У меня оставался последний шанс. Собрав все силы, что еще оставались в истерзанном теле, я вслепую махнул правой ногой. Я не видел, куда бью, но примерно представлял, куда надо. И попал — со всего размаху, ногой, по яйцам, четко и бескомпромиссно. Отлично. Задохнувшись в беззвучном крике, он повалился на пол и принялся раскачиваться, скуля от боли.
Подползти к нему я не успел: дверь распахнулась рывком, и в кабинет ворвались несколько гвардейцев с пистолетами наизготовку. Пули просвистели мимо и вошли в стену. Я сжался, ожидая конца.
— Стойте! — раздался вопль Кардинала, и огонь тут же прекратился. — Вон отсюда! — взревел он. — Вон! — заорал он снова, видя, что гвардейцы замерли в нерешительности, и они выбежали, закрыв за собой дверь.
Снова я избежал смерти от расстрела. Входит в привычку, и не сказать чтоб дурную.
— Прежде чем я перережу тебе глотку, — пыхтя, прохрипел Кардинал, осторожно обходя меня по широкой дуге, — может, расскажешь, что на тебя нашло? Какого хрена ты сюда приперся?
— Узнаёте? — Размазывая кровь по лицу, я, спотыкаясь, добрел до матраса и поднял брошенную папку — «Аюамарка». Все эти вычеркнутые несуществующие люди. И мое тоже вычеркнуто. Говорит о чем-нибудь?
Кардинал ощерился:
— Вот ведь некоторым неймется. Я дал тебе все: деньги, женщин, власть. Я подарил тебе жизнь, я готов был вручить тебе свой город. И чем ты мне отплатил? Трахаешься у меня на лестнице, плетешь интриги за моей спиной, врываешься в мою крепость и роешься в секретных материалах. Ты вообще в курсе, что такое благодарность?
— Почему мое имя вычеркнуто? — крикнул я. — Почему вы хотите меня убить? Что случилось с Адрианом и И Цзе? Кто?..
— Прекрати! — завопил он, взвыв по-волчьи. — Вечно одни вопросы! Просил же не спрашивать, не лезть, а ты? Талдычишь одно и то же, как попугай.
— Кто я такой? — не сдавался я. — Почему я в списке? Откуда я взялся? Где вы меня нашли? Что с моим прошлым? При чем тут Ама? Как вы убираете людей? Как вы заставили Леонору забыть И Цзе? — Я выпаливал вопросы один за другим, идя на Кардинала с выставленным вперед указательным пальцем, пока не уткнулся этим пальцем ему в грудь. — Кто я такой? Что вы сделали с моим прошлым? Как вы?..
Он затрясся. По лицу прошла дрожь, зубы оскалились. Кулаки сжимались и разжимались. Голова вертелась туда-сюда так, что в шее хрустели кости. Он хотел броситься на меня. Он зрел для такой яростной и бешеной атаки, из которой я бы живым не вышел. Я достиг предела своих физических возможностей, а Кардинал, кажется, только разогревался. Я, хоть и моложе намного, не мог с ним тягаться. Леонора была права — он сверхчеловек.
Но он не хотел нападать. Я нужен был ему живым, хотя бы на какое-то время. Он пытался укротить гнев. Сжав голову обеими руками, он надавил на виски с такой силой, что я испугался, как бы не треснул череп. Лицо налилось кровью, ноздри раздувались так, будто он собирался родить теленка. Отвернувшись, он искал, куда бы выплеснуть ярость. Глаза готовы были вылезти из орбит. Наконец его бешеный взгляд остановился на большом кресле, том самом, в котором он любил развалиться, принимая посетителей. Обхватив кресло, он швырнул его в окно, затянутое армированным пуленепробиваемым стеклом. От удара стекло разлетелось вдребезги и дождем полилось на ночную мостовую, в непроглядную городскую темень.
Кардинал слегка успокоился.
Пригладив волосы, он потер щеки и задышал поровнее. Потом, подойдя к окну, прицокнул языком, прикидывая масштаб разрушений.
— Если бы я запустил этим креслом в тебя, мистер Райми, то избежал бы позорного пата и, что гораздо важнее, мне было бы на чем сидеть. Хорошее кресло днем с огнем не сыщешь. Ладно, деньги и власть у меня пока никто не отнял — думаю, они мне помогут в поисках. — Он ухмыльнулся, превращаясь в прежнего Кардинала, собранного и владеющего собой. — Ты вполне достойный соперник.
— Достойный получить объяснения? Я наконец заслужил это право?
Рассмеявшись, он подтянул к себе другой стул и уселся:
— Ты невыносим, мистер Райми. Нельзя быть таким занудой. Упертый, как гончая. Сперва меня это забавляло, но потом надоело. — Он нажал кнопку. — Мисс Фаулер? Вызовите, пожалуйста, гвардейцев.
— Вы меня убьете? — ахнул я.
— Конечно. — Он выстроил вбежавших гвардейцев вдоль стены, как испокон веков выстраивали расстрельную команду. — Аюамарка никогда не врет. Я, правда, не собирался убивать тебя в ближайшие дни, но теперь, кажется, пора.
— Хотя бы объясните мне, кто я такой, — взмолился я. — Мне больше ничего не надо, только узнать, кто я и почему так случилось. Хотя бы это вы должны…
— Ничего я тебе не должен! — взорвался он. — Ты был мелкой гнидой, которую я вытащил из грязи. Я дал тебе шанс стать человеком. Все это могло бы перейти к тебе. Я не шутил. Но ты этот шанс просрал, поэтому сейчас ты умрешь, а мне опять искать нового преемника. Вы готовы, джентльмены?
— Значит, заставите меня умереть в неведении? — Я сплюнул ему под ноги. — Вот козел!
— Мы все умираем в неведении, — улыбнулся он.
Эта улыбка подарила мне проблеск надежды. Надо заговорить ему зубы — вдруг наткнусь на какие-нибудь спасительные слова? А они должны быть. Если бы не было, Кардинал бы меня уже прикончил. Он сам протягивает мне невидимую соломинку. Хочет, чтобы я спасся. Почему? Вряд ли я для него так важен. Никаких страданий или неудобств моя смерть ему не принесет. Почему же он так тянет?
Тут меня осенило — вот она, соломинка.
— Хорошо. — Я выпрямился, морщась от боли, но все равно улыбаясь, потому что нашел выход. — Не хотите отвечать на мои вопросы, не надо. Я пойду.
Кардинал разразился взрывом хохота:
— Прелесть моя! Надо оставить тебя придворным шутом. Пойдешь, значит, мистер Райми? А с чего ты взял, что я тебя отпущу?
— Потому что вы не можете меня убить.
Он оборвал смех.
— Почему ты так решил? — подозрительно поинтересовался он.
— Кончита. — Он тут же сдулся, не ожидая такого поворота. Соломинка оказалась с крючком на конце. — Она единственная, кого вы в этом мире любите, если ваше чувство можно назвать любовью. Вы к ней заходили недавно. Зачем? Предупредить насчет меня и избавить от боли? Вряд ли. Вы хотели посмотреть, не примет ли она вас назад. Вы хотели вернуть ее, раз мне удалось ее исцелить. Но, заглянув ей в глаза и увидев там только страх и ненависть, вы рассказали ей про список и этим ее добили. Сами того не желая. Вы же чудовище, иначе и быть не могло.
Его лицо посерело. Он направил на меня руку с искривленным мизинцем.
— Ты забываешься! — взревел он. — Даже у мертвеца должны быть какие-то рамки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
