В ту до слез радостную ночь, когда колхоз, подобно Москве, салютовал Красной Армии — правда, не из пушек, а из старых охотничьих ружей, — на митинге колхозников начался сбор подарков для освобожденных друзей. Следовало продумать подарки, исходя из положения геничан, и направить им то, в чем больше всего они могли в данный момент нуждаться. Наверно, им нужно будет строить дома взамен разрушенных немцами. Значит — в первую очередь лес!
— Пошлем вместе с лесоматериалом и своих каменщиков и плотников! — предложили комсомольцы.
— Можно будет, — согласился председатель.
Стали считать, что еще надо. Принесли фонарь и при его свете начали запись пожертвований.
Набралось: лесоматериала на двадцать домов, пятьсот пудов кукурузы, тысяча пятьсот литров вина, семьдесят одеял, сто сорок шелковых простынь, сто сорок подушек, сто сорок две пары шаровар, семьдесят две пары белья, шестьсот девяносто три стакана и сто девяносто три полотенца.
— Надо бы вернуть геничанам их бугая! — предложил практический Орагвелидзе.
Народ засмеялся, вспомнив о подарке геничан. Этот бугай прибыл в Грузию из Запорожья несколько лет тому назад, после подписания договора о соревновании между колхозами Орагвелидзе и Федора Никитича Клименко, депутата Верховного Совета СССР.
Грузины ездили в гости к украинцам. Они были в Каневе, на могиле Тараса Шевченко, видели Киев, и Орагвелидзе подарил товарищу Клименко книгу Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре». Украинцы, посетив село Шрома, ездили поклониться обелиску Ильи Чавчавадзе в Цищамурской долине, возложили цветы на памятник Руставели в Тбилиси и привезли в подарок Орагвелидзе «Кобзарь» Шевченко. Тогда же председатели договорились, кто чем поможет друг другу. Запорожцы были сильнее в животноводстве и коневодстве, грузины же славились как отличные садоводы, поэтому Клименко подарил колхозу имени Орджоникидзе чистокровного коня и племенного бугая отборной генетации, а Орагвелидзе взялся поставить в колхозе имени Сталина окулировку плодовых деревьев.
Бугая с великой гордостью везли в Грузию, на зависть всем соседним колхозам, и с течением времени получили от него замечательный приплод. С той поры между двумя колхозами возникла тесная дружба и уж не прерывалась ни на один день. И была она не только деловой, а глубоко личной. Родится кто-нибудь в селе Шрома — пишут тотчас геничанам, умрет кто-либо у геничан — в Шроме по нем справляют поминки. Переписывались между собою взрослые, переписывались ребята, старики мечтали переженить свою молодежь, запорожцев — на грузинках, грузин — на украинках.
Много хорошего принесла эта дружба, и шла она до самой войны. В дни нашествия немцев на Украину шромовцы твердо считали, что в случае чего геничане эвакуируются к ним, в Грузию, и приготовились принять сто семейств, отремонтировали для них жилье, создали запасы продуктов, подготовили даже работу им. Но геничан эвакуировали куда-то на Урал, и связь с ними временно порвалась. Впрочем, даже не порвалась, а приняла новые формы. Колхозник из села Шрома, майор Мегрелишвили, сражался за Украину и был награжден орденом в боях за Киев, а колхозник Запорожья, лейтенант Лаврентьев, был ранен в битве за Кавказ.
В селе Шрома был настоящий праздник, когда пришло письмо Кравцова, бывшего редактора стенгазеты в колхозе имени Сталина. Он интересовался, не приехала ли в колхоз имени Орджоникидзе его семья, считая, как и все прочие; что она, конечно, у друзей — грузин Михако Орагвелидзе сейчас же ответил ему и послал посылку. Письмо Кравцова было первой нитью, вслед за которой скоро от села Шрома и к нему протянулись со всех краев другие нити. Они шли из госпиталей на Урале и Киргизии, со многих фронтов, из колхозов глубокого тыла.
Красноармейцы Кириченко, Меженец, Тищенко интересовались судьбой колхоза и своих земляков.
Красноармеец Гоголенко просил разрешения приехать в гости: «Товарищ Михако! Я состоял до войны в геническом колхозе имени Сталина. Бригадиром был у нас Фищенко Алексей, тот, что приезжал к вам проверять договор. После лечения мне дали отпуск, а ехать некуда. Ненька моя, Украина, захвачена немцем. Родные, о которых я знаю, — это вы. Нельзя ли в вашем колхозе провести свой отпуск? И еще передайте привет нашим колхозникам Слимику и Мимрику. Они, наверно, у вас».
