Медленно и плавно, как это бывает во сне, мы покинули дом. Широкое стекло окна никоим образом не было препятствием для нас, так что мы понеслись к утесу — к тому месту, где погиб «жертвенный телец» — а затем дальше в море.
Затем я неожиданно очутился на той самой высокой горе с обрезанным верхом, в Атлантиде, где стояла Школа Жрецов. Я так и не смог понять: было ли это в действительности над поверхностью суши или же погружено в Великую Бездну Атлантики. Мой провожатый куда-то исчез, а передо мной находились две фигуры, окутанные сияющим туманом. Я не мог разглядеть ни их лиц, ни очертаний тел — лишь слабые колыхания одежд и громадные, сложенные за спиной крылья. Мне так и не узнать, о чем мы говорили, ибо единственное, что осталось в моей памяти, — это то, что я встал перед ними на колени, прямо на камень горного плато, и вокруг меня заплясал сияющий, пульсирующий свет, и почувствовал я в душе своей такое благоговение и такой ужас, что долго после этого сама простая жизнь казалась мне благословением Божьим.
Затем я вновь увидел себя в обществе моего проводника — мы вновь неслись где-то над морем; тут я увидел внизу скалистую вершину Белл Хед, и мы пронеслись над местом, где погиб бедный «жертвенный телец», и вернулись к началу нашего путешествия — и тут я проснулся в своей постели.
Вот и все. Возможно, это был сон; но даже если и так, то это был сон, никогда не виденный мною ранее, изменивший всю мою жизнь. Одну-единственную вещь я принес с собой, когда с меня спал покров видения, — теперь я знал, что мое посвящение, моя преданность приняты, что я был тем избранником, которого Повелительница Волн намеревалась принести в жертву во имя достижения одной ей известной цели, было ли это во имя спасения земли от гнева моря, или для того чтобы море обновило эту землю.
Спустившись вниз на следующее утро, я начал было рассказывать Морган об увиденном, но она остановила меня, подняв руку.
— Мне известно все, — сказала она. — Не стоит говорить об этом.
Я был только рад, ибо чувствовал, что в результате моего рассказа все могло исчезнуть.
После нашего обычного завтрака мы пошли прогуляться вверх по холму, и я увидел, что попарно стоявшие лунно-белые пирамиды были восстановлены, а путь для торжественных шествий выглядел так же, как и в древности. Я заинтересовался, что сделали бы местные жители из упиравшегося в небо громадного пилона на вершине холма. Но местных было не так уж много, чтобы интересоваться пилоном: можно было встретить разве что случайно забредшего сюда ловца крабов да парочку воров, занимающихся резкой тростника на болотах. Я никак не прокомментировал увиденное — как, впрочем, и Морган, — и мы продолжили наш путь по древней дороге, подобно двум пилигримам. Тишина имеет особую силу, когда двое думают об одном и том же, не говоря друг другу ни слова, хотя каждый знает мысли другого. Пока длится молчание, предмет размышлений, оставаясь в другом измерении, сохраняет свою магию — но все это моментально рушится, лишь только один из двух заговорит об этом. Есть старая байка о драгоценных камнях, купленных у гоблинов: камни эти можно рассматривать лишь в лунном свете, иначе вы увидите у себя в руке лишь горстку жухлых листьев. Существует много разных реальностей, которые не смешиваются между собой.
Мы прошли мимо громадного пилона, и я понял, что должен был чувствовать Цезарь, переходя Рубикон. На все прошлое у нас за спиной была поставлена невидимая печать, избавиться от которой было уже невозможно. И все же мы хранили молчание, ступая по короткой, серой приморской траве — лишь волны шумели где-то внизу да над головами слышались крики чаек. Все-таки власть тишины в другом измерении очень необычна и сильна.
Морган прошла по спускавшемуся вниз, предательски крутому дерновому откосу к самому обрыву. Поскольку я не привык к высоте, я тут же почувствовал, как у меня ослабли колени. Но все же я последовал за ней, и мы ступили в небольшой овражек, превратившийся затем в ущелье. Пройдя по нему, мы вышли к высокому и узкому скальному карнизу, напоминавшему балкон на лицевой части скалы. На карнизе были заметны следы обработки инструментом; он равномерно спускался вниз и, будучи не менее ярда шириной, не представлял трудностей для человека, не страдающего головокружениями (если, конечно, не наступить на предательски качающийся камень). Прошло очень много времени с того момента, как этот опасный скальный путь обрабатывали с помощью инструментов; под влиянием ветра и дождей известняк выкрошился и, хотя скальный навес привел к тому, что более тяжелые породы упали относительно безопасно, дорога все же требовала немалой осторожности, так что не могло быть и речи о том, чтобы гулять здесь в темноте. Интересно, не сюда ли ходила Морган любоваться восходом луны, рискуя свернуть себе шею?
Постепенно дорога сузилась до такой узкой тропинки, что даже Министерство Обороны не рискнуло бы использовать ее в качестве дороги; но мы уже почти пришли и, наконец, я увидел то, что надеялся, — узкий вход в пещеру, косо открывавшийся в скале. Однажды мы уже рассматривали его, сидя на террасе виноградника в Мареве жаркого летнего дня. Тогда я был в рубашке с короткими рукавами, а Морган — в легком голубом платьице; теперь же на мне был плащ, а Морган куталась в меха. Я с умилением вспомнил то время, когда само ее присутствие заставляло меня настолько смущаться, что я едва мог к ней обратиться; теперь же мы были настолько близки, что я мог иногда даже пререкаться с ней — в точности так, как я это делал со своей сестрой, когда она гладила меня против шерсти. Нет лучшей проверки на прочность отношений, чем возможность пререкаться с человеком, не ссорясь с ним по-настоящему.
Войдя в пещеру, мы спустились по небольшому пролету правильных, но грубо сделанных ступеней; посредине я увидел прямоугольный стол, сделанный из цельного куска камня — очевидно, его изготовили, вырубив вокруг него скальное основание пола, что объясняло и наличие ступенек, ведущих к нему от входа. Вдоль изогнувшихся полукругом стен был вырублен низкий небольшой каменный карниз, служивший сиденьем; а в центре, лицом ко входу и на одной линии со скалой-столом, стоял высокий каменный блок, напоминавший трон, или, по крайней мере, сиденье для верховного жреца. По внешнему виду каменного стола я не мог заключить, служил ли он алтарем, ложем или местом казни. Морган же ничего мне об этом не говорила. Мне подумалось, что внутренность пещеры недавно убирали, так как, в отличие от ведущей к ней тропы, здесь было незаметно наличие праха веков. Затем я заметил, что по обе стороны от входа находились две жаровни, напоминавшие те, что используются путниками; в небольшой нише была свалена куча угля. Потолок потемнел от копоти — наверное, дым выходил сквозь длинную расселину под куполообразным потолком. Судя по законченности его, я предположил, что Морган Ле Фэй бывала здесь довольно часто.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
