— Ничего страшного нет, — сказал он. — Но необходимо питание, воздух, покой.
Сергей усмехнулся. Он пришел домой. В пыльной квартире стояла гулкая тишина. Разжег газовую колонку, принял ванну. Лежа в горячей воде, разглядывал свои худые руки и думал о Гончаке, Лукине, ребятах.
Наутро отправился в университет. Его сразу же привлекли к общественной работе. Заставили составлять списки эвакуированных. На него приходили смотреть девушки и ребята с других курсов. Когда он шел по коридору, то в спину ему доносился восторженный шепот. Он стал героем. Он знал и видел такое, чего не знали и не видели другие.
Несколько раз Сергей ходил в военкомат. Безрезультатно. В первых числах января, рано утром, ему позвонили домой из горкома комсомола.
— Приходи сегодня в горком, — сказал заведующий военным отделом, — есть важный разговор.
Он пришел. В кабинете, рядом с завотделом, сидел человек в милицейской форме. Он внимательно поглядел на Белова.
— Ну, я пошел, — завотделом встал, — вы поговорите без меня.
— Моя фамилия Данилов, — сказал человек в форме, — я начальник отделения по борьбе с бандитизмом Московского уголовного розыска.
Так они познакомились. А через три дня Сергей Ильич Белов стал оперуполномоченным в отделении Данилова. С ребятами он сошелся быстро. Поначалу он думал, что медаль «За отвагу» позволит ему чувствовать себя человеком бывалым и обстреленным, но в отделении, или, как их звали в МУРе, бригаде Данилова, были награждены все. Иван Александрович имел такую же медаль еще с 1939 года, а к тому же за бои под Москвой орден Красного Знамени. Полесов и Муравьев носили по Красной Звезде, а у Степана еще и медаль была, правда трудовая. Так что бригада их была, как шутил Полесов, орденоносная. Здесь прошлое в зачет не принималось. На деле требовалось себя показать...
Полесов и Белов
(продолжение)
Когда стемнело и читать стало невозможно, Степан отложил журнал:
— Ты не спишь, Сережа?
— Что вы, Степан Андреевич!
— Ну молодец. — Полесов встал, хрустко потянулся. — До чего же жрать охота. Ты как?
— То же самое.
— Надо воды попить и покурить сразу. Очень рекомендую, отбивает аппетит начисто.
— Как вы думаете, Степан Андреевич, придет сегодня кто-нибудь?
— Вряд ли. Мы здесь так, для порядку сидим. Теперь дураков нет, чтобы после мокрого дела сами в засаду приходили.
— Так чего же мы, собственно, ждем?
— У моря погодя или, вернее, дорогой Сергей Ильич, вдруг в сеть, расставленную для щуки, заплывет ершик. Маленький, но умный, кое-что знающий. Совсем стемнело. Ты, Белов, сиди здесь, а я в комнату пойду. Вдруг в окно кто заглянет.
Сергей сел в кресло. В темноте медленно-медленно поплыло время.
Данилов
К пяти утра, когда начался солнечный день, Данилов закончил дела. Вернувшись из горкома, он упросил Серебровского помочь ему допросить хозяйку Шантреля, и Сережа, как всегда, не подвел. Старуха «развалилась» через полчаса.
— Возраст, — потом говорил Серебровский, — я, Ванечка, у нее был лебединой песней.
Правда, особенно важного от допроса Спиридоновой Данилов и не ждал, но тем не менее выяснилась одна любопытная деталь. Шантреля привел к старухе Володя Гомельский, известный фармазонщик и золотишник. Привел он его в июле сорок первого, а откуда приехал Шантрель, давали разъяснения следующие строчки протокола:
«Я, конечно, как женщина честная, в чужие дела не лезла, но случайно услышала (читай, подслушала под дверью), что Володя Гомельский называл моего постояльца земелей, и они вспоминали общих знакомых и родителей Володи». Теперь кое-что было. Во-первых, нужно разыскать Гомельского, во-вторых, узнать, откуда он родом.
Но все это пришлось отложить, так как начальника отделения, занимающегося мошенничеством, на месте не было, видимо, носился по городу, разыскивая свою беспокойную клиентуру.
