– Мне кое-что пришло в голову. – Алекс повернулась к Эрику. – Аладар – это имя отца Магды, так?
– И что же?
– Возможно, Магда не последняя живая наследница.
– Правда? – воскликнул Руди. – Думаешь, что есть другой владелец моего счета? Фантастика! Мы могли бы вернуться в банк «Гельвеция»…
Тут как раз вошел Пехлянер с кофе на подносе.
– Какой новый владелец? – переспросил он.
Руди побелел.
– Мы только что рассуждали о том, кто унаследует мой счет, когда я умру…
– Вы сказали, что, возможно, есть другой владелец счета. – Пехлянер подошел к Руди и взял документы у него из рук. – Я хочу знать, в чем тут дело! – он быстро просмотрел документы. – Кто такая Магда Раймер? – разозлился он.
– Никто, – ответил Руди. – Просто старушка. Честно говоря, это не ваше дело.
– Вы обманули меня! – Пехлянер повернулся к Алекс. – Вы все.
Он выхватил распечатки у нее из рук. Вверху странички Алекс заметила имя: Магда Раймер. Внезапно Алекс с ужасом поняла, что имя Магды стояло в распоряжении о переводе денег Аладару Симону в Нион, там была указана ее фамилия по мужу – фамилия, под которой она значится в телефонном справочнике Нью-Йорка. Любой, кто имел доступ к компьютеру – даже Шмидт, – мог узнать, кто она. Мог ее найти.
– Убирайтесь! – закричал Пехлянер. – Я требую, чтобы вы все покинули мой кабинет. Немедленно!
Глава 27
Нион
Воскресенье, день
Серебристый телефон тихо вибрировал в руке Алекс. Она взглянула на дисплей. Звонил Эрик.
– Что случилось? – спросил он. – Ты сейчас где?
– Еще в поезде. Вот-вот прибудем в Нион.
– Ты уверена, что нам не нужно приезжать к тебе?
– Уверена, – в сотый раз повторила она то, что говорила Руди в Цюрихе. – Я должна разобраться сама.
Она не хотела, чтобы кто-нибудь посторонний присутствовал при этой встрече. Особенно, если дело касалось предположительно еще одного члена семьи Коган.
Как и договаривались, Аладар встречал ее на станции. Выглядел он взволнованным. Он легко согласился на встречу с ней, как только Алекс упомянула имя Магды.
Подойдя к Алекс, он робко улыбнулся и протянул руку. На нем был почти такой же костюм, как на Шандоре в Будапеште, только совершенно измятый, словно Аладар спал в нем. Ко всему прочему две пуговицы на рубашке были застегнуты неправильно, а галстук был в пятнах.
– Вы не против, если мы прокатимся на катере? Нам лучше поговорить не здесь. – Аладар указал на один из стареньких пароходиков, бороздивших Женевское озеро. – В такой чудесный день мы сможем увидеть Альпы во всей красе.
Они пошли к причалу и сели на первый же пароход.
– Видите? Это Монблан. – Аладар указал рукой вперед, когда пароходик с гребным колесом отчалил от швейцарского
берега и поплыл к Эвиану, к французскому берегу. – Его высота 4807 метров. Самая высокая вершина в Европе.
– Господин Симон, мне нужно вам кое-что сказать.
– Зовите меня Аладар.
– Так же, как и вашего отца? – спросила Алекс.
Он кивнул.
– Кто рассказал вам обо мне? Магда?
– Она пыталась, но я не сумела тогда понять, о чем она говорит.
– Знаете, для них это было непросто. Семья моего отца – его официальная семья – никогда не признавала меня. Видите ли, его жена – женщина из высшего общества, из Блауэров. Такой как я – думаю, вы меня понимаете, – был им как кость в горле. Отец был очень добр к нам с мамой. Он дал мне все, что я только мог пожелать, – все, за исключением фамилии Коган.
– Но свое имя он вам все-таки дал?
– Да. Хотя мама была против этого.
– Почему?
– Никто не называет детей в честь живых родственников. По крайней мере, у евреев так не принято. Считается, что это не принесет удачи. – Он обернулся к Алекс и улыбнулся. – Но ради меня отец сделал исключение. Он говорил, что я его любимец. Хотя я знал, что больше всех он любит Магду, она была его маленькой принцессой.
Он вновь перевел взгляд на горы. Вершины сияли в ярких лучах солнца, начинавшего клониться к горизонту.
– Удивительно. Я никогда не мог понять, почему он допустил, чтобы я уехал в трудовой лагерь, а его законный сын остался в Будапеште. Это не имело смысла. Интересно, понимал ли он, что, оставляя сына возле себя, он обрекал его на смерть. А мне дарил жизнь – позволяя фашистам увезти меня в лагерь.
Длинные седые волосы Аладара развевались на ветру.
