До 2 марта хозяйственным органом ДКР было национализировано 97 шахт и рудников Донбасса, дававших 42 % годовой добычи бассейна, а к 29 марта число национализированных шахт достигало уже 230. Надо учесть, что в бассейне в это время было всего около 1200 шахт, включая мелкие частные рудники. Советские историки утверждали, кроме того, что на 65 % шахт Донбасса к 1 марта было введено рабочее управление. Однако надо к этим данным относиться осторожно, так как, по свидетельству самого Оболенского, очень часто этот «рабочий контроль» сводился к элементарному захвату мелких крестьянских рудников шахтерами, которые выгоняли владельцев и техперсонал взашей. По подсчетам главы ВСНХ, примерно треть рудников Донбасса была захвачена именно подобным способом[493].
При таких захватах порой возникали совершенно дикие ситуации. Как, к примеру, в случае с захватом шахты на станции Рясное председателем местного Совета Гуртовым, который до этого был шахтным десятником. Вот как описывала этот случай газета «Возрождение»: «Гуртовой… назначается диктатором предприятий… Берет в свои руки управление этими рудниками, выгоняет администрацию рудников и объявляет свободную продажу угля, отказываясь праздновать не только «Монотоп», но и Совет народного хозяйства… На границе своих владений Гуртовой установил заставу и никто из посторонних не допускается и не выпускается из района его действий»[494]. С подобной «национализацией» руководству ДКР приходилось сталкиваться и бороться довольно часто.
Надо отметить, что решение о национализации угольной промышленности Донбасса было принято на более высоком уровне еще осенью 1917 года. 18 ноября Всероссийский совнарком во главе с Лениным поручил областному исполкому Донецко-Криворожской области создать специальное учреждение для исследования состояния промышленности Донбасса и подготовки юридической и экономической почвы для национализации шахт[495].
Вердикты о национализации крупнейших стратегических объектов региона также чаще всего принимались в российской столице. Так, 24 января 1918 г. (то есть за неделю до провозглашения ДКР) президиум ВСНХ во главе с Оболенским принял решение о национализации Юзовского металлургического завода: «Принять в собственность государства все предприятия «Новороссийского общества» каменноугольного, железного, стального и рельсового производства в Юзовке вследствие невозможности для общества продолжать работу своих предприятий и ввиду их государственной важности»[496].
В своей декларации о ближайшей деятельности правительство Донецкой республики сразу же после ее создания заявило: «Совет Народных Комиссаров приложит все силы к осуществлению перехода рудничных предприятий и земельных недр области в собственность советской республики России». Бажанов призвал Совнарком ДКР пойти дальше и национализировать всю промышленность региона, создав для этого соответствующую законодательную базу: «В данный переходный момент рабоче — крестьянское правительство должно поддержать Южную промышленность, как материальными средствами, так и незамедлительным проведением закона о национализации Южной промышленности, что откроет широкие возможности для созидательной работы на местах»[497].
После провозглашения ДКР решения Всероссийского совета народного хозяйства относительно национализации промышленности Юга носили уже поручительный характер. Так, решение ВСНХ от 16 февраля по поводу секвестра шахт и заводов общества «Унион» (в основном в Макеевке) содержало поручение в адрес ЮОСНХ подготовить предложения по дальнейшей судьбе предприятия. Временное же управление общества было возложено на комитет во главе с самим Бажановым[498].
Бывало такое, что решение о национализации откладывалось и заменялось признанием факта установления рабочего контроля на предприятии, когда собственники либо лишались возможности принимать управленческие решения, либо же значительно ограничивались в этом праве. Зачастую сами рабочие не видели никакой разницы между понятием «национализация» и «захват имущества». Тот же Оболенский возмущался случаями фактического захвата шахт горняками, объявлявшими свои предприятия «собственностью Советской республики». Он считал, что подобное «решение вопроса» вызвано призывами анархо — синдикалистов, пользовавшихся поддержкой в некоторых районах Донбасса[499].
