себя тоже. Кажется, в ящик со снарядами гранату бросил. А орденом его посмертно наградили, в Череповец описание подвига прислали. Мы-то поначалу хотели, чтобы и тело привезли, а какое там тело? Небось, одна воронка осталась.
К горлу подкатил комок, и я сумел только выдавить:
— Ясно.
— Владимир Иванович, а ведь мы тебя тоже похоронили, — между тем сообщил Есин.
— Как это, похоронили? — удивился я.
— Я прошлой осенью в Вологде был, на совещании, — пояснил Есин. — Начальник особого отдела шестой армии сказал — вот, мол, англичане в концлагере вашего земляка замучили, вечная ему память. Тетка твоя, небось, по тебе панихиду справила.
Тетка? Ах, да. Я почему-то не вспоминаю тетку Степаниду, которую считаю не родственницей, а, скорее, первой квартирной хозяйкой, но для нее-то Володька Аксенов — родной племянник. Правда, из квартиры тетушка меня выперла, а почему, я так до сих пор и не понял.
— Привет ей огромный передавайте, — улыбнулся я. — Скажите: жив, мол, здоров ее Вовка, просил кланяться. Как война закончится, в гости приеду. Что там у нас еще нового? Председатель губисполкома все еще Иван Васильевич?
— Сейчас Гуслистов управляет. Тимохин на фронт уходил, добровольцем. Осенью девятнадцатого у нас партпризыв на Юденича объявили, все мы: и чека, и милиция, и губисполком под Петроград ходили. Под Колпиным ситуация хреновая cложилась, образовался зазор между полками и эту дыру нами заткнули — чекистами и коммунистами. Половина, если не больше, погибла. Таврин — ты его помнишь, нет? В плен попал, так его повесили. Тимохина тоже там ранило. Полгода в госпитале, сейчас на костылях, губземотделом управляет. Хотели его обратно в председатели губисполкома, но он товарищ упертый — мол, нет, не стану другого подсиживать.
Да, очень похоже на Тимохина. Возможен ли в будущем такой вариант, чтобы губернатор области добровольцем ушел на фронт?
— Я как с фронта вернулся, чекистов с бору по сосенке собирал, пришлось Питеру кланяться, чтобы людей прислали, — посетовал Есин. — У нас кто на Юденича не ушел, того на Деникина послали.
— Да уж, и у нас так же, — кивнул я. — С людьми просто беда, все война сжирает.
— Ты сам-то теперь где? — поинтересовался Есин. — Обратно не хочешь? У меня должность заместителя свободна.
— Так, вроде, я тоже при деле. Мы, Николай Харитонович, теперь коллеги. Я же нынче начальником Архангельского губчека служу.
— Ну ничего себе! — присвистнул Есин. — Это же две Франции будет. А я тебе должность зама предлагаю.
— Франции франциями, а людей у меня в губернии в два раза меньше, чем у вас, — вздохнул я.
— Ну, скажешь... скажете тоже, — хмыкнул Есин. — Архангельск — это имя, это город, а что такое Череповец? Спроси кого, он и знать не знает, где такой город есть.
Эх, Николай Харитонович, не упомню, дожил ты до шестидесятых годов, когда Череповецкий металлургический завод прогремел на всю страну? Про двухтысячные уже не говорю.
— Вы сами-то, по какой надобности здесь? — спросил я. Может, совещание начальников губчека, а я и не в курсе? Непорядок, однако. Но все оказалось проще.
— Мне новые штаты губчека утвердить надо, удостоверения на личный состав получать, — пояснил Николай Харитонович. — Раньше губчека находился в полном подчинении губисполкомов, а теперь все Москва решает. Бюрократию поразводили, хоть стой, хоть падай. Теперь каждую мелочь с Москвой согласовывать приходится.
Ишь, и дела у нас, у начальников, схожие, и проблемы те же. Людей нет, финансирования не хватает, бюрократия. Каждый чих с Москвой обсуждать надо.
Хм, а ведь получается, что и мне для моих орлов пора новые удостоверения заказывать. Но это уже после того, как штатное расписание утвержу.
— Когда обратно-то, Николай Харитонович? Если что — могу вас до Вологды подкинуть, — предложил я.
— Никак, собственный паровоз имеешь, товарищ начальник Архангельской губчека? — усмехнулся Есин. Потом, явно что-то припоминая, спросил: — На Ярославском, на запасных путях, не твой бронепоезд стоит? На вокзале чекисты сказали — вон, мол, кучеряво некоторые начгубчека живут, на собственных бронепоездах в Москву ездят. Так пойдет, станут за самогонкой на броневиках ездить.
— Не дорос я еще до своего бронепоезда, а этот мне шестая армия одолжила, — усмехнулся я и, словно оправдываясь перед старым питерским рабочим, большевиком с многолетним стажем, ставшим чекистом «первого призыва», пояснил: — Что дали, на том и поехал. Мне, Николай Харитонович, все равно, на чем ехать, лишь бы колеса были.
— Так, Владимир Иванович, я что, тебя укоряю, что ли? — покачал головой Есин. — За предложение спасибо, конечно, но у нас теперь два раза в месяц поезд «Москва-Череповец» ходит, на нем и поеду. Я специально поездку подгадал. Утром приехал, вечером уеду. У меня и купе свое есть, бумаги там оставил.
— Свой поезд, это хорошо, — вздохнул я. — Мы пока и до Вологды запустить не можем, куда нам до Москвы? Вот, приходится на бронепоезде ездить.
Что-то я хотел спросить у Есина? А что именно — не помню. Может, и вспомнил бы, но тут к моему бывшему начальнику подбежала барышня из отдела кадров:
— Товарищ Есин, ваша очередь подошла.
Мы пожали руки и разошлись. Не знаю, увидимся ли когда-нибудь, нет ли, но это как пойдет.
И только когда за Есиным закрылась дверь, вспомнилось, что хотел расспросить его о Полине. Как там она живет, не
