— Что значит — ты слыхал? Я позвонил тебе первому, когда эта крутая особа Эмили вломилась ко мне и выложила свои козыри. И откуда ты взял, что ее подослал Роберт Йорк? Никто эту бабу не подсылал, Мерк, она все затеяла сама… Что с тобой?.. Это ты, Мерк?.. Эй, кто это, черт возьми?
— Это, — ответил Персивал голосом, похожим на соборный колокол, — Господь Бог, который велит тебе исправиться.
Положив трубку, он снова обрушился на Эмили Йорк. Его брань смешивалась со смехом блондинки.
— Грязная, старая, двуличная сука!
— О, Пучи, не надо так говорить. Ты ведь никогда не обидишь и мухи.
— Это муха никогда не обидит меня! — огрызнулся Персивал.
Глава 14
СТРАТЕГИЯ
Эллери позвонил в дверь, подождал и позвонил снова. Когда он в третий раз поднес руку к кнопке, дверь открыла низенькая леди в безукоризненно белом фартуке и проговорила с немецким акцентом:
— Перестаньте! Вы сломаете звонок. — Ее голос отдавал ароматом мест, где едят лапшу, шницели и штрудели.
— Я хотел бы повидать мисс Майру Йорк, — сказал Эллери.
— Ее нет, — заявила маленькая леди и начала закрывать дверь, но Эллери ей помешал.
— Вы, должно быть, миссис Шривер.
— Да, это я.
— Мне нужно ее видеть по важному делу, — объяснил Эллери.
— Она никогда никого не принимает, а я не знаю вашего имени.
— Моя фамилия Квин.
— Неправда, — кратко заявила миссис Шривер.
Эллери часто приходилось скрывать свое имя, но крайне редко — доказывать его подлинность.
— Но это в самом деле так!
— Нет, — возразила экономка и надавила на дверь. Эллери придержал ее. — Не знаю, кто вы, но мистер Квин уже был здесь.
— Это был мой отец! — крикнул Эллери в сужающуюся щель. — Я Эллери Квин.
Она открыла дверь и окинула его изучающим взглядом.
— Очень может быть. Ваш отец такой приятный человек. Почему он назвал вас Эллери?
Эллери оставил вопрос без ответа.
— Миссис Шривер, с мисс Майрой все в порядке? Думаю, ей может грозить опасность.
И хотя волосы миссис Шривер были так туго стянуты сзади, что ее лоб поблескивал от напряжения, казалось, что они встали дыбом. Брови над ее голубыми глазами сердито сдвинулись.
— Опасность? От кого!
Эта женщина, подумал Эллери, всем телохранителям телохранитель. Во всяком случае, задает вопросы по существу дела.
— Не знаю, — честно ответил он, — но считаю, что нужно принять меры предосторожности.
Одобрительно кивнув, экономка открыла дверь.
— Входите.
Эллери вошел и сразу же почувствовал атмосферу «лавки древностей».
— Где она?
— В своей комнате… — Интонации голоса экономки, напоминающие пенсильванских голландцев, делали фразу неоконченной — остальные слова как будто были проглочены. — Вы хотите просто на нее посмотреть или повидаться с ней?
Эллери улыбнулся:
— Я должен убедиться, что с ней все в порядке. Конечно, я хотел бы повидаться с ней.
— Но с ней все в порядке. — Миссис Шривер все еще колебалась.
— Вы же знаете, что случилось с Робертом Йорком, миссис Шривер.
— Gott![19] — Она посмотрела наверх — очевидно, в сторону спальни Майры Йорк. — Я узнаю, можете ли вы подняться.
— Мисс Дру с ней?
— Нет, — отозвалась с лестницы миссис Шривер. — Мисс Дру вышла погулять с собакой. — И она стала быстро подниматься.
Усмехнувшись, Эллери огляделся вокруг. Увидев слева мраморную голову улыбающейся девушки, он вошел в гостиную и был искренне восхищен красотой скульптуры. Глядя на окружающее ее множество безвкусных безделушек, Эллери подумал, что должна существовать какая-то конвенция, требующая, чтобы художественные изделия были так же красивы, как эта голова. Внезапно он услышал наверху голоса: один — тихий, спокойно уговаривающий, а другой — дрожащий, взволнованный и, как ни странно, еще более тихий.
— Он не поднимется сюда, это я спущусь к нему! Но я больше не хочу его видеть! Я знала, что он придет, однако не желаю с ним говорить! Я… Отошлите его!
В ответ донесся успокаивающий голос экономки:
— Успокойтесь, Liebchen,[20] его уже нет. Он ушел. А кроме того, это вообще был не он.
Оба голоса постепенно стихли.
Эллери стоял в холле, стараясь не издавать ни звука, как будто боялся, что даже скрип половицы может вернуть к жизни истерический шепот хозяйки дома.
