— Ладно, — говорю. — Но если начнешь ворчать — ты уже заранее виноват, я предупредил. Договорились?
Он обозвал меня чудовищем и обнял. А через месяц мы отплыли.
Третьего и статистов легко было найти на Сицилии, потому мы тронулись вдвоем. Погода стояла отличная, да и показывать ему всё что знал сам было великим удовольствием, так что путешествие наше было на редкость приятным. В Тарентуме я не преминул засвидетельствовать почтение Архиту, на случай если у него будут письма для Платона. Он поблагодарил, но сказал, что только что отправил человека. Был он учтив, но неразговорчив, и показался мне несчастным. Ведь он посылал одного из своих ведущих пифагорейцев на корабле Дионисия, чтобы помочь убедить Платона; если у него был трудный выбор между другом и народом его, и теперь грызли муки совести, я ему сочувствовал; но у него не было никаких оснований как-то особо мне доверять. Он рассказал мне, что Платон и Спевсипп в добром здравии и в фаворе у Дионисия… А про Диона даже не спросил.
Сиракузский консул разумеется предупредил о нашем прибытии; но я просто изумился, увидев, сколько народу встречает нас в порту. Феттал воскликнул, что в прошлый раз я устроил тут наверно такой фурор, что раз в поколение бывает. Но скоро мы узнали, в чем дело. Когда я подвинул Филисту его сумку с талантом серебра, я уверен был, что тот его попросту присвоит. А теперь выяснилось, что он сделал именно то, что я просил: заказал бронзовую статую бога в человеческий рост, в венце из золотой лозы, верхом на позолоченном леопарде. Конечно, его имя тоже было на пьедестале, вместе с моим, но у него было право на это: хорег. Не знаю, сделал он это ради имени на пьедестале — или при всей своей низости всё-таки не решился бога грабить. Так или иначе, вот он стоял в святилище театра; и все полагали, что я самый богатый актер в Греции.
Нас встречал Менекрат. Роскошно одетый, как и полагается преуспевающему актеру-постановщику, играющему во всех крупных городах Сицилии и раз в год бывающему в Италии. Когда он в последний раз останавливался у меня в Афинах, я видел, что он растет; а с тех пор и еще вырос. Он забрал нас к себе; не в то место, что прежде, в Нижнем Городе, а в великолепный новый дом над театром, с фонтаном во дворе, выложенном четно-белой мозаикой, и с резным мраморным балконом, глядящим на море. Встречать его выбежали двое золотистых ребятишек; из чего я заключил, еще не видя ее, что жена у него блондинка; они очень ценятся на Сицилии.
Так поздно летом я там не бывал; на улицах — как на сковороде, только пыльно; холмы вокруг выгорели и побурели; но его двор, с поливом из источника выше по склону, был свеж и зелен, а стены прохладны. Ужинали мы на персидских подушках, прислуживали двое мужчин и мальчик. Для нас он не жалел ничего. Так хотел показать, что это я изменил его судьбу в тот день в Леонтинах.
Поначалу мы говорили о театре. На празднике Аретузы — местной речной богини — предстоял большой драматический фестиваль. В порту меня встретили с письмом от трагического поэта Хэрамона, афинянина, гостящего в Сиракузах; он просил встретиться с ним прежде чем стану строить какие-либо планы. На Сицилии актеров каждый ищет сам; нет жребия как у нас.
Имя Платона я назвал не раньше, чем рабы убрали и ушли, оставив нас с вином. Но сразу заметил, что наш хозяин стал более осторожен в разговоре: ему было что терять.
— Платон?… Ты знаешь, у меня хватает дел и без того чтобы за софистами бегать; особенно за такими, как этот старик, который вечно лезет куда не просят. Если фестиваль наш всё-таки состоится, — без мятежа и без погромов на улицах, — благодарить надо будет богов, а не его. Я думаю отослать Глику с детьми в деревню.
Я изумился и сказал, что просто невероятно, чтобы Платон затеял какой-то заговор против своего хозяина.
— Конечно, — согласился Менекрат. — Но при его советах никакие заговоры и не нужны. Архонт только что перевел ветеранов на половинную оплату; все уверены, что это совет Платона. Ты возле Ортиджи не ходи. Будет буча, поверь.
Я ему верил. Старый Дионисий нравился далеко не всем; но среди солдат удачи прославился, за счет того что вознаграждал за долгую службу. Страна была полна отставных солдат, которым Дионисий дал землю, часто за счет граждан. Они составляли полезный резерв и способствовали новой вербовке.
— Он был такой, что мог — по пословице — и освежеванного быка ободрать, — сказал Менекрат. — Но все знали, куда идут деньги: на государство. И каждые несколько лет, когда приходили карфагеняне, мы получали пользу от этого, хотел он или нет. А молодой, почти такой же жадный, тратит на свои удовольствия. Пока он там пирует, у нас тут двадцать вымогателей стало, где раньше был один. Поверь мне, ему нельзя сокращать гарнизон. Давай не будем больше об этом; это пока только слухи, и чем меньше знаешь тем лучше. Но Платон либо слишком много знает, либо слишком мало, чтобы такие советы давать.
