дело, оказался человеком более чем порядочным. Благодаря ему удалось заполучить копии экспертизы, показаний свидетелей, а также гаишников, которые в один голос утверждали, что «КАМАЗ» сознательно выехал на встречную полосу. Заснуть за рулём при скорости тридцать километров в час, когда дорога идёт в гору, нереально. Надо быть или пьяным в доску, или трудиться всю ночь, а наутро сесть за руль. Ни того, ни другого следствием отмечено не было. Тем не менее ошибочными действиями были признаны действия водителя «Волги», якобы тот не справился с управлением автомобиля, и машину выкинуло на встречную полосу.
— Как было на самом деле?
— На самом деле Александр Иванович до последнего пытался избежать столкновения, о чём говорит характер повреждений автомобиля. Удар пришёлся в дверцу водителя. К тому же на дороге остались следы от шин. Об этом мне рассказывали сотрудники ГАИ, те, кто первыми приехали на место аварии. Позже они удивлялись, каким образом фотографии следов шин исчезли из дела. Ещё гаишники говорили, что кто-то до их приезда обшарил весь автомобиль.
— А водитель «КАМАЗа»?
— Исчез. По адресу, что значился в протоколе, не проживал. Выписался полгода назад. Куда выехал, неизвестно.
— А милиция?
— Разводили руками. Ищем. Найдём, дадим знать.
— Понятно.
Брошенное как бы вдогонку слово по смыслу означало понимание. Тем не менее Илья не чувствовал уверенности в том, что отец выговорился до конца. Попытка вытащить томившийся в сознании осколок прошлого была похоже на избавление от вины на самого себя.
— Что означает это твоё «понятно»? — опередил отец сына.
— То, что не удалось отыскать концы.
— Не удалось, говоришь, — Николай Владимирович улыбнулся так, как могут улыбаться только те, у кого противостояние чему-либо означает противостояние самому себе. — Ошибаешься сынок. Мы, Богдановы, тоже, знаешь ли не пальцем деланные, а потому фамилией своей гордимся не меньше, чем Соколовы.
С этими словами Николай Владимирович, вынув из кармана фотографию, протянул Илье.
— На вот. Полюбуйся.
Богданов, глянув на снимок, не сразу понял, что изображён на нём Краснов. За двадцать пять лет полковник сильно изменился, однако не узнать его было невозможно. Всё тот же предельно сдержанный, в какой-то мере даже надменный взгляд, плотно сжатые губы, ямочка на подбородке.
Как только до Ильи дошло то, что поначалу ошеломило, изумлению не было предела.
— Так это же Краснов, полковник внешней разведки.
— Какой ещё Краснов? Это Гришин, полковник ФСБ.
— Гришин?
— Да. Гришин Сергей Фёдорович.
Перед глазами Ильи предстала первая встреча с Красновым. Постоянное массирование мизинца на правой руке, будто тот мешал.
«Так человек мог спрятать неправильно сросшийся палец, чтобы не дать мне зафиксировать в памяти как особую примету».
Мысль настолько ошеломила Богданова, что тот сам того не ведая, произнёс: «Как я мог забыть?»
— Ты это о чём? — следя за тем, как меняется взгляд сына, Богданов — старший почувствовал, как тревога начинает вгрызаться в сознание.
— О мизинце. О чём же ещё.
Взяв из рук Ильи снимок, Николай Владимирович ещё раз внимательным образом изучил его.
— Я так долго искал этого человека. Уже начал бояться, что никогда не найду. Гришин являлся ниточкой к раскрытию убийства Александра Ивановича.
— И где ты его нашёл?
— Не поверишь. В кабинете того главного начальника КГБ, которому я периодически приносил написанные мною статьи. Для чего ему понадобилось присутствовать при нашем с генералом разговоре, остаётся загадкой. По крайней мере для меня. За всё время встречи Гришин не проронил ни единого слова, сидел и слушал, время от времени кидая в мою сторону изучающие взгляды. Поначалу меня это нервировало. Стоило же поймать взглядом кривой мизинец, как всё сразу встало на свои места. Захотелось ещё раз взглянуть, чтобы удостовериться.
— И что ты сделал?
— Когда пришло время прощаться, я должен был протянуть новому знакомому правую руку. Тот, желая сохранить примету в тайне, протянет левую. Просчитав, я поменял руку, вместо правой протянул левую. Гришину ничего не оставалось, как сделать то же самое.
— А дальше?
— Расстались, как ни в чём ни бывало.
— И после этого больше не виделись?
— Напротив. Сергей Фёдорович стал меня опекать. Помогал, чем мог. Статью не принимают, он- тут как тут. Встречу организовать с учёным или политическим лидером? Ради Бога.
— И ничего не просил взамен?
— Ещё как просил. Даже требовал. Спустя какое-то время и того хуже, начал угрожать. Тихим, не пугающим, не раздражающим, при этом пробирающим до костей голосом, типа не найдём документы, обоим будет кранты, меня выгонят из газеты, его — из органов.
— А ты что?
— Ничего. Не знаю мол, куда Соколов мог спрятать архив. Может, сжёг, может, жене отдал?
— А он?
— Не отдавал, говорит, Александр Иванович, жене никаких бумаг, это я точно знаю.
Пробежавшись по эпизодам встреч с Элизабет, Илья не смог вспомнить, чтобы француженка упоминала фамилию Краснова или Гришина. Посему выходило, что между ними не было ничего, что могло объединять или противостоять друг другу.
— Интересно знать, откуда у полковника ФСБ такая уверенность?
— Не знаю.
Николай Владимирович, взяв со стола фотографию, какое-то время вглядывался в глаза изображённого на снимке человека, при этом, не проявляя никаких эмоций.
И только спустя минуту, изменившись в лице, произнёс: «И как только земля таких носит?»
— Носит, — подчеркнул Илья, — И не таких. На земле места много, хватает и тем, и другим.
— В том- то и дело, что много, когда по жизненной справедливости тем, у кого душонка замарана, не должно быть места ни на земле, ни на небе.
Вникнув в суть произнесённых отцом слов, Илья представил, что на земле нет сволочей. Выглядело забавно.
— Уметь бы распознавать.
— То- то и оно, что не распознаешь. Подлость она ведь, как плесень, разрастается мгновенно, глазом не успеешь моргнуть, как находишься под её воздействием.
Вернув фотографию Илье, Николай Владимирович задумался: «Если Гришин решил взять в оборот Илью, значит, ещё не потерял надежды отыскать архив.
С другой стороны, не учесть, что сын захочет поделиться с отцом, полковник не мог, не в его правилах упускать то, что само идёт в руки. Подтолкнул Илью к поездке в Никольское. Зачем? Чтобы отец открыл тайну сыну? Резонно. Илья — парень молодой, опыта жизни никакого, такого колоть — одно удовольствие».
— Слушай, папа! — вынужден был нарушить размышления отца Илья. — Почему ты ничего не говоришь о просьбе, о которой упоминает в письме Соколов?
— Просьба? — отведя взгляд в сторону, Богданов — старший пожал плечами. — Ничего существенного, поддержать супругу, помочь переоформить бумаги на машину, квартиру. Александр Иванович знал, случить что, Катрин дня в России не пробудет.
