Долгов уезжает, а я смотрю ему вслед сквозь пелену слез, и чувство, будто истекаю кровью. Когда его машина скрывается за поворотом, внутри у меня поселяется пустота и кажется, словно все вокруг теряет свой смысл.
Обессиленно опускаюсь на лавку, и меня прорывает. Уткнувшись в дрожащие ладони, плачу навзрыд. Я не знаю, о чем я желаю больше всего и от чего мне так невыносимо больно. Просто чувствую, что все неправильно, и что я не готова к тому, что в моей жизни больше не будет Долгова.
На остановке я просидела до тех пор, пока какая-то женщина не спросила, нужна ли мне помощь. От ее участия стало настолько не по себе, что, пробормотав слова благодарности, я поспешила уйти. Однако каждый шаг давался мне через силу и тупую, ноющую боль, ибо я все еще глупо и совершенно иррационально надеялась, что Серёжа вернется за мной.
На повороте, за которым остановка исчезает из виду, стою в буквальном смысле до посинения, продрогнув так, что зуб на зуб не попадает. Пронизывающий мартовский ветер обжигает мои влажные от слез щеки, стягивая кожу до зуда. Желудок сводит от голода и пустоты, а ступни, упакованные в сапоги- чулки на высоком каблуке, пульсируют от усталости. Мне очень плохо, но все это – ничто в сравнении с тем, что творится у меня внутри от понимания, что Долгов не вернется.
Дрожа всем телом и захлебываясь слезами, бегу домой, не разбирая дороги. Мама, естественно, в шоке от моего затрапезного вида и новости, что охрана в КПЗ. Начинаются расспросы и ругань, от которых я просто-напросто отмахиваюсь и иду к себе в комнату. Состояние такое, что хочется лечь и умереть: меня жутко знобит, голова тяжелая от слез и бессонной ночи, а в душе происходит что-то невообразимое.
Кое-как стянув заледеневшими пальцами пропахшие рвотой и клубом вещи, встаю под горячий душ, точнее – сажусь, и уткнувшись лицом в колени, снова плачу, прокручивая в голове наш с Долговым разговор.
Это его насмешливое «ебл*вая сука» горит у меня внутри неутихающей болью. Я не понимаю. Просто не понимаю, зачем он так.
Неужели, пока я романтизировала каждое его прикосновение, он все видел в таком гадком, похабном свете, словно я – не более, чем на все согласная, текущая от любого намека, шлюшка?
Но разве это так?
Да, мне нравилось все, что он со мной делал, и я не скрывала, просила еще, позволяла зайти дальше, даже, если сгорала от смущения. Я все ему позволяла и получала от этого удовольствие, но только лишь потому, что это был он, именно ОН. Секс, как таковой, мне был не нужен. Всё, чего я хотела – это Долгов во всех его проявлениях: в разговоре, в молчании, в сексе, в быту… да во всем, что бы он ни делал! Потому что любила. Я, черт побери, просто его любила!
И, если любить мужчину, хотеть его, отдаваться ему и наслаждаться этим – значит быть «ебл*вой сукой». Ну, значит, я такая! ТАКАЯ! – кричу про себя, сама, не зная, кому пытаюсь, что доказать. Разумом понимаю, что мне нечего стыдиться, но вспоминаю кривую усмешку Долгова и задыхаюсь от унижения.
Что ж, наверное, самое время усвоить, наконец, урок и запомнить, что быть искренней в своих чувствах к мужчине – значит вручить ему заряженное ружье, из которого он непременно при случае тебя застрелит.
Весь день, а затем и ночь я лежу, сверля потолок пустым взглядом. Во мне, словно в первичном хаосе, бурлит сумасшедшая смесь эмоций. От злости и боли, до тоски и сожаления.
Попытки разобраться в ситуации, увы, ни к чему не приводят, кроме слез. Только к утру внутри потихонечку утихает шторм, трансформируясь в тянущую сквозняком обиду и глупенькую, малодушную надежду, что Серёжа успокоится и обязательно приедет нормально поговорить. Ведь все это не может вот так глупо оборваться двумя фразами. Ведь не может?
Однако проходит пять дней, а от Долгова ни единой попытки связаться. Я же едва на стены не лезу, сходя с ума от предположений.
