К выстрелу, произведенному Субанеевым на перроне, все это вроде не имело отношения.
«Но только на первый взгляд!..»
Тревога не уходила.
«Кто-то же, однако, послал своего человека к магазину, чтобы выйти на Волокова! Но кто? Транспортная милиция? Транспортное КГБ?»
Машина все ждала его в переулке перед проходной. Водитель читал расстрепанную книгу — учебник. Он заочно учился в пушном.
— Поехали! — Смердов был уже в машине.
— В отделение?
— Если бы еще куда — я бы сказал!
Он сел сзади, широко откинулся на сиденье.
Водитель убрал учебник, включил радио.
«…Торжества коммунистических идей…»
До закрытия съезда и разъезда делегатов оставалось меньше суток.
— Убери звук…
— Есть.
Водитель спросил некстати:
— Покушать не заедем, товарищ подполковник?
— Проголодался? Или жена дома не кормит?
Водителя давно уже следовало сменить, но все не находились кандидаты. В районном управлении 33-е отделение пользовалось недоброй славой штрафбата.
— Теща! — водитель не понял сарказма.
— Давай, куда сказал, аскет…
«Лже-Анчиполовский…»
Он мысленно вернулся к характеристике, которую дал ему находившийся с ним в камере помощник. Тот определил его кратким:
«Ворина. Способен на все. И украсть, и замочить…»
Смердов вспомнил доставленного «скорой помощью» подрезаного у магазина хулигана.
«Вот с кого следовало начать!»
Мысль работала четко.
«У нас там давно не было поножовщины… Появился у магазина чужой. Он и подрезал! Вот откуда растут ноги!»
Смердов не заметил, как выбрались из переулков, свернули на Серпуховской проезд.
«Упал на штырь, видишь ли!..»
В нем поднялась злоба.
«Держишь блатной форс, сука! „Претензий ни к кому не имею!..“ А, когда всадили нож, не так себя вел…»
Проверить все надо было уже сегодня. Нельзя было начинать операцию, не удостоверившись, что все спокойно и никакая неожиданность не грозит…
«Претензий нет! Ничего, скоро появятся!»
Только вот приехать в больницу на допрос следовало как можно позже, когда начальство разъедется…
МЕНТЫ
Ментов, ночевавших в поезде «Москва-Новомосковск» подняли еще затемно.
На перроне уже гремело радио: кому-то пришла в голову свежая мысль в честь съезда транслировать на весь вокзал бравурную музыку и патриотические песни…
Одновременно в штабном вагоне включили микрофон.
По составу разнеслось:
— Всему личному составу — па-дъем! — Дежурный сделал короткую паузу. — Через тридцать минут общее построение на платформе… Па-вта-ряю…
В полученной из Управления телефонограмме, подписанной генералом Скубилиным, предписывалось перед проводами делегатов провести генеральную репетицию и краткое ознакомление с материалами исторического форума…
— Через тридцать минут общее построение…
В паузу ворвался голос замполита:
— По окончанию мероприятия обеспечить явку всего личного состава на митинг! Всенародное одобрение принятых съездом решений…
Митинг должен был плавно перейти в инструктаж, очередное Большое Сидение и, наконец, в начало проводов.
Оперативники на перроне быстро собирались вокруг Игумнова и его зама.
Мороз к утру ослабел, по пустым платформам гулял знобкий, проникающий под одежду ветерок. На путях чернели промерзшие за ночь электрички…
— Первый поезд с делегатами только после полудня, а мы…
— Делать им не хрена.
Заместитель Игумнова находился в крайней оппозиции к начальству.
— Репетиций этих еще на пол-дня, не меньше!
С площади вслед за машиной ГАИ под запрещающий знак потянулись автобусы.
— Слушаков Высшей школы привезли…
В генеральной репетиции, кроме ментов, принимали участие приданные силы. У депутатской комнаты одна за другой тормозили черные «волги» с ответственными, с проверяющими, с закрепленными из ЦК КПСС, Министерства внутренних дел, путей сообщения, а, главное, КГБ…
— Вот и мы!
Надежда была в форме, в майорских погонах.
Ее и еще нескольких курсовых Высшей школы МВД вместе со слушателями привезли в последнюю минуту уже под утро — слушаки провели ночь под открытым небом на перегоне по Курскому ходу.
Там обеспечивали прохождение литерного поезда с руководителем наивысшего ранга. Слушаков расставили у всех стрелок на путях, чтобы агентура НАТО не могла их перевести.
