три насупленных взгляда студентов красного факультета.
Вернее один насупленный - Гаврилы и два откровенно враждебных - Иванова и Эмы, до сих пор не знаю, как у нее фамилия.
- Преподаватель! - немедленно воскликнула последняя, тыкая в мою сторону тонким острым пальцем, - он что, тоже будет с нами?! Он… он… - она замешкалась, ища аргументы, видимо понимая, что одних эмоций будет маловато, - он же с жёлтого факультета!
- И? - хмуро поинтересовался Угрюмый, скрещивая руки на груди.
Он стоял между нами, с непроницаемым лицом переводя взгляд с меня на остальных студентов. По его реакции нельзя было понять, как он относиться к заявлению девушки, поэтому та чуть сбавила напор, но всё-равно, упрямо наклонив голову, произнесла:
- Все самые сильные болдары попали на боевой факультет, а жёлтые, как известно, ботаники и заучки с намного более слабым даром. Он будет самым слабым звеном.
Юпитер Фёдорович остался непроницаем, а вот Гаврила покосился на бывшую подругу с некоторым удивлением, видимо, в его понимании, ботаником и заучкой был кто угодно, но только не я, как и слабым звеном.
Это заметил и маг, но вновь осекать ту не стал, буркнул:
- Как бы то ни было, он член команды. Решения принимал не я, а комиссия во главе с ректором.
- А, ну всё понятно, - презрительно поджав губы покивал Эма, - пролез по блату? Или денег заплатил?
Это она произнесла уже в мою сторону. На что я только улыбнулся и ответил:
- Нет, ты что, натурой отдал.
Девушка, вспомнив свою неудачную попытку отдаться натурой мне, тут же зло и страшно завращала глазами. Волосы у нее на голове приподнялись и зашевелились, словно змеи Медузы Горгоны. Так, что даже оба её одногруппника опасливо стали отодвигаться в стороны.
- А ну прекратили! - рявкнул, вмешиваясь, Угрюмый.
Встал между нами.
- После турнира хоть глотки друг-другу перегрызите, а до этого, чтобы я подобного больше не видел! Вы команда и должны работать сообща.
Убедившись, что все притихли, он добавил:
- И в первую очередь знать возможности друг-друга.
Мы были в спортивной форме, и маг первым делом погнал нас бегать вдоль стены по залу. Первым Иванова, следом за ним Горшкова, потом меня и замыкающей Эму. Та вновь попыталась что-то вякнуть против, но была тут же заткнута преподом. Он хлопнул в ладоши, и мы побежали. Сам Угрюмый остался посередине зала, следя за нами и указывая на ошибки.
- Не части Такаюки, - говорил он, - шаг шире делай, беги размеренней, иначе быстро устанешь. Мы не на скорость бежим, важна выносливость на дистанции.
- Гаврила, молодец, только руками ритмичнее, ритмичнее, и поднимись на стопе.
- Эма, отлепись от Рассказова, держи дистанцию.
И только меня он демонстративно игнорировал. Умно. Лёгкими штрихами он показал, что не слишком доволен моим попаданием сюда, но если бы стал открыто проявлять негатив то это, конечно, одобрили бы Иванов с Эмой, но не одобрил бы Горшков. Значит фокус внимания именно на нем.
Круг, затем второй, потом третий, мы упорно бежали по залу, а Угрюмый и не думал командовать стоп.
Первой ожидаемо сдулась Эма, проповедование феминизма и вегетарианства не заменят физических тренировок.
- Я больше не могу, - задыхаясь прошептала она, отваливаясь и оседая на скамейку у стены.
- Не можешь, точно не можешь? - грозно вопросил ту Угрюмый.
Буквально насильно заставил пробежать её ещё круг. Затем, когда та вовсе упала, растянувшись на полу, кивнул:
- Теперь вижу, что больше не можешь. Хотя, ради приличия, могла бы и проползти с десяток метров.
Следующим к Эме присоединился Гаврила. Видимо там, где он до этого обучался и жил, ему не требовалось серьёзно бороться за свою жизнь.
Но боролся он до конца. Когда ноги уже не шли, двигался на четвереньках, когда устали и руки, продолжал ползти по пластунски. Поэтому Угрюмый его весьма искренне похвалил.
Ну а мы с Ивановым, как два воспитанника “Последнего пути” продолжали свой бег. Он питаясь ненавистью ко мне, а я на замешанном энергетическо-витаминном коктейле, из тех, что запрещены в бездарском спорте. Но мы же маги, и на нас запреты не распространяются. Поэтому я вкинул последовательно мельдоний, триметазидин, адамантилбромфениламин, фонтурацетам, меклофеноксат, эпинефрин, эфедрин, адрафинил, эпоэтин-альфа и бефунгин.
Как одним местом чуял, что нам тест на выносливость устроят. А дышать как загнанная лошадь, чувствуя жжение в легких и ломоту с тяжестью в мышцах, при этом жутко потеть мне совсем не улыбалось. Поэтому фарма была наше всё.
Будь я обычным человеком, от такой смеси ноги бы протянул, но у магов чуточку иной метаболизм. Плюсом магия огня делала меня весьма устойчивым ко многим негативным воздействиям, таким как отравления и болезни.
Вот поэтому бежал я легко и непринуждённо, буквально паря над устилающими пол спортзала крашенными досками. Каждый раз, когда Такаюки оглядывался на меня, я сдержанно улыбался ему, отчего лицо парня мгновенно перекашивало от злобы. Впрочем, разок он засмотрелся дольше обычного, не вписался в поворот и со всего маху врубился в стену. Без особых, правда, для себя последствий. Только посыпалась отбитая штукатурка, да Угрюмый выматерился в голос и сказал, что вычтет стоимость ремонта из нашей стипендии.
В итоге мы бегали до тех пор, пока не надоело магу самому.
- Всё! - рявкнул тот, останавливая наш забег, - хорош.
Он махнул рукой, показывая, что можно прекращать, после чего Иванов рухнул как подкошенный и замер неподвижно на полу.
- Слабак, - произнёс я, остановившись рядом, - я даже не вспотел.
- Что ты там говорила, про жёлтый факультет? - услышал я шёпот Гаврилы и увидел как тот тыкает девушку локтём в бок.
Та только громко фыркнула, словно лошадь какая и отвернулась.
Угрюмый тоже подошел к нам, ткнул пару раз носком ботинка тело, оодряюще произнёс, обращаясь к Иванову, так, похоже, и не пришедшему ещё в сознание:
- Молодец Такаюки, не сдался, боролся до последнего. Так и на турнире борись.
Затем покосился на меня, но вновь промолчал, отошел, скомандовал:
- Полчаса на отдых, затем на арену, посмотрим на вашу магию.
***
Полчаса Иванову оказалось мало, поэтому Гавриле с Эмой пришлось его тащить. Ну вернее Гавриле пришлось его тащить, а Эма шла рядом и покрикивала, указывая как именно и куда нести. Судя по наглому выражению лица и прущему из всех щелей самомнению, оба