Снова и снова я анализирую ситуацию. Могла ли Лариса выдумать эту гребанную беременность, и если она ее выдумала, почему Серёжа до сих пор молчит?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Согласна, я поступила глупо. Не стоило вестись на угрозы и идти на поводу эмоций. Нужно было, прежде всего, позвонить Долгову. Даже, если он меня обманывал все это время и спал со своей женой, шила в мешке не утаишь, да и дата его развода у нас давно обговорена. Но мне не хватило рассудительности и выдержки, чтобы не принимать поспешных решений. И я очень сильно жалею об этом. По крайней мере, обезопасила бы папу. Теперь же неизвестно, откуда ждать удар и что вообще думать.
– Может, задуматься о том, что мужики тоже люди. И их так же, как и нас, очень сильно задевает недоверие, недомолвки и надуманные подозрения? – предложила Лиза, когда, не выдержав метаний в одиночку, я позвонила ей и в общих чертах описала ситуацию.
– Разве я на пустом месте взяла эти сомнения? – сразу же сработал у меня защитный механизм.
– Нет, Насть, не на пустом. Понятно, что очень сложно доверять мужчине, который начал отношения с обмана. Но, если уж ты решилась на эти отношения, ты должна четко понимать, чего ты хочешь, а ты, похоже, запуталась сама в себе.
– Я не запуталась. Я просто четко понимаю, чего я НЕ хочу, – продолжаю обороняться, не в силах принять, что совершила очередную ошибку.
– И чего же? – спрашивает меж тем тетя.
– Снова быть обманутой и преданной, – признаюсь тихо.
– Девочка моя, никто не хочет быть обманутой и преданной, но, если зацикливаться на этом, то никаких отношений не получится.
– А как не зацикливаться? Приехала его жена и сказала, что беременна! Я должна была это проигнорировать?
– А ты думала, она тебе мужика, с которым она двадцать лет прожила, вручит без боя и пожелает «совет да любовь»?
– О, Господи! Но это же глупо, правда все равно вскроется. Какой смысл? – вырывается у меня обессиленный смешок.
– Глупая, Настька, у нас здесь только ты. Правда -то, конечно, вскроется, но смысл в том, что пока это произойдет, ты вытреплешь мужику все нервы и он поймет, что с тобой каши не сваришь: ты – не тыл, не поддержка и даже не удовольствие, а просто огромная, истеричная проблема на его голову. Станет ли он ради проблемы рушить свою семью? Вот уж не думаю. Знаю, ты боишься остаться дурой. Но по итогу-то все равно остаешься в дураках, поскольку не знаешь, чего хочешь и не понимаешь, что есть время бороться за себя в отношениях, а есть время – бороться за эти самые отношения. Подумай над этим, определись, что тебе нужно и тогда действуй. Хотя мое мнение ты знаешь: не для того ягодку растили, чтобы ты вот так мучилась и переживала. Твои сомнения, Настюш, абсолютно нормальны: когда в отношениях не двое, а трое – это всегда борьба с собой, с сомнениями, с ревностью. А все, что я тебе сказала не приходит с рождения. Это опыт, набитые шишки, ошибки… С возрастом многое понимаешь: иногда жалеешь, что что-то упустил, иногда, что не бросил гораздо раньше, а иногда просто понимаешь, что все к лучшему. Вполне вероятно, что то, как ты сейчас воспринимаешь ситуацию – твое подсознательное стремление вырваться из этих запутанных отношений. Подумай и об этом тоже.
– Подумаю, – обещаю с улыбкой, чувствуя, как на душе становится хоть чуть-чуть, но легче.
Наверное, давно надо было позвонить Лизе, но я все время боялась, что, переживая за меня, она расскажет обо всем маме. Теперь же не сомневалась, что тетя не станет вмешиваться, хотя бы потому, что считает меня достаточно взрослой, чтобы самой принимать решения относительно своей личной жизни.
Конечно, она не знает многих нюансов. Возможно, если бы была в курсе, что Долгов – конкурент папы Гриши и отец Ольки, все было бы по-другому, но на мое счастье, мама очень скрытная, когда дело касается репутации нашей семьи, поэтому все грязные тайны хранит в себе, как в сейфе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Следующие пару дней проходят в размышлениях, тоске и слезах. Сережа так и не выходит на связь, а я убеждаюсь, что дура.
Лиза права, поставив себя выше нас, я снова погрузилась с головой в свои переживания и проблемы, забыв, что у Долгова они тоже есть: что ему сейчас непросто и приходиться разрываться между мной, семьей и бизнесом; что все против него, и я, как оказалось, тоже. От этого становится до слез паршиво. Не такой я себя представляла по отношению к любимому мужчине, совершенно не такой…
