Дот гадала: как же она раньше не замечала в его голосе эти противные нотки елейного упрека? Она резко отвернулась. И отвергнутая рука Уилфреда тяжело сползла с ее плеч. Она вдруг поняла, что именно он ей напомнил: сахарного Деда Мороза на первом в ее жизни рождественском дереве — такого заманчивого, такого страстно предвкушаемого. А кусаешь — ничего нет, лишь мимолетная сладость на языке, просто пустая полость, вымощенная белым песком.
IV
Урсула Холлис и Дженни Петрам вместе сидели в комнате Дженни — два инвалидных кресла бок о бок перед туалетным столиком. Наклонившись вперед, Урсула расчесывала волосы Дженни. Она сама не знала, как оказалась здесь, да еще за столь странным занятием. Дженни никогда не просила ее о подобных услугах прежде. Однако сегодня, в ожидании, пока Хелен придет уложить их — она никогда еще так не опаздывала, — Урсуле было как-то спокойнее не оставаться наедине с мыслями, ее утешала даже возможность просто смотреть, как пшенично-золотистые волосы приподнимаются при каждом взмахе расческой и медленно, утонченно-сияющим туманом, опадают на скрюченные плечи. Сами не замечая, как это вышло, Урсула с Дженни начали перешептываться — мило, уютно и чуть заговорщически — ни дать ни взять две школьницы.
— Как вы думаете, что-то теперь будет? — спросила Урсула.
— С Тойнтон-Грэйнж? «Траст» возьмет на себя управление, а Уилфред, наверное, уедет. Ну и пусть, я не против. По крайней мере появятся новые пациенты. Ужасно скучно, когда нас так мало. И Уилфред говорил, они собираются построить на утесе солнечную террасу. Мне это нравится. А потом у нас скорее всего будет больше всяких развлечений, поездок и такого прочего. Последнее-то время нас ничем таким не баловали. А вообще-то я подумаю, не уехать ли отсюда. Из моей старой больницы мне все пишут и пишут, зовут обратно.
Урсула прекрасно знала, что никто Дженни не писал. Но сейчас это было не важно. Почему бы немного не пофантазировать? Она и сама с охотой внесла свою лепту:
— Я тоже. Стив только и мечтает, чтобы я переехала поближе к Лондону и он бы мог меня навещать. Конечно, лишь до тех пор, пока он не найдет нам более подходящую квартиру.
— А ведь у «Риджуэл траст» есть филиал и в Лондоне, разве нет? Вы бы могли туда перевестись.
Как странно, что Хелен ей этого не сказала! Урсула прошептала:
— Чудно, что Хелен голосовала за передачу приюта. Я думала, ей хочется, чтобы Уилфред продал поместье.
— Наверное, она и хотела, пока не узнала, что Мэгги умерла. Теперь, избавившись от Мэгги, она, должно быть, считает, что можно и остаться. В смысле, поле ведь свободно, не так ли?
«Избавившись от Мэгги». Так никто же от нее не избавлялся — Мэгги сама лишила себя жизни. И Хелен не могла знать заранее, что Мэгги умрет. Только шесть дней назад она уговаривала Урсулу голосовать за продажу. Тогда она явно ничего не знала. Даже на предварительном семейном совете, перед тем как все разошлись на часовую медитацию, она ясно дала понять, что именно в ее интересах. А потом, за этот час, вдруг взяла и передумала. Нет, Хелен не могла знать, что Мэгги должна умереть. Урсула порадовалась этой мысли. Все будет хорошо. Она рассказала инспектору Дэниелу про ту фигуру в капюшоне, которую видела в ночь смерти Грейс, — не всю правду, конечно, хотя вполне достаточно, чтобы скинуть с души груз иррациональных и неотвязных опасений. Ему эта информация показалась не важной. Урсула почувствовала это по тому, как рассеянно он слушал ее, по тем коротким вопросам, что он задал. И инспектор, разумеется, прав. Это не важно. Теперь Урсула удивлялась: как это она могла из-за таких пустяков лежать долгие часы без сна, осаждаемая сонмом смутных и невысказанных страхов, видениями зла и смерти, что бродит по безмолвным коридорам, закутавшись в сутану и накинув на лицо капюшон? Наверняка это была Мэгги. Услышав известие о ее смерти, Урсула вдруг преисполнилась уверенности в том, что ночная фигура принадлежала именно Мэгги. Даже непонятно почему, но та фигура выглядела одновременно и театральной, неестественной, и очень скрытной, будто это шел чужой человек, непривычный к ношению сутаны. И все-таки Урсула рассказала инспектору о том, что видела. Теперь тревожиться не о чем. Все будет хорошо. Тойнтон-Грэйнж не закроется. Впрочем, это уже не важно. Она добьется перевода в Лондонский филиал — например, по обмену. Наверняка кому-нибудь из тамошних обитателей захочется переехать к морю. Внезапно Урсула услышала тоненький детский голосок Дженни:
— Ая знаю один секрет про Мэгги. Могу поделиться, если пообещаете больше никому не рассказывать. Обещайте.