Данилов позвонил в район и приказал снять засаду на Палихе. Она ничего не дала, а главное, особой пользы он от нее и не видел. Оставил ребят в надежде, может, кто-нибудь придет за продуктами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Вы за этим домиком смотрите в оба. Поставь ребят, пусть глядят. Должен же кто-то прийти. Обязательно должен, — сказал он начальнику розыска райотдела. И, выслушав его длинную тираду, что людей не хватает, и уж лучше пускай его пошлют на фронт, и что у него на территории зависают кражи, твердо сказал: — Это приказ начальника горуправления, и наше дело выполнять.
Повесив трубку, Данилов запер кабинет и вышел на улицу. От табака и таблетки кофеина гудело в голове.
«Вот же какая гадость! — подумал Иван Александрович. — Все-таки эти лекарства — отрава. Башка гудит, а спать хочется сильнее».
Он только подошел к остановке, как подъехал двадцать третий трамвай. В вагоне было пусто, старичок-кондуктор читал газету. Данилов сел у окна и задремал. На остановках он открывал глаза, невидище глядел на знакомые улицы и снова погружался в звенящее полузабытье. Кондуктор, видимо, пожалев его, начал тоненьким дискантом объявлять остановки.
На улице 1905 года Иван Александрович сошел. До дома было рукой подать, но идти стало трудно, ноги налились свинцом и не слушались. Но все же он поднялся на третий этаж и открыл дверь квартиры.
Старясь не шуметь, стащил в прихожей сапоги и расстегнул портупею. Так, с ремнем в руках, вошел на кухню и увидел Наташу. Она стояла у плиты и улыбалась.
— Ну что, Данилов, — она засмеялась и дотронулась пальцем до кончика носа. Такая уж у нее была странная привычка. — Что, Данилов, наконец ты и обо мне вспомнил?
Она шагнула к нему, и он обнял жену, еще теплую от сна, и, как всегда, удивился, почему волосы у нее пахнут травой.
Когда он проснулся, в комнате царил полумрак от задернутых штор. Данилов взял с тумбочки часы. Стрелки показывали три.
Он сразу же позвонил в отдел. Трубку снял Муравьев.
— Ну что, альтруисты, как дела?
— Дела у прокурора, Иван Александрович, — голос у Игоря был невеселый, — он, кстати, вас с двух часов дожидается.
— Кто он? — не понял Данилов.
— Помпрокурора, — пояснил Игорь, — всю душу из меня вынул, о диабете рассказывает.
— Ты послушай, тебе полезно, — засмеялся в трубку Данилов, — пришли машину, я еду.
Он быстро побрился, принял холодный душ — горячей воды, естественно, не было, — больно вытерся жестким полотенцем. Тело приятно горело; шлепая босыми ногами по нагретому солнцем полу, прошел в комнату, надел все чистое. У стола на спинке стула висели вычищенные и выглаженные гимнастерка и галифе, на скатерти лежала записка:
«Картошка в духовке. Поешь обязательно. Целую. Наташа».
Иван Александрович оделся и почувствовал зверский аппетит. Он еще не успел справиться с картошкой, как внизу условно загудела машина, два коротких и длинный. Данилов запер дверь и спустился во двор. За рулем сидел недовольный Быков. Всю дорогу до управления он жаловался начальнику на «затир» в гараже, на отсутствие запчастей, на плохой бензин, на... Тема эта была бесконечной. Шофер все бубнил и бубнил, не давая Данилову сосредоточиться, наконец у поворота на улицу Горького Иван Александрович не выдержал:
— Ты помолчал бы, Быков, а то голова от твоих колец и поршней пухнуть начинает.
Шофер замолчал. Видимо, обиделся. Когда подъехали к управлению, Данилов, выходя, сказал:
— Завтра поговорю с кем надо. Выдадут тебе запчасти.
На календаре было записано: позвонить Муштакову, начальнику отделения по борьбе с мошенничеством. Данилов решил не звонить, а зайти, благо кабинеты их на одном этаже.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Муштаков, как всегда в штатском, как всегда модный, сидел за аккуратным, без единого пятнышка столом.
— Привет, — улыбнулся он, — привет героям сыска. Чего в наши Палестины, никак, сняли тебя, Ваня, и бросили на новый ответственный участок?