– Впрочем нет худа без добра: трудовые лагеря в Югославии ничто в сравнении с концлагерями, где окончили жизнь большинство оставшихся в Будапеште евреев. – Он глубоко вздохнул. – Конечно, охрана обращалась с нами по-скотски.
Но близился уже конец войны, приход союзников был делом времени.
Подходя к французскому берегу, пароход дал гудок.
– Меня всегда забавляло, как Геббельсу удавалось так перевирать новости, чтобы они выглядели не такими пугающими, – продолжал Аладар. – Он назвал день высадки, 6 июня 1944 года, «последней отчаянной попыткой поверженных союзников». Но всем было понятно, что нацисты уже проиграли, их поражение не за горами. Мы видели американские и английские бомбардировщики в небе над Югославией, они летели бомбить нефтяные месторождения в Румынии. И это вселяло надежду. Мы знали, что помощь близко.
Алекс вспомнила, как обрадовалась Анна Франк, когда началось наступление союзников: «6 июня 1944 года. День высадки. Наступление началось». Вспомнила, как прочла об этой дате с Марко в доме-музее Анны Франк ровно восемь дней назад.
– Аладар, мне необходимо вам кое-что сообщить.
Он продолжал рассказывать.
– Советские освободители ничем не отличались от фашистов. Где бы они ни появлялись – особенно в маленьких городках, – они сразу насиловали молодых женщин. Когда русские освобождали Венгрию, двигаясь в Германию – осенью 1944-го, кажется, вот тогда я начал свой долгий путь домой. Слава Господу, в Швейцарии мне дали статус беженца. Так я и прожил все эти годы. Германское правительство ежемесячно выплачивает мне пенсию. – Он на минуту замолчал. – В качестве компенсации за то, что они со мной сделали.
«Когда ты ему скажешь? – задавалась вопросом Алекс. – Когда ты скажешь, что больше у него никого нет в целом свете?»
– Видите? – указал он на один из заснеженных пиков, возвышающихся над портом Эвиан. – Дан-дю-Миди, высотой 3257 метров. А вон там Дан-Бланш, 4356 метров.
– Ваш отец знал высоту каждой вершины в Альпах. Это правда?
– Правда. Он и меня научил. – В его глазах мелькнула печаль. – Откуда вы знаете?
– Магда упоминала об этом в своей «Устной истории». Вы когда-нибудь слышали о ней?
– А где она хранится?
– В Нью-Йорке. В Колумбийском университете.
– Я никогда не был в Америке, а Магда так и не вернулась в Европу. Хотя и посылала мне деньги. Понимаете, я не мог работать. После лагеря мне пришлось весь обратный путь до самого Будапешта проделать пешком. Я не знал, живы ли мои родители. Соседи сказали, что маму немцы увезли в Аушвиц. Она так и не вернулась. – Он тяжело вздохнул. – Тогда я пошел по адресу, где жил отец, – улица Андраши. Там уже жили другие люди. Мне рассказали, что отец погиб от рук фашистов – венгерских фашистов, а его жена и дети умерли в концлагере. Думаю, никто и не догадывался, что Магда выжила. Я и сам узнал об этом позже, когда она позвонила из Нью-Йорка. Через наших общих друзей она выяснила, что я пережил войну. Мы остались единственными родными людьми.
– У вас никогда не было своей семьи?
– Знаю, почему вы об этом спрашиваете. – Аладар повернулся к Алекс. – Магда сообщила мне об опекунском счете. Не могу поверить, что он все время находился тут, менее чем в трех часах езды. Если бы я знал… Потребовал бы свою долю. В конце концов, я тоже сын Аладара Когана. В своем завещании он назвал меня законным наследником – наравне с Маг-дой и Иштваном. К сожалению, когда отец умер, когда умерла его жена, началась такая неразбериха. Мы никогда не думали, что осталось столько денег, что фашистам не удалось наложить на них лапу.
– Возможно, вам интересно прочитать вот это. – Алекс достала договор, подписанный отцом Аладара и Рудольфом Тоблером. Она показала Аладару последнюю строчку второго абзаца: «В случае их смерти средства на счету подлежат разделу в равных долях между всеми их детьми».
Алекс передала ему письмо.
– Думаю, он имел в виду вас.
– Я тоже так думаю. – Аладар не сводил глаз с письма. – Мой отец был хорошим человеком. Уверен, он одобрил бы то, как мы собираемся распорядиться деньгами. Свою жизнь уже
поздно менять, но кое-что мы можем сделать, чтобы больше ни с кем не повторилось то, что случилось с нами.
– О чем вы?
– Неужели Магда вам не рассказала? Мы хотим основать фонд, чтобы помочь детям получать образование. Попытка положить конец дискриминации.
– Магда изменила свое завещание? – удивилась Алекс.