— Обещаю.
— Она писала анонимные письма. Я получила одно такое.
Сердце Урсулы дернулось в груди.
— Откуда вы знаете? — быстро спросила она.
— Потому что мое письмо было отпечатано на машинке Грейс Уиллисон, а я накануне вечером видела, как Мэгги печатает. Дверь офиса была приоткрыта. Мэгги не знала, что я ее вижу.
— А о чем там говорилось?
— Да так, про одного человека, который в меня влюблен. Собственно, это один продюсер с телевидения. Хотел развестись с женой и увезти меня. Это наделало в больнице кучу шума, все мне завидовали. Отчасти поэтому я и уехала оттуда. На самом деле, захоти я только, могу в любую минуту к нему уйти.
— А Мэгги откуда узнала?
— Она ведь была медсестрой. Наверное, водила знакомство с кем-нибудь из персонала моей прошлой больницы. Мэгги отлично умела все про всех разнюхивать. Она и про Виктора Холройда что-то такое знала, только не говорила, что именно. Я рада, что она умерла. И если вы тоже получали такие письма, теперь можете не волноваться. Мэгги мертва, и письма прекратятся. Расчесывайте, пожалуйста, чуть сильнее, Урсула. Возьмите вправо. Вот так — чудесно, чудесно. Нам с вами надо дружить. Когда появятся новые пациенты, нам стоит держаться вместе. Конечно, если я решу все же остаться здесь.
В очередной раз занеся расческу, Урсула увидела в зеркале отражение лукавого и самодовольного личика Дженни.
V
В начале одиннадцатого, поужинав, Дэлглиш вышел из дома. Туман исчез так же таинственно, как и появился. Прохладный ветер, пахнущий омытой дождем травой, обвевал разгоряченное лицо коммандера. Стоя в абсолютной тишине, он различал в отдалении слабое шипение моря.
Со стороны Тойнтон-Грэйнж к нему двигался луч фонарика, пляшущий и хаотичный, точно болотный огонек. Коренастая фигура отделилась от ночной мглы и постепенно обрела форму. Миллисента Хэммит возвращалась домой. У двери коттеджа «Вера» она остановилась и окликнула Дэлглиша:
— Добрый вечер, коммандер. Ваши друзья уехали? Пронзительный голос звучал почти агрессивно.
— Да, инспектор уехал.
— Вы, верно, заметили, что я не присоединилась к общей сумятице по поводу опрометчивой выходки Мэгги. Мне эти развлечения не по душе. Эрик решил сегодня ночевать в Тойнтон-Грэйнж. Без сомнения, так для него будет гораздо лучше. Но раз полиция, как я поняла, забрала тело, он прекрасно мог бы и не разыгрывать сверхчувствительную натуру. Кстати, мы проголосовали за передачу приюта «Риджуэл траст». Так что, учитывая все в целом, вечерок вышел богатым на события.
Она повернулась открыть дверь, однако на пороге остановилась и снова взглянула на Дэлглиша.
— Мне сказали, ногти у нее были покрашены красным лаком.
— Да, миссис Хэммит.
— И на ногах тоже. Он не ответил.
— Поразительная женщина! — с неожиданным гневом произнесла Миллисента.
Он слышал, как затворилась ее дверь. Секундой позже за шторами вспыхнул свет. Дэлглиш вернулся к себе и, усталый настолько, что сил не было подниматься на второй этаж в спальню, вытянулся в кресле отца Бэддли, глядя в потухший камин. Белый пепел чуть шевельнулся, обгорелый брусок дерева на миг снова вспыхнул жизнью, и Дэлглиш впервые за этот вечер услышал знакомый и успокаивающий стон ветра в трубе. А следом раздался другой знакомый звук. Из-за стены Донеслась веселая мелодия. Миллисента Хэммит включила телевизор.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ЧЕРНАЯ БАШНЯ
I
На следующий день Дэлглиш отправился в Грэйнж, чтобы объяснить Уилфреду Энсти, что вынужден задержаться в коттедже «Надежда» до конца следствия, а заодно внести символическую арендную плату. Он нашел Уилфреда в конторе одного. И что удивительно, Дот Моксон в непосредственной близости не было и в помине. Уилфред изучал расстеленную на столе карту Франции. Один из углов карты придавливала перехваченная резинкой стопка паспортов. Казалось, Энсти не слушает гостя.
— Следствие. Да-да, конечно, — ответил он и снова склонился над картой, точно речь шла о забытом по нечаянности приглашении на ленч. О смерти Мэгги он даже не заговаривал, а формальные соболезнования Дэлглиша принял весьма холодно, точно проявление плохих манер. Да и вообще держался Энсти так, будто, добровольно отказавшись от Тойнтон-Грэйнж, мгновенно сбросил с плеч какую бы то ни было ответственность и перестал даже интересоваться судьбой своего детища. Осталась лишь его двойная навязчивая идея — чудо исцеления и паломничество в Лурд.
