гор, в этом крошечном селении и в такой тесной связи с природой.
Дедушка Петара, Анте, переехал в Тиску в сороковых после выпуска из медицинского училища в Сараево. Они с соседями построили друг другу дома на одном бетоне и мулах. Много десятилетий спустя, когда я в детстве приезжала туда погостить, в деревне
