С обрядом «проскинесиса» была связана вся, если так можно выразиться, драматургия церемонии представления императору. Она включала в себя все возможные способы воздействия на человека: и особые запахи, витавшие в тронном зале, опрыснутом благовонными эфирными маслами, и музыкальное сопровождение, и использование хитроумных технических приспособлений. Так, по совершении «проскинесиса» начинали трубить органы, а стоявшие вокруг трона искусные изображения птиц и животных приходили в движение: львы начинали рычать, птицы — петь, а звери на троне поднимались со своих постаментов. Но наибольшее впечатление на посетителей зала Магнавры производил Соломонов трон — выдающееся произведение инженерной мысли византийских механиков. Известный нам Лиутпранд Кремонский, удостоившийся аудиенции у императора Константина в зале Магнавры в сентябре 948 года, так описал свои впечатления от этого театрализованного действа:
«Перед императорским троном стояло бронзовое, но позолоченное дерево, на ветвях которого сидели птицы различных видов, тоже бронзовые с позолотой, певшие на разные голоса, согласно своей птичьей породе. Императорский же трон был построен столь искусно, что одно мгновение казался низким, в следующее — повыше, а вслед за тем — возвышенным; [трон этот] как будто охраняли огромной величины львы, не знаю, из бронзы или из дерева, но покрытые золотом; они били хвостами о землю и, разинув пасть, подвижными языками издавали рычание. И вот, опираясь на плечи двух евнухов, я был введен туда пред лик императора. Когда при моем появлении львы зарычали, а птицы защебетали, согласно своей породе, я не испугался и не удивился, ибо был осведомлен обо всем этом теми, кто хорошо это знал. Итак, трижды поклонившись императору (то есть совершив тройной «проскинесис». — А.К.), я поднял голову и увидел того, кого прежде видел сидевшим на небольшом возвышении, сидящим почти под самым потолком зала и облаченным в другие одежды. Как это случилось, я не мог понять, разве что он, вероятно, был поднят вверх так же, как поднимают вал давильного пресса (в действительности Соломонов трон приводился в движение с помощью водяных машин. — А.К.). Сам император тогда ничего не сказал, — да если бы он и захотел, это было бы неудобно из-за большого расстояния, — но через логофета осведомился о жизни и здоровье Беренгара (Беренгара II, короля Италии, которого тогда представлял Лиутпранд. — А.К.), Ответив ему подобающим образом, я по знаку переводчика вышел и вскоре вернулся в отведенную мне гостиницу»{188}.
Вероятно, Ольга также была наслышана о чудесах императорского дворца от своих послов, бывавших там раньше. Но восхитительная органная музыка, рычание львов и механическое щебетание птиц, а главное — сам трон, ходящий то вверх, то вниз, должны были потрясти ее не меньше, чем потрясли они впечатлительного итальянца.
Содержательная часть этого первого приема была сведена к минимуму. Сам император Константин не проронил ни слова. От его имени говорил логофет дрома, который задал «архонтиссе Росии» обычные вопросы, полагавшиеся по дипломатическому протоколу. Правда, полагалось спросить о здоровье правителя той страны, откуда прибыл посол, а Ольга сама была правительницей руссов. Наверное, было спрошено о здоровье Святослава, о благополучии страны и народа, о том, как прошло путешествие и как добралась княгиня до Царствующего града. Если Ольга и в самом деле долго дожидалась приема, томясь на своих ладьях в константинопольской гавани, то последний вопрос должен был показаться ей верхом лицемерия. Но так оно и было: ответы княгини никого не интересовали — важно было лишь соблюсти протокол.
Одновременно с этим особый чиновник («протонотарий дрома» — того самого ведомства, которое возглавлял логофет) внес полагающиеся по этикету подарки прибывших послов — так называемый «каниский», или подношение императору. Что составляло «каниский» Ольги, Константин не сообщил. Известно, что Лиутпранд в 948 году поднес императору — причем от себя лично — «9 отличных панцирей, 7 превосходных щитов с позолоченными буллами, 2 серебряных кубка с позолотой, мечи, копья, дротики», а также четырех юношей-рабов, евнухов, кастрированных еще в детстве с полным удалением всех мужских признаков; эти рабы обрадовали императора Константина более всех остальных даров. Русь славилась своими рабами, однако входили ли они в «каниский» русской княгини, сказать трудно.
На этом церемония была завершена. «После подношения каниския иностранец, получив знак от логофета, совершает поклон и уходит, — разъясняет Константин. — И когда он удаляется, играют органы, львы и птицы издают свои звуки, а звери приподнимаются со своих постаментов. После того, как он скроется за завесой, органы замолкают, а звери ложатся на свои места».
Княгиня получила возможность слегка перевести дух. Через оранжерею и ряд других залов и галерей дворца ее отвели в так называемый Портик Августея, именовавшийся также Золотой Рукой (по совершаемому здесь обряду омовения рук императора). Здесь княгине было предложено присесть в ожидании следующего приема, который должна была дать для нее императрица Елена, жена Константина.
Между тем декорации первого приема были заменены новыми; поменялись и место действия, и сами действующие лица.
Большой императорский дворец представлял собой огромный комплекс роскошных и богато украшенных зданий, построенных в разное время разными императорами и соединенных друг с другом крытыми галереями, портиками и переходами. Портик Августея примыкал к одноименному залу (триклину Августея) — тронному залу так называемого Дворца Дафны, самого старого из дворцовых сооружений, находившегося в центре всего комплекса. Отсюда княгине предстояло проследовать в триклин Юстиниана — один из самых больших залов дворца, построенный императором Юстинианом II в конце VII века. По пути следования дворцовыми галереями княгиня миновала примыкавший к самому дворцу и входящий в его комплекс ипподром — место проведения не только соревнований, но и важных политических действ, военных триумфов и представлений императора народу. (Императорская ложа — так называемая кафисма — была соединена с дворцом особой лестницей.)
Переход по залам и галереям дворца должен был впечатлить Ольгу не меньше, чем великолепие Магнавры. Все помещения, через которые она шествовала, были украшены изумительными мозаиками, росписями, мраморами, цветными камнями; повсюду были развешены светильники и паникадила, расставлены золотые, эмалевые или чеканные, сосуды, кресты, короны, венки; стены и колонны были задрапированы драгоценными тканями — парчой, шелками, пурпуром. Все это великолепие выносилось в дни приемов из дворцовых сокровищниц и ризниц и алтарей константинопольских храмов (а иной раз даже из странноприимных домов и богаделен) — специально для того, чтобы поразить прибывших в город иноземцев.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