В Харькове, к примеру, рабочий контроль был введен на многих предприятиях, включая и бытовые — бани, пивоваренные заводы, некоторые магазины, склады и те отели, которые не были реквизированы под общественные нужды (к примеру, тот самый отель «Метрополь», в котором Артем с коллегами обсуждал проект создания Донецкой республики). Показательной в этом смысле является дискуссия о вопросе по национализации парикмахерских, которая разгорелась на объединенном заседании исполкома Советов в Харькове 18 февраля. На этом мероприятии появилась одна из владелиц местной парикмахерской, задавшая резонный вопрос: «Где кончается власть служащих?». По ее словам, «декрета о национализации парикмахерских еще нет, а в целом ряде парикмахерских хозяева уже отстранены служащими». Представитель профсоюзов цирюльников заявил, что переход заведений в руки самих парикмахеров был вынужденной мерой, так как это дало возможность «устроить многих безработных» коллег по цеху. Любопытно, что Совет стал на сторону владельцев бизнеса. Передав в целом вопрос на рассмотрение ЮОСНХ, тем не менее исполком принял постановление: «до разрешения этого вопроса… хозяевам парикмахерских вернуть права хозяев». Правда, парикмахерам позволили описать инвентарь заведений и не допускать его распродажи до окончательного вердикта совнархоза. Похожее решение было принято и по поводу торговых учреждений. При этом решение органов власти ДКР о возврате имущества и предприятий владельцам было не единичным случаем. Так, тот же исполком Советов постановил вернуть автомобиль, незаконно реквизированный кем — то у Всероссийского союза городов[500].
Картина С. Бойм «Рабочий контроль»
Но изъять предприятие было мало, надо было еще уметь управлять предприятием. А вот с этим, само собой, рабочим было посложнее справиться. Зачастую менеджмент предприятия сводился к волюнтаристским решениям Советов на местах или фабрично — заводских комитетов (фабзавкомов). И зачастую решения носили не экономический, а политический характер. К примеру, предложение менеджмента фабрики Новороссийского общества в Юзовке продать значительную партию металла на Дон было отвергнуто местным рабочим комитетом в связи с опасением, что этот металл будет использован казаками. Экономическая выгода отходила на задний план[501].
Неспособность рабочих управлять предприятием и тем более распорядиться произведенным имуществом не раз приводила и к явлениям, которые газета «Возрождение» назвала «денационализацией», призывам старого управленческого аппарата, а то и владельцев[502]. Хотя последнее явление до прихода немцев было не таким уж и частым в ДКР. Во всяком случае, ни одно крупное предприятие региона, подконтрольное ЮОСНХ, не денационализировалось вплоть до германской оккупации. Худо ли, бедно ли, но большая часть этих предприятий, которые до национализации планировались к закрытию, в Донецкой республике функционировала, несмотря на полную разруху и остановку аналогичных заводов по всей России. Несомненно, значительную лепту в это внесли ЮОСНХ и Совнарком ДКР под руководством Артема.
ГДЕ БРАТЬ ДЕНЬГИ?
Одной из первоочередных задач, которые предстояло решить руководству Донецкой республики, было изыскание средств на функционирование промышленности и жизнеобеспечение региона, находившегося в состоянии разрухи.
«Налоги в казну не поступают», — продекларировали на IV областном съезде Советов меньшевики. Цукублин объявил, что «денежные знаки у нас сохраняют ценность только по какой — то инерции». Оболенский на том же съезде заявил: «Говорят, что вместе с капиталистами из предприятия уходит капитал… Но ведь наличных денег у капиталистов тоже мало. Мы выпускаем мало бумажек, меньше, чем Керенский. Это очень плохо в переходный период, но это объясняется тем, что плохо работает экспедиция». И заговорил даже о необходимости начать распродажу золотого запаса страны[503].
В стране остро ощущалось безденежье, налоговая система после двух революций была полностью разрушена. Причем это касалось, само собой, не только Донецко-Криворожского региона. Винниченко описывал эту ситуацию для всей России 1917 года: «Налогов никто не платил. Население не чувствовало никакого уважения к Правительству, не чувствовало никакой организации и поэтому не спешило с выплатой своих задолженностей»[504].