Кто должен был ехать, куда, зачем — осталось тайной.
В какой-то момент мероприятие было отменено, слушаков посадили в автобусы, вернули на вокзал.
— Может там тоже была репетиция? — Игумнов допускал любую несуразность Наверху. Разве не были они столько раз сами тому свидетелями?!
— У меня новости…
Сейчас, во время построения на платформе, был самый момент обговорить все дела. Накануне Надежде не удалось отчитаться о своей поездке на Петровку, 38 и в Министерство по поводу Волокова.
— Читай…
Это была форменная справка Главного Научно-Исследовательского Центра Управления Информации, в просторечьи — 1-го Спецотдела МВД, ведавшего регистрацией привлеченных к уголовной отвественности.
— Волоков судимый… Я читала приговор. Он…
— Мент или комитетчик?
— Мент. Бывший работник розыска… — Надежда объяснила. — Осужден за превышение власти. Применил силу к задержанному.
— Во время допроса?
— Да. Кроме того укрывал преступления от учета.
— Ну это у каждого. Иначе выгонят сразу…
— В итоге три года привлечения к труду. На общих основаниях. Старший опер. Но это не главное…
— А главное…
— Он работал в 33-ем…
Цуканов бросил едко:
— За что боролись, на то и напоролись…
Игумнов принял сообщенное молча.
В последние годы такое случалось все чаще.
Людей, обученных стоять на страже порядка, заставляли соблюдать одни законы и преступать другие.
«Ангелы-спасители» и «новые центурионы» должны были прятать преступления от учета и так, чтобы общество об этом не знало. Официально уличенного в укрытии ждала тюрьма. В лучшем случае увольнение.
Начальство боялось их сногсшибательных разоблачений.
Между тем профессиональный опыт погоревших ментов мог бы быть использован в своего рода штрафных милицейских батальонах, где виновные искупили бы кровью вину. Но…
— Никакого снисхождения! — требовал министр внутренних дел казнокрад и Первый его заместитель — взяточник. — Ни одного пятна на чистейших мундирах стражей порядка!
Министерство внутренних дел СССР сразу порывало любые отношения с изгнанными ментами, как с зачумленными.
В народном хозяйстве уволенных из МВД тоже встречали без оваций. Теперь до них уже никому не было дела.
Это была грубая ошибка.
Навыки в работе с агентурой, криминалистическое образование, «нордический» характер — удовлетворяющий жестким требованиям милицейского тестирования — толкали их к прежней деятельности.
«Только с противоположным знаком…»
Иногда казалось, что все наиболее дерзкие преступления, остающиеся нераскрыми, совершены бывшими коллегами — ментами, работниками спецслужб, прокурорскими…
Цуканов поинтересовался еще:
— Волоков признался на следствии? Не знаешь?
— Нет, — Надежда качнула головой. — Моя знакомая звонила следователю, который вел дело. Не признался. И никого не назвал.
Цуканов был удовлетворен.
— А в чем подозревали…
— Задержанного? В квартирных кражах. Потом ему это все удалось доказать. Посадили на шесть лет. Но суд как смягчающую вину обстоятельство для Волокова это все равно не принял…
Зам сказал мстительно:
— Вот если бы прихватили заодно и квартиру судьи, и выступавшего прокурора, наказание было бы другим!
— Этого следовало ожидать… — Игумнов проглядел бумагу Информационного Центра. Он не ответил Цуканову. — Теперь ясно, почему в 33-ьем так серьезно проверяли Николу. Группа очень серьезная…
— У них своя свадьба… — осторожно напомнил зам. — У нас своя. Нам-то чего?
— Группу придется устанавливать. Друзья Волокова, они из того же отделения. Наверняка проходили по делу в качестве свидетелей…
МЕНТЫ. ИГУМНОВ, ЭКСПЕРТ-БАЛЛИСТ.
— Капитан Игумнов! — передали по цепочке от головного вагона. Срочно к табло на втором пути. Баллист приехал. Эксперт… Специалист по оружию…
— Он не в дежурке?
— Тут на перроне.
— Сейчас.
Игумнов оставил все на Цуканова, направился к табло.
Надежда пошла, вместе с ним. Баллист начинал службу на Курском, как и она.
— Вон он!
Эксперт прохаживался вдоль табло — длиннющий, странноватый, целиком занятый своими высокими мыслями.