Наконец мисс Шривер спустилась вниз.
— С ней все в порядке, — сообщила она, подходя к Эллери, — но она неважно себя чувствует.
— Раз с ней все в порядке, миссис Шривер, — кивнул он, — то я не стану ее беспокоить. Оставайтесь с ней подольше и присмотрите за ней.
— Хорошо.
Экономка проводила его до двери, около которой внезапно сообщила:
— Мисс Майра думает, что я сказала «Мэллори». Вы можете прийти снова.
— Мэллори? — быстро переспросил Эллери, но миссис Шривер уже закрывала за ним дверь. Покачав головой, он шагнул в Йорк-Сквер.
Уже темнело. Эллери с любопытством смотрел на старомодные низкие фонари, мерцающие желтоватым светом, по форме напоминающие бриллианты и казавшиеся перенесенными в парк из Диснейленда. Точно напротив входа в каждый из причудливых замков стояло по одному такому фонарю. Несмотря на электрические лампы, они имитировали газовые светильники и были всего лишь видимыми со стороны, ничего не освещая вокруг. Если убийца будет принадлежать к разряду стрелков в темноте, подумал Эллери, то этот маленький парк вполне подойдет для его операций.
Шагая вдоль юго-восточного края Йорк-Сквера, он размышлял об убийце. «Прав ли я в своем выводе, — думал Эллери, — что карточка с буквой «H» может предназначаться не Эмили, а Майре Йорк? Действительно ли я предвижу стратегию преступника? А вдруг, — пришло ему внезапно в голову, — угроза жизни Эмили или Майре всего лишь тактический ход и на самом деле единственной целью убийцы было устранение Роберта Йорка? Продолжит ли он сбрасывать двухсотфунтовые гранитные глыбы или же использует какой-нибудь другой способ?..»
В этот момент в Йорк-Сквер въехала патрульная машина, промчалась мимо и вместо того чтобы свернуть в один из углов, объехала парк по периметру и остановилась прямо перед Эллери, ослепив его фарами.
— О! — воскликнул водитель. — Простите, мистер Квин.
Машина двинулась дальше, а слезящиеся глаза Эллери различили, как она остановилась в северо-западном углу, где из ниоткуда возник человек и обменялся с водителем несколькими словами.
«Возможно, — продолжил размышлять Эллери, — убийца все же намерен предпринимать новые покушения, и я рад, что думаю так не один».
В южном углу парка стояла та, кого он в этот момент искал. Она задумчиво смотрела на черный прямоугольник мемориальной доски, вправленный в дерн. Эллери бесшумно приблизился к ней сзади и заглянул через плечо.
«В память о живом Натаниэле Йорке-младшем, родившемся 20 апреля 1924 г.», — прочитал он надпись, а вслух произнес:
— Выглядит как ошибка.
— Ой! — вскрикнула девушка и, вздрогнув, повернулась.
Желтый свет фонаря упал на столь гармоничные и пропорциональные черты лица, большие и влажные глаза, безупречной формы рот и изящно изогнутые ноздри, что пульс Эллери забился сильнее. Несмотря на предупреждение отца, он ожидал всего, но только не этого.
— Прошу прощения, — проговорил Эллери. — Я не хотел вас испугать.
Щенок, которого она держала на поводке, издал свирепое «Йиип!», и Эллери отпрянул в свою очередь.
Девушка, чьи страх и негодование уступили веселью, рассмеялась. Эллери еще никогда в жизни не слышал такой чудесной музыки. К своему изумлению, он испытывал чувство робости.
— У вас, сэр, я также прошу прощения, — обратился Эллери к щенку и вновь повернулся к его хозяйке: — Вы, должно быть, мисс Дру?
— Совершенно верно, — откликнулась она, и Эллери показалось, что он слышит божественные звуки Сороковой симфонии Моцарта. — А это Гоблин, сокращенно Гоб, — мой телохранитель.
— Еще раз прошу прощения, сэр, — поклонился Эллери щенку.
— Мисс, — поправила девушка.
— Сейчас темно, — попытался оправдаться он, улыбаясь. — Моя фамилия Квин.
— Эллери Квин? — Девушка явно не выглядела потрясенной. — Я знаю вашего отца, — сказала она об инспекторе так тепло, как о старом друге.
Эллери усмехнулся про себя. Обычно, услышав его имя, посторонние люди восклицали: «Эллери Квин? Я читал ваши книги!» или «Квин? Тот, который раскрыл такое-то дело?». Поэтому иной раз Эллери, без особых угрызений совести, отзывался о себе в своих книгах как о «великом человеке». Однако в Йорк-Сквере не происходило ничего подобного. Здесь, очевидно, все двери к сердцам открывал Квин-старший.
