Здесь, в Убежище, люди погибнут неизбежно. Если сумеют долететь до Новой планеты, то начнут там новую жизнь.
Корабль поведет астронавигатор Кэд».
Глава пятая
Подземный синтетический завод, загрузив машины до предела, готовил запасы пищи на четыре года для ста тридцати шести человек.
Каждый КВОМ в Убежище работал за четверых.
На переделке корабля были заняты в основном монтажники и плазмосварщики. Все запасные КВОМы Планеты сдали свои аккумуляторы с остатками энергии в Бюро техпомощи, а сами лежали на складах и просто под открытым небом, с потухшими экранами, неподвижные, сложенные штабелями, как дрова.
День и ночь гудели плазменные горелки на космодроме.
Переделать корабль оказалось трудно. КВОМы никогда не рассчитывали и не строили кораблей с фотомезонными двигателями. Ими занимались только люди.
КВОМам не хватало интуиции, технического воображения, которое помогало бы сразу найти нужное, минуя длинные расчетные и опытные конструкции. Они шли к результату постепенно, с железной логикой осваивая каждую ступеньку, прежде чем подняться на следующую. На это уходило много времени и, главное, сигма-энергии из аккумуляторов.
Запасы ее уменьшались с каждой секундой.
Работающий КВОМ вдруг начинал останавливаться на ходу, движения его делались прерывистыми и неуверенными. Реле бдительности посылало тревожный сигнал. Дежурный КВОМ техпомощи спешил к ослабевшему и менял его разряженный аккумулятор на запасной.
Наконец корабль был готов.
Его очистили ионизированным воздухом от проникающей радиации. Пристроили двойные, герметизированные входы, чтобы при погрузке не внести радиацию внутрь. В свинцовых контейнерах подняли из Убежища запасы пищи и воды и погрузили на корабль.
Разместили в жилых отсеках людей.
Запасных аккумуляторов уже не было. Бюро техпомощи не работало. То один, то другой КВОМ, израсходовав последние крохи энергии, вдруг с грохотом валился на кремнелитовые плиты ракетодрома.
Упавшего отодвигали в сторону, чтобы не мешал другим.
Когда начали поднимать людей, КВОМов оставалось около десятка. Когда посадили последнего человека, осталось двое — Председатель Совета и Кэд.
Они прощались.
— У тебя все готово? — спросил по радио Председатель Совета.
— Все, ответил Кэд.
— Полезай в люк. Я помогу его закрыть.
Тяжелые створки люка захлопнулись. Изнутри щёлкнули клиновые затворы. Председатель Совета обошел стартовые фермы, проверил, спущены ли на них держатели.
— Включай! — передал он.
У него не вовремя заело правый коленный сустав, он не успел спуститься в укрытие, когда из кормовых дюз стартового двигателя с нарастающим ревом хлестнули белодымные струи пламени.
Огненным вихрем его сбило с ног. Он покатился по кремнелитовым плитам космодрома, громыхая, как пустое ведро.
Он так и лежал, раскинув для устойчивости руки и ноги, пока над спиной бушевала буря из дыма и пламени, покрывая его корпус слоями копоти.
Потом все затихло, и он повернулся на спину.
Белое дрожащее пятнышко таяло в прозрачной синеве неба.
Он выдвинул антенну дальней радиосвязи. Послал в передатчик последние остатки энергии. И бросил вслед улетающему кораблю: — Люди… должны… жить… Кэд!..
Будут жить…
Глава первая
Тишину рулевой будки наполняло еле слышное тиканье секундомера.
За пятислойной обшивкой корабля, мимо броневого покрытия из космической стали, с немыслимой для человеческого воображения быстротой проносилась Пустота.
Корабль проходил миллион километров за четыре секунды. Кэд сидел за командирским пультом, тяжелый, неподвижный, мертвая глыба из полированного метапластика.
Он отключил все генераторы чувств и анализаторы событий, оставив только реле бдительности, которое при необходимости могло включить все его двигатели за сотую долю секунды.
Он экономил энергию аккумулятора где только мог.
Его руки висели вдоль кресла, они не умещались на подлокотниках. Кресло рассчитывалось на человека нормального телосложения, а Кэд был шире раза в полтора и весил на пару центнеров больше любого звездолетчика. Он не стал переделывать кресло перед отлетом. Перегрузок, которые могли бы сломать позвоночник пилоту в неподогнанном кресле, он не боялся, так как позвоночника у него вообще не было, а корпус мог выдержать и не такие нагрузки…
Будь он один, он бы вел корабль с колоссальными ускорениями и уже был бы на Новой.
В жилом отсеке лежали люди. Сотня слабых, измученных полетом существ.
Лишняя перегрузка могла погасить в них еле теплящийся огонек жизни.
За три с лишним года полета умерло тридцать восемь человек. Самые пожилые. И самые слабые. При торможении опять начнутся перегрузки, сколько он привезет живых людей на Новую, Кэд не знал.
Он старался вести корабль плавно и осторожно и ухаживал за людьми как умел.
Он не мог уделять им много времени — энергии в аккумуляторе осталось так мало…
На экране переднего локатора грубой ориентировки курсовая точка мелко подрагивала возле прицельного перекрытия — корабль вошел в зону притяжения неизвестной планеты, она отклоняла корабль с курса, и автоматы включили рулевые двигатели.
Иногда поле экрана пересекали светящиеся черточки. Они или исчезали незаметно, или ярко вспыхивали.
Это космические пылинки ударялись о силовое поле защиты. Корабль весил многие тысячи тонн, пылинки не весили ничего. Но огромная скорость встречи освобождала и огромное количество энергии, и приборы регистрировали эти удары.
Все это были нормальные условия полета, реле бдительности Кэда никак не реагировало на происходящее.
— Пять часов… пять часов… Пять часов утра… — пропел автомат времени.
Музыкальный женский голос принадлежал диктору Центрального Телевидения Планеты. Конструкторы корабля еще перед Катастрофой попросили ее напеть сигналы времени корабельного автомата, чтобы там, в полете, в чужбинах космоса, этот милый женский голос напоминал звездолетчикам о далекой родной Планете.
Диктор телевидения погибла одной из первых при Катастрофе…
Кэд помнил эту женщину — изображение ее и голос надежно хранились в ячейках его памяти.
В Институте Звездоплавания он начал работать в отделе астронавигации, где учился управлять кораблями в условиях многократных перегрузок, которых не выдерживали люди. Многие из работников института любили музыку, литературу и живопись. На товарищеском совете отдела было решено, что Кэд должен, даже обязан разбираться хотя бы в основах искусства. Все усиленно взялись за его образование. Его водили на художественные выставки, концерты, литературные диспуты. Он слушал и смотрел. Ему помогали, объясняли. Многим даже нравилось с ним работать — ему не нужно было повторять дважды. Машинная память навечно запоминала все, что он видел и слышал. Киберлогика тут же пробовала выдавать какие-то оценки. Поэтому его гуманитарное образование оказалось выше, чем у любого рядового КВОМа.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
