Я прошагал более двух часов в ожидании, пока наконец не услышал тягучий, как смола, скрип колес, Я бросился за угол. Наконец-то! По дороге, разбрасывая колесами пыль, медленно шагала лошадь, запряженная в арбу с высокими колесами. В седле, удобно поставив ноги на толстые оглобли, дремал старый каракалпак в выгоревшей от солнца, приплюснутой шапке из черной овчины.
Подъехав ко мне, возница чмокнул губами. Лошадь остановилась и, тяжело поводя облезлыми боками, понуро опустила голову.
«Час от часу не легче! — подумал я, глядя на выступающие ребра лошади. — Да этот пегас будет плестись к самолету до самого вечера!»
— Салам-алейкум, — сказал возница и почесал себе рукояткой камчи меж лопаток. — Вот, привез масла.
Он говорил по-русски, невероятно искажая слова, и, как видно, очень гордился знанием русского языка.
Я посмотрел на поклажу: старый молочный бидон с помятыми боками, два ведра, покрытые мешковиной, какой-то ящик, несколько снопов сухого клевера. Сесть было некуда, да и не хотелось. Я махнул рукой:
— Поехали?
Старик тронул лошадь. Заскрипели колеса, клубами поднялась пыль. Я забежал вперед и пошел по обочине дороги.
На сердце у меня было неспокойно, словно я что-то забыл и мне обязательно нужно вернуться. Улицы кишлака были безлюдны, но меня не покидало ощущение, что за нами кто-то наблюдает настороженным, враждебным взглядом.
Мы выбрались на окраину и свернули на проселок. Справа — голая, выжженная солнцем холмистая местность, вся усыпанная громадными обломками скал, постепенно переходила в мрачные отроги гор Султануиздага. Слева тянулись убранные голые поля с торчащими стволами джугары и кукурузы на межах. Дальше играла на солнце мощными струями Амударья. Тонули в серой дымке по-осеннему прозрачные кроны деревьев. Было тихо и мирно кругом. И вместе с тем беспокойство мое росло и росло. Меня раздражало солнце, спускающееся к горизонту, шуршание колючки под ногами, и этот нескончаемо-однообразный скрип колес. И я все время чувствовал на своей спине чей-то взгляд. Может быть, это смотрит возница?
Я чуть-чуть повернул голову, скосил глаза. Возница сидел, опустив голову, и явно дремал. Облезлая папаха его моталась из стороны в сторону. Нет, это не он. Но кто же?
Один раз, внезапно обернувшись, я заметил, как что-то мелькнуло и скрылось за обломком скалы. Я не был уверен: может быть, мне показалось? Но сердце у меня дрогнуло. Я был один и совершенно безоружен.
Впереди показался самолет, стреноженная лошадь, черная папаха сторожа. Я облегченно вздохнул.
Лошадь, подняв голову, заржала. Ей тихо ответила наша. Сторож встал, отряхнулся и пошел ловить своего коня. Поймал, снял путы, подтянул подпруги. Когда я подошел, он уже сидел в седле. Жиденькая седая бородка его трепетала от ветра. Морщинистое, изрытое оспой лицо приветливо улыбалось.
— Мир тебе, аэропланчи-шофер! Да сопутствует тебе святой Хызыр!
— Мир тебе, — ответил я. — Рахмат, спасибо. Ты никого не видел?
Сторож покосился на подъезжавшего возницу.
— Нет, не видел, — громко сказал он и гут же добавил шепотом: — Кругом бродят шакалы. Но ты не бойся, тебя не тронут, ты — посланец аллаха. — И громко: — Ко мне никто не подходил. Прощай, я поехал.
И тронул коня.
Мне стало не по себе. Я огляделся. В километре от нас, возле гор, виднелись развалины древней крепости. Может быть, там засели шакалы? Или они прячутся за обломками скал? В небе парил стервятник-орел. Кого он высматривал? Может, он уже инстинктивно предчувствует кровавую тризну? Еще сильны законы шариата, еще рыскают по пустыням остатки разбитых басмаческих банд. Еще сопротивляются байские сынки. Никак не могут смириться, что власть теперь принадлежит простому народу.
Возница кашлянул, привлекая мое внимание.
— Аэропланчи-шофер, мы приехали. Будем выгружать?
Сказано это было тихим голосом, но в словах его мне уже послышалась скрытая угроза. Не понравился мне и сам старик. Как-то уж очень старательно, как мне казалось, щурил он глаза и отводил их от моего испытующего взгляда.
— Давай бидон, — сказал я. — Сейчас я его тебе освобожу.
Возница ухмыльнулся:
— Бидон? Какой бидон? Ведра!
Я опешил. Недоброе предчувствие кольнуло в сердце. Я не взобрался, а влетел в арбу. Сорвав мешковину, замер в яростном недоумении. Передо мной были два ведра, наполненные маслом, но каким!
Я бросился к бидону. Сбивая пальцы, откинул крышку. На меня пахнуло какой-то кислятиной.
— Что это?!
— Кумыс, аэропланчи-шофер! Немножко пить будэшь — душа обрадуется. Много пить будешь — счастье придет, голове сладко будет, песни петь начнешь… Я задыхался от гнева:
— Где масло? — грубо прервал я его разглагольствования.
Старик с искренним удивлением и каким-то испугом поднялся с седла и заглянул в арбу. В его глазах мелькнуло сначала недоумение, затем обида.
Два ведра великолепного сливочного масла стояли на том же самом месте, куда он их поставил. Чего же еще надо этому капризному аэропланчи-шоферу? Может быть, в масло попал какой-нибудь сор?
Старик, кряхтя, перешел по оглоблям на арбу, наклонился над ведрами и, запустив два грязных пальца в масло, вытащил муху, потом соломинку.
Я молча сполз с арбы. Все пропало! Может быть, в эту минуту Керим со своей Гульзирой ждут меня в Кыз-Кеткене и надеются на выручку? А я, я, который все это затеял!..
Я был в отчаянии. Я чувствовал себя предателем. Если не сумею помочь молодым, все кончится для них трагически.
Меня привело в чувство настойчивое покашливание старика. Я обернулся. Ведра с маслом и бидон с кумысом уже стояли на земле, и возница растерянно топтался возле них.
— Ну, что тебе?! Старик засуетился.
— Вот кумыс, вот масла. Хороший масла, якши. Аэроплан кушайт, курсак не будет пропал…
И умолк, явно ожидая благодарности.
Я скрежетнул от бешенства зубами: «Да что он, издевается, что ли, надо мной?» Однако сдержался, ругаться не стал. Преклонный возраст собеседника обезоруживал меня.
— Ладно, — сказал я. — Спасибо. Рахмат. Можешь идти.
Но старик не уходил. Он смотрел на меня растерянно и умоляюще.
— Ты чем-то огорчен, аэропланчи-шофер? Ты чем-то недоволен?
Не дождавшись ответа, он растерянно потеребил жиденькую, в несколько волосков бородку.
— Вы вчера, когда спустились с неба и спасли мою внучку Аджурат, — старик часто заморгал глазами, — и подарили мне правнука, — две крупные слезы выкатились из щелочек глаз и повисли в складках у рта, — я был самым счастливым человеком под луной. Я сказал: «Надо поблагодарить посланников аллаха от всей души и от всего сердца». Я продал корову и пошел к мулле за советом…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