— Если только он давал такой совет. Я годовой свой заработок против поставлю. Всё это мы уже слыхали в прошлый раз, Филист излагал… Оказалось сказкой.
Феттал до сих пор хранил скромное молчание, но тут не удержался поддержать меня и сказал, что все Афины знают — Платон приехал сюда ради имущества его друга Диона, и ради его возвращения.
— Возвращения?… Если Дион хочет вернуться, то ему придется возвращаться самому, а не ждать приглашения. Тогда, кто знает… Но это опасный разговор. Мы же путешествовали; мы знаем, что в других городах получалось из этого. — Мы с Менекратом подошли к двери, убедиться что рабы на самом деле ушли спать. Возвращаясь, он сказал: — Что до имущества, Бог вознаграждает верных друзей, но в случае Платона — не знаю, кто еще вознаградит. Все земли Диона этой весной были проданы. Был разговор о том, что их отдадут в управление для его сына Гиппариона, но какая разница? Всё равно всё уйдет, Дионисий промотает.
Я вспомнил слова Диона в Тарентуме.
— А сколько сейчас парню?
— Лет четырнадцать, наверно. Он у дядюшки-Архонта в любимцах ходит. Тот часто повторяет, что малый не вырастет в отца, никогда не станет людям настроение портить. Он на всех пирах бывает… Я сам был на одном недавно, когда «Бешенство Геракла» хорошо прошло. Платон тоже там был. Красивый парень; говорят, похож на Диона в этом возрасте. Но его Академия не увидит никогда; его образованием уже занялись. К нему на ложе послали самую живую девчушку; но я что-то не заметил, чтобы ему было чему у нее учиться. Всё первое блюдо, его рука была у нее под платьем, а второе — по всему платью гуляла. Старый Платон пытался было, поначалу, что-то ему сказать, но мальчишка просто рассмеялся ему в лицо. Дяде даже пришлось напомнить ему, что он разговаривает с гостем; но улыбки дядя не сдержал.
Когда Менекрат отвернулся, Феттал бросил на меня свой пронзительный взгляд. Глаза у него иногда сверкали так, что видно было даже из-под маски.
— А где живет Платон? — спросил я. — Его племянник мне друг, и я хотел бы его повидать.
— Сам Платон в том же доме в Дворцовом парке, что и раньше у него был. Это у Архонта место для самых важных гостей. Но я не думаю, что и племянник там же; его наверно и не сильно приглашали. Я слыхал, он с религиозными, с пифагорейцами. Завтра выясню. Феттал, милый мальчик, твоя чаша, — ты ничего не пьешь… Завтра, пока Нико будет софистов ловить, я тебе наш театр покажу. Акустика там первоклассная, но с ней надо освоиться.
На другое утро я пошел к дому, в котором Платон и Спевсипп жили когда-то вместе. Боялся упустить его и потому пришел еще до восхода. Когда раб сказал, что он еще в постели, я пообещал дождаться, пока поднимется. Это оказалось совсем не долго: не успел я присесть на край фонтана во дворе, как пришли двое кузнецов с громадным новым засовом для наружной двери. Грохоча, они объяснили, что не хотели будить хозяина, но у них таких заказов невпроворот. Не они виноваты — время такое.
Шум поднял Спевсиппа, и тот выглянул посмотреть в чём дело. Из-за его плеча выглядывала симпатичная встрепанная девчушка; он явно не собирался сегодня радо вставать. Он велел ей быстро идти домой и не околачиваться на улице, потом повернулся и увидел меня.
— О, Нико! — Он коротко рассмеялся, поймав мой взгляд. — Я слышал, что ты в Сиракузах. Давно ждешь?
Я посочувствовал ему по поводу ночи, оборванной так рано и так грубо…
— Нет, я уже и сам почти поднялся. Мне нужно в Ортиджу к Платону, а ходить лучше рано; пока спокойно на улицах. Похоже, что ждут беспорядков. Заходи, пока я одеваюсь.
По пути, со мной поздоровался его хозяин; усохший, но стройный старик; с серебряными волосами, но с младенческой кожей. В комнате Спевсиппа постель была еще разобрана и пахла женщиной.
— Не думаю, чтобы он видел, как она уходила. Не то чтобы я его обманывал; он знает, что я следую философии, а не режиму, который, по правде сказать, приобрел много иррационального со времен основателя. Наверно, он сказал бы, что этой ночью я отослал себя на две-три реинкарнации назад… «Тело — могила души…» Ладно, я был уже на пределе, а душе моей это не полезно. А кроме того, я научился у нее гораздо большему, чем она собиралась преподать; когда-нибудь расскажу. Я должен идти; не прогуляешься со мной?
