Коля стоит тут же среди соседей и, по-детски вытирая кулаком глаза, все время плачет. Парню чуть больше тридцати, а вид потасканный, беспомощный. Пухлое, испитое лицо его с глазами, полными слез, по-настоящему несчастно.
Заурбек незаметно наблюдает за ним, за соседями-понятыми, они испуганной кучкой стоят здесь, в спальне стариков, и ждут, когда санитары вынесут покойных, погрузят их в крытую полуторку с большими красными крестами по бокам — она уже давно во дворе.
Пикаеву стыдно за себя, но он наблюдает за соседями и Колей, пытаясь определить, кто из них мог быть наводчиком для бандитов. Эта смуглая старуха в застиранном халате и галошах на босу ногу, которая, не переставая, плачет и плачет, и сопровождает свой плач словами: «Эх ты, Катенька-Катерина!» Или молодая женщина в положении… А может, этот парень-студент, приехавший домой на каникулы из Ленинграда? Отпадает: в глазах его столько боли и гнева, а руки вот уже с полчаса, как сжались в кулаки, так и не разжимаются. Старик-пенсионер, живущий через стену с квартирой потерпевших? Иссеченное морщинами-дорогами, по которым прошлись долгие и трудные годы, лицо старика совершенно растерянно. Старик иногда разводит руками, как бы подтверждая жестом свою неспособность понять, почему здесь было сотворено такое? Племянник Коля? Это жалкое, залитое слезами существо? Он должен был вчера вечером смениться, но остался в ночную Смену вместо не вышедшего на работу напарника. Какой ему был прок желать старикам смерти? Имущества ценного у них нет, дом для него всегда открыт: иди и живи. Соседи… Здесь тоже все по-доброму, по-честному. Старики любили, когда соседи забегали к ним на чаек.
Санитары наконец завернули тела стариков в простыни, положили их на носилки. Добровольные помощники из соседей-понятых помогли вынести тела во двор, поднять вместе с носилками в машину.
Заурбек вышел во двор. Коля растерянно стоял рядом с машиной.
— Куда их? — метнулся он к Пикаеву. — Я должен их похоронить рядом с моей мамой.
— Успокойтесь, — мягко ответил Заурбек. — Похороните, где считаете нужным, как только сделают вскрытие и официально установят причину смерти.
— Спасибо. Я такой виноватый перед ними, — снова всхлипнул он.
— Тетя Катя все говорила: живи, Коля, с нами, хватит тебе скитаться по общежитиям, а я…, — махнул рукой Коля. — Ругалась она, когда я выпивши был, не любила.
Заурбек смотрел поверх высокого штакетника на улицу. У дома собралась целая толпа. Теперь пойдут по городу новые слухи. Такие зверские убийства не могут не пугать людей, не будоражить их воображения. Они обрастают фантастическими подробностями, одна страшнее другой. Может, к этому как раз и стремились убийцы, может, здесь и разгадка их вроде бессмысленной жестокости? Тогда это серьезно и крайне опасно для общества.
Трагедия в пригороде Орджоникидзе не менее жутка, чем эта. Создается впечатление, словно кто-то хочет запугать население города, вызвать у людей панику, ужас. Вон какие испуганные у людей лица. Похоже, что они пришли не только из сочувствия к чужому горю или из любопытства, а чтобы и убедиться в каких-то своих предположениях. Они шепотом переговариваются, согласно кивают порой, видимо, находя в словах других подтверждение своим мыслям.
Заурбек не различает слов толпы, а слышит только ее негромкий, приглушенный тяжким ощущением беды гул. Да и не обязательно слышать, о чем говорят эти люди, понятно и так: о том, что в городе появилась банда, что она беспощадна и уверена в своей неуловимости, если идет на такие страшные преступления, что трагедия в пригороде Орджоникидзе — тоже дело ее рук. С понедельника на вторник грабители перерезали семью: мужа, жену, троих детей. Пока удалось установить одно весьма важное обстоятельство: соседи потерпевших утверждают, что за несколько дней до бандитского налета к потерпевшим заходил какой-то человек. Данные соседей по его словесному портрету не совпадали в некоторых деталях: в походке, росте, осанке, зато сходились в описании лица неизвестного: все уверяли, что он был усатым и что это осетин. Пастухи только-только пригнали с пастбища скот, так что многие соседи вышли на улицу, чтобы открыть скоту ворота. Да и старики, всегда сидевшие в летнее время на лавочках у своих домов, обратили внимание на неизвестного. Им даже показалось, что он буркнул им приветствие по-осетински.
А одна соседка утверждала, что она якобы видела через забор, который отделяет ее двор от двора потерпевших, как неизвестный предъявил у калитки покойной соседке какое-то удостоверение, после чего та и пустила его во двор.
Следствие предполагало, что у потерпевших могли быть большие деньги. Хозяин, работник торговли, в прошлом был судим за махинации, связанные с пересортицей продуктовых товаров. После освобождения вернулся на работу в торговлю и снова начал ловчить. Человек с сомнительной репутацией, не имел ли он связи с преступниками? Может, чего не поделили? Почему преступники пришли именно в этот дом? Знали, что там имеются ценности? Но откуда могли знать? Родственники, соседи потерпевших только пожимают плечами. Хозяин дома не отличался гостеприимством, сам тоже редко бывал у других, все ссылался на занятость по работе и на слабое здоровье, которое вроде бы не позволяло ему пить. Знают только, что он заведовал складом торга и не упускал никакой возможности обмануть, обвесить, обсчитать своих получателей. Ревизия склада, проведенная сразу же после смерти заведующего, показала недостачу в пятьдесят тысяч рублей. Обо всем этом было написано в служебной характеристике, выданной торгом на потерпевшего.
Убийство семьи в пригороде, его откровенно зверский характер побудило чекистов взять расследование дела на себя. Предполагалось, что здесь не обошлось без участия преступников-рецидивистов, преследующих какие-то террористические цели.
И вот еще одно зверское убийство, но уже не из-за денег, а из-за маузера и четырех обойм патронов к нему. И тоже совсем не случайное…
Заурбек оборвал свои размышления. Сейчас надо заняться практическими делами.
— Вы, пожалуйста, никуда не отлучайтесь, — обратился он к Коле. — Нам надо закончить с вами кое-какие формальности, и поэтому мы возьмем вас с собой.
Пащенко поблагодарил понятых, вышедших во двор, опечатал входную дверь квартиры потерпевших.
— Прошу разойтись по домам, товарищи! — обратился он к тем из соседей, кто был во дворе, и к зевакам, которые продолжали стоять на улице.
До самого министерства никто в машине чекистов не проронил ни слова…
Колю оставили у дежурного. Начинать его допрос с ходу не следовало. Нужно было подготовиться к тому самим и дать возможность Коле успокоиться, собраться с мыслями.
