— Будто нас здесь ждали, — пробормотал Аль, не в силах скрыть удивления.
— Так оно и есть, — согласно кивнул сын торговца.
— Как это? — удивленно воззрился на него Лот, который, наевшись и согревшись, был вполне доволен жизнью и вообще находился в том благостном состоянии, в котором люди готовы согласиться с чем угодно.
— Ну, не нас конечно. Странников. Это ведь особая пещера — Дающая отдых. Приходящие сюда должны обнаруживать все, что нужно для ночлега.
— Но откуда это все берется? Только не говори, что появляется само собой, будто это сказочная пещера-самобранка, — хохотнул Лот.
— И не скажу. Хворост собирают эти же странники. Только утром. Оставляя тем, кто пойдет следом. И сено оставляют из своих запасов. Сколько не жалко.
— Странно, что никто из беженцев не добрался до этой пещеры, — проговорил Лиин.
— С чего ты взял, что их здесь не было? — Лот огляделся вокруг, не находя, однако, ничего, что выдавало их присутствие.
— Если бы они здесь были, — ответил за сына воина старший царевич, глядя при этом не на собеседника, а куда-то в сторону, так, словно тот был недостоин даже его внимания, — то мы нашли бы здесь не дрова и кучу соломы, а… совсем другую кучу.
— Ох-ох-ох! — всплеснул руками бродяга. — Как будто вы, благородные господа, уйдя отсюда поутру, оставите что-то иное! Вы ведь, я так понимаю, не собираетесь делиться своими припасами сена.
— У нас его и так мало! — тотчас проговорил Лиин, из памяти которого вторая фраза стерла первую с такой поспешностью, что он не успел ее даже понять, не то что возмутиться слабо прикрытым оскорблением.
— И дрова собирать тоже не станете.
— Почему же? — Аль-си пронзил его ледяным взглядом, в котором полыхала ярость. Он-то все слышал и, несомненно, понял, однако возмущаться не стал, предпочтя вспышке ярости что-то более долговечное. Например, затаенную месть. — Вот ты завтра встанешь пораньше и соберешь.
— Почему я? — воскликнул Лот.
— А почему нет?
Скажи он что-нибудь другое, хотя бы: "А кто?" бродяга тотчас бы ответил: "Да хотя бы ты, благородный господин, который чтит чужие обычаи. Я же всего лишь бродяга. И приличные люди побрезгуют прикасаться к дровам, собранным моими грязными руками".
Но ответ, подготовленный на один вопрос, не подходил для другого. И Лот замешкался, а когда нашелся, разговор уже ушел дальше.
— Будем всю ночь по очереди дежурить, — Аль-си не предлагал, а распоряжался, — я первый. Затем Лиин, Рик, мой братец и, наконец, он, — небрежный кивок головой в сторону бродяги, затем смешок, сорвавшийся с искривленных усмешкой губ, — ему все равно вставать рано.
— Зачем это дежурить? — нахмурился сын торговца, с опаской оглядываясь вокруг. Ему совсем не нравилась идея сидеть одному, со страхом наблюдая за диким танцем на стенах пещеры рожденных пламенем и мраком теней, от которых веяло мертвым холодом. — Караванщики никогда не оставляли дозорных. Дикие звери боятся огня и не сунутся.
— Ага, а кто огонь в костре поддерживает, хворост подбрасывает? Горные духи?
— Не-ет, — не уверенно протянул Рик, — ну, я ведь никогда не ходил с караваном. Но отец мне ничего такого не рассказывал. Ночь ведь — время отдыха, и я думал… Скажи? — он повернулся в сторону сидевшего рядом с Лотом младшего царевича.
Тот молча пожал плечами.
— Как же так? Ты ведь был в горах!
Его отвлек смешок.
— Ты не знаешь моего братца, — мотнул головой Аль-си. — Он ведь перетруждать себя не привык. И ничего тяжелее книги в руки не брал.
— Я… — вскинулся Аль, собираясь сказать: "Это ты ничего не знаешь! Да я через все горы тащил на себе Ларга!", но, сам не зная почему, промолчал. Ему не хотелось оправдываться, словно он был в чем-то виноват. Да и никому здесь не были нужны его оправдания, даже ему самому.
— По ночам он, — довольно ухмыляясь, продолжал Аль-си, — спал, можешь не сомневаться. Дозор несли другие.
— Вот именно — другие, — вдруг, неожиданно для говорившего, прервал его Лот. Однако, поскольку, казалось бы, бродяга соглашался с ним, царевич не стал возражать. Пусть. "Пусть братец услышит все из уст того, кого считал своим другом. Так даже лучше". — Как ты думаешь, кто возится с ослами, распрягая их и кормя, когда торговцы спешат наполнить свои собственные желудки? Те же самые люди, кому приходится следить за костром, когда богатенькие лежебоки дрыхнут.
— Ну ты даешь! — хмуро глянул на него сын торговца. — Лежебоки? Это ты о караванщиках, которые обошли больше земель, чем ты, нахлебник торговых рядов, можешь себе представить! Богатенькие? Да те, кто не считает каждую медяшку, в жизни не отправится с караваном. Делать им, что ли нечего, как своей шкурой рисковать?
— Да? А слуг караванщики нанимают от человеколюбия? Исключительно в стремлении дать работу нуждающимся?
— Какие еще слуги!
— Мой брат ходил с таким караваном! Вкалывал как последний… Вернулся домой черный, весь высохший. А заплатили ему за месяцы труда такие гроши, что их даже не хватило, чтобы раздать долги! Но следующей весной он снова отправился с караваном. Надо же семью кормить. И не вернулся. Вот так просто — взял и исчез. Мать пыталась что-то выяснить, а ей — "Не суйся не в свое дело!"
— Конечно, не в свое, — зло бросил Рик. — Может, твоему брату надоело кормить столько голодных ртов, он и нашел себе что-то получше. В другом царстве.
— Не смей так говорить моем брате! — вскричал Лот, вскочив с камня, на котором сидел.
— А ты — о моем отце! — медленно поднялся со своего места крепыш. — Мой отец всю жизнь трудился, непоклодая рук, чтобы были сыты не только его собственные дети, но и дети таких, как твой брат!
— Успокойся. Твой отец был хорошим человеком. Я чту его память, — глядя сыну торговца в глаза, проговорил Аль-си, причем в этот миг в его голосе звучало такое понимание и сочувствие, что даже его брат, не думавший, что тот способен на подобные чувства, удивленно уставился на него, вместо того, чтобы прийти на помощь своему другу, которому в этот миг была нужна поддержка не меньше, а, скорее всего, даже больше, чем Рику. — Все, хватит на сегодня. Спите. Завтра будет трудный день, — твердым, отметавшим все возражения голосом проговорил царевич, а затем, повернувшись к бродяге, уже совсем иначе — презрительно и холодно, будто говоря даже не с человеком, а так, слепленным из грязи рабом, добавил: — Да, парень, умеешь ты наживать врагов!
— А что их наживать? — ответом ему была не скрываемая ненависть, сквозившая во взгляде, слышная в каждом слове. — Только не говори, что ты собирался стать моим другом, да вот я, такой плохой, оттолкнул тебя своей неучтивостью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