Письмо его прочли на колхозном собрании, и Орагвелидзе немедленно телеграфировал: «Приезжайте, ждем с нетерпением». Шромовцы понимали, что они — родное гнездо для геничан. Но Гоголенко побывать в Грузии не пришлось. Вместо него приехал из госпиталя лейтенант Лаврентьев, бригадир из колхоза имени Сталина. Он прибыл неожиданно и встречен был, как родственник, вернувшийся из дальних странствий. Его приглашали из дома в дом, толпой ходили за ним по улицам и долго не давали работать, требуя, чтобы он отдыхал.
Наконец, после долгих просьб Лаврентьева, устроили его у себя телефонистом, выдав субсидию на обзаведение. Он был хороший работник и товарищ, но сильно тосковал по семье, по родному колхозу, — жить ему в грузинском селе, не зная грузинского языка, было тяжеловато. Это все видели. Тогда председатель дал ему адреса некоторых геничан.
— Напиши им письма, веселей будешь. Может, они что-нибудь знают о твоей семье.
И точно — Кравцов ответил: семья Лаврентьева в Ставрополе. Решение было принято быстро: Лаврентьеву немедленно ехать в Ставрополь, повидать семью. Устроили ему прощальный ужин, дали на дорогу продуктов и всем колхозом проводили на станцию.
— Если будет плохо, забирай семью к нам! — сказали ему на прощанье.
Вскорости в село Шрома прибыла из Киргизии коллективная просьба от украинских колхозников, некоторое время проведших в шромовском колхозе. Они просили прислать им вызов из Грузии, желая вернуться в колхоз имени Орджоникидзе. Просьбу эту уважили… Сейчас, отгружая вагон мандаринов для освобожденного Киева, шромовцы выделили в сопровождающие киевлянина Сахарова, хоть многим из них тоже хотелось побывать на Днепре. Но Сахаров ехал домой, в родной город, — каждый понимал, что никто не может оспаривать у него права на эту поездку…
Воспоминание о давнем подарке геничан родило и предложение — выделить украинским друзьям два коня, четыре бугая, шесть коров и четыре свиньи. В мирное время эти цифры показались бы смешными, ибо животноводческое хозяйство колхоза имени Сталина было огромно, но сейчас и четыре свиньи могли пригодиться дочиста ограбленным геничанам.
— Я сейчас так живу, — говорит Орагвелидзе, — как будто у меня на руках два колхоза, свой и генический. Я верно вам говорю. Тот колхоз — тоже мой, — он потрясает толстой пачкой писем, полученных от запорожских друзей. — Как его брошу?
Рассказывая, он поднимает брови, рисуя всем выражением лица глубокое восхищение.
— Какие места золотые! Какой народ крепкий! Хозяйство было какое!..
И видно, что он даже представить себе не может жизнь без возвращенного богатства геничан. Только золотыми, полными богатства представляет себе он ставшие ему родными украинские места. Скорей вернуть им их чудесный облик, чтобы снова соревноваться в росте, в победах. И так будет.
1944
Воля
Третьи сутки танки штурмовали город.
Прорвав немецкую оборону километрах в двухстах восточнее этого города и уже две недели преследуя противника, танки выскочили на тыловые коммуникации немцев. Пехота отстала от танков, но это было в порядке вещей и ни в ком не возбуждало особого беспокойства. Все это время, пока части сверлили немецкие тылы, генерал находился в состоянии той приподнятой неутомимости, которая всегда охватывает военачальника в дни успешно развивающегося сражения, как бы ни было оно утомительно.
Но вот произошла эта проклятая, совершенно непредвиденная задержка у города. Генерал сейчас же перенес свой наблюдательный пункт метров на четыреста ближе к частям. Он хотел подчеркнуть, что он все-таки двигается. Однако движение застопорилось. Час тому назад, возвращаясь со своего правого фланга, где полковник Корольков провел семь безрезультатных атак, генерал впервые осознал трудное положение, в каком оказались его части. Центр продавливался, правый фланг уперся в сильно укрепленный рубеж, левый, наиболее слабый, опиравшийся на реку, пока еще один держался более или менее прочно, но генерал знал, что этой прочности хватит ненадолго. Положение было трудным.
Навстречу генералу по шоссе, поблескивающему бесчисленными маленькими лужицами, будто выложенному стеклянными торцами, двигалась небольшая колонна.
Он остановил ее, крикнул водителю:
— Какую задачу выполняете?
Тот, не задумываясь, ответил, очевидно не узнав генерала:
— Перебазуемся!
— Перебазуемся? Что это еще за слово такое выдумали — перебазуемся?.. Мы наступаем, наступаем, а не перебазуемся…
