Придя в себя после встречи с "царицей", Серж обнаружил, что и сам одет в тесный сыромятный кафтан с нагрудными пластинами поверх серой холщовой рубахи навыпуск; что за поясом у него топорик с длинным узким лезвием, на пальце — шипастое бронзовое кольцо, кожаные штаны заправлены в мягкие сапоги вроде кавказских.
Уже не впервые чуя неладное в этом рассказе, я спросил его: как выглядели рукава рубахи?
Он задумался на мгновение и ответил:
— Длинные, с красной вышивкой — такая двойная строчка у запястья.
— А концы, концы рукавов? Застегивались?
— Нет, цельные, очень тесные. Когда надеваешь или снимаешь, едва-едва кисть просунуть.
Признаться, эта деталь поразила меня болыпо, чем все чары в рассказе Сержа. Воссоздавая одежду жителей городища, принадлежавших к обширной правобережной культуре, мы бились над многими вопросами, в том числе о застежке рукава. Художники, иллюстрировавшие недавно большой академический сборник, старались "прятать" запястья воинов чаще всего за щитом… Только недавно высказали наиболее обоснованное предположение, что рубаху шили с широким рукавом, который ушивался по руке воина. Серж об этом знать немо г…
Я промолчал. Но, честно признаться, начал куда внимательнее слушать сбивчивую повесть, часто задавать вопросы.
Сам того не зная, Серж превращал ворох отрывочных археологических сведений в гармоничную, стройную систему; одной небрежно брошенной деталью заполнял пробелы, десятилетиями мучившие ученый мир. Походя разбил он многие гипотезы, опять-таки ему неизвестные, поскольку открытых публикаций не было. А некоторые подтвердил, в том числе — о радость! — и мои. Морозцем обжигало мне спину, как у Сержа ночью от звона удил, когда он принимался описывать какой-нибудь предмет сбруи, оружия, быта, даже не зная его названия, и являл при этом поразительную точность!
Короче говоря, пока Серж вещал, мои вопросы были серьезными, а ответам я верил и невольно прикидывал, какую бурю могут вызвать некоторые откровения…
Съехав с холма, воины пускали коней в галоп. С громким гомоном и посвистом валили по мокрой, разъезженной копытами равнине. Лебедиными крыльями взметая гриву, на отшибе от гнедых и каурых стелился белый гиппогриф, в мыслях прозванный Сержем "машиной времени". Можно было разобрать, как вьются черные волосы маленькой амазонки и солнце вспыхивает на ее поясе…
Проводив ее взглядом до голого, черного, как на гравюре, леса, где в далеком будущем возникнет село X…, Серж отвернулся и уверенно зашагал к воротам детинца. Еще несколько шагов, и по другую сторону гряды стал виден сидящий, как толпа цыплят под крылом наседки, дымный посад. Дымило скопище двускатных, прямо из земли растущих крыш.
В громадной луже возились дети, укутанная баба тащила бадью из колодца, на другом конце посада жгли солому в яме — возможно, для гончарных надобностей. Серж нашел глазами свой дом и вспомнил, что обещал младшим братьям зарезать сегодня петуха. Да, да, он был кузнецом и ювелиром, и его назначили в конницу резерва на тот случай, если отряд будет разбит и придется защищать подступы к городищу.
Мне показалось, что я чего-то не уловил. Серж объяснил, что, начиная с момента, когда он обнаружил на себе кожаный доспех, им постоянно ощущалось некое раздвоение сознания. Причем личность Сергея Ивченко, металлофизика XX столетия, отступила в тень, лишь контролируя душу архаического славянина — молодого кузнеца и рубаки, кормильца многодетной семьи, раболепно влюбленного в "царицу". Пожалуй, именно бездействие собственных чувств уберегло на первых порах моего друга от ужаса перед многовековым "расстоянием" между жизнью нынешней и прежней…
Итак, человек с двойным сознанием, утопая сапогами в дорожной хляби, взобрался на детинец. Там, в ограде из массивных заостренных колод, сгрудились полуземлянки "гарнизона" и навесы для коней. На круглой центральной насыпи торчали разновысокие, топорно вытесанные кумиры, словно семья опят на пне: зубы вставлены настоящие, медвежьи, глаза обведены кругами охры.
Ворота охранялись, Серж (то есть кузнец) перекинулся соленой шуткой с караульными. Контролирующий разум моего друга понимал все-таки не столько язык, сколько общий смысл и настроение.
Похоже, что бравый воин резерва чуть ли не до захода солнца хлестал из жбана хмельное пиво под навесом, заедая хлебом с чесноком, играл с товарищами в кости да бегал к ограде по малой нужде, поскольку пива было выпито очень много. Как я и предполагал, играли на римские серебряные монеты. Воины помоложе горячились, хватали друг друга за грудки; старшие, время от времени выжимая хмель из длинных усов, держались спокойно и рассудительно, даже когда проигрывали. Из собственных россказней в застолье Серж понял, что кузнец уже не раз нюхал кровь дерзких кочевников; топором вышибал их из седла, закалывал кинжалом, стрелами топил плывущих. Дождались весны, опять набежали — ну что ж, повеселимся на славу…
Пришел черед Сержа спускаться на рослом гнедом жеребце по скользкому склону, левой рукой с намотанными поводьями держа рукоять красного щита, правой судорожно сжимая топорище…
Водоворот лошадиных и людских тел, вздымая брызги снежного месива, кипел на равнине, медленно, но неуклонно перемещаясь к холмам. Гнедой конь Сержа сам прибавил бега. Плюханье сотен копыт, истерическое ржание стали оглушительными. Мельтешили. красные пятна щитов. Защитники городища молчали, храня дыхание для рубки, и лишь резко хакали, выбрасывая воздух при ударе, — зато степняки, тесня малочисленный отряд, старались запугать его истошными воплями.
Видимый вблизи, водоворот разбился на отдельные поединки. Вероятно, нервы горожанина атомной эпохи не выдержали бы вихревого наскока двоих визжащих молодцев со старушечьими лицами цвета табака, обвешанных лисьими хвостами. Но кузнец, опьяненный кровожадным азартом, поднял гнедого на дыбы, и тот своей массой опрокинул приземистого степного конька. Что-то захрустело и провалилось под копытами… Воин правым поводом развернул коня на месте и успел щитом отбить саблю второго противника.
Затем интеллигентный двойник из XX века, очевидно, впервые перешел от контроля к вмешательству в душевный строй кузнеца, — до сих пор честный пращур и не подозревал, кого он таскает в своем поджаром мускулистом теле.
Не лезвием, а почему-то боком пал дрогнувший топор на малахай степняка. Оглушенный, словно уснув на ходу, ткнулся носом в грудь…
Боюсь, что причиной всей последовавшей трагедии, а стало быть, и исчезновения Сержа через месяц, было обостренное чувство самосохранения моего друга. Взяв на некоторое время вожжи сознания, кузнец богатырским наскоком пробился к горячей линии, где нашим удалось сплотиться и сдерживать натиск основных сил кочевников. Там, с лицом, облепленным мокрыми волосами, отчаянно рубилась молоденькая "царица". Серж видел, как отдувала она с губ непокорную слипшуюся прядь и снова, прикрываясь изувеченным щитом, наотмашь выбрасывала тонкий меч. Алые капли, алые ручьи смешивались с потеками грязи на молочной шкуре ее коня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
