— И?.. — хохотнул Каменцев.
— Он выпил, потом передернуло его, как от разряда, оглядел он всех нас изумленно и с трагедией в голосе воскликнул: "Братцы, коньяк‑то прокис!"
— Похоже, истории суждено повториться, — прокомментировал Каменцев.
— Думаешь, придет к тебе на поклон? — спросил Забелин.
— Как выразилась однажды любимая женщина, проводившая, кстати, меня в этот поход, — поведал Каменцев, — куда он денется, когда разденется!
Позже, на ужине в кают–компании, подтолкнув Каменцева под локоть, Забелин шепнул:
— Похоже, ты прав… — И кивнул в сторону показавшегося в двери Кальянрамана.
Лицо пакистанца омрачала тоска. Подойдя к Каменцеву, он нехотя произнес:
— Доктор, мне необходимо с вами поговорить.
— Милости прошу. — Каменцев привстал из‑за стола. — Здесь или в санчасти?
— Я думаю, в санчасти…
В санчасти, где под присмотром дежурного матроса находился все еще находящийся в беспамятстве Филиппов, они присели в уголке, и пакистанец упавшим голосом поведал:
— Вчера… вчера случилось ужасное!
— Вы имеете в виду пожар?
— Да… Я — диабетик, и в огне погиб весь мой инсулин. Теперь вся надежда на вас, доктор.
Каменцев не нашел ничего лучшего, нежели пощупать пульс на потном запястье больного.
— Дело плохо, — констатировал, скорбно качнув головой. После, в задумчивости побродив у стеклянных шкафчиков, привинченных к полу, произнес: Кое‑что у меня имеется… И я в состоянии помочь вам. Но…
— Я заплачу! — Пакистанец прижал руку ко впалой груди. — Я заплачу вам хорошие деньги, доктор!
— При чем здесь деньги? — поморщился Каменцев. — Я вовсе не собираюсь наживаться на вашей беде, но, боюсь, те заменители, что есть у меня под рукой, обладают малоэффективными показателями. Нам предстоит выработать для вас определенную диету и режим… Но для начала мне надо знать тип вашего заболевания…
— Тип весьма неблагоприятный, — мрачно усмехнувшись, произнес пакистанец. — Позвольте вам пояснить…
Выслушав подробности, Каменцев удрученно вздохнул. Затем произнес в раздумье:
— Все, чем я располагаю, позволит вам продержаться дней десять–двенадцать… — Он достал шприц, порывшись в коробке с медикаментами, отыскал ампулу, обломив ее кончик. — Позвольте вашу руку…
— Не надо, я сам! — Кальянраман, протерев кожу поданной Каменцевым спиртовой салфеткой, сноровисто сделал себе укол.
Когда прозрачная жидкость перекочевала из узкого пластикового цилиндрика в кровь, он, закрыв глаза и распрямив плечи, глубоко и удовлетворенно вздохнул. Произнес через внезапную одышку:
— Я ваш должник, доктор… Должник и раб.
— Так вот, — сказал Каменцев. — До завершения экспедиции вы не дотянете. Вам срочно надо сойти на сушу. Поддерживающие дозы неполноценны, и они так или иначе плачевно скажутся на вашем здоровье.
— И что вы предлагаете? — отозвался Кальянраман, осоловело тараща глаза на утреннюю синь в иллюминаторе.
— Ничего, — бесстрастно ответил Каменцев. — Но вы, по–моему, не понимаете, к чему я клоню. От "Комсомольца" мы идем к Бермудам. Каким испытанием это явится для вас, предсказать не берусь. Мои запасы строго ограничены.
— И что же мне делать? — вопросил Кальянраман с испугом.
— Я буду откровенен с вами настолько же, насколько вы откровенны со мной, — продолжил Каменцев. — Лично мне плевать на всю эту экспедицию, да и к тому же я от нее очень устал. Судовой врач, как оказалось на поверку, удел не сладкий. А море, по моему мнению, лучше всего смотрится со стороны теплого пляжа. Поэтому я с удовольствием также оказался бы на береге.
— Но как я могу повлиять…
— Откуда же я знаю? — развел руками Каменцев. Обхватив тощими пальцами колени, пакистанец задумался, раскачиваясь корпусом на вертящемся табурете, а затем, уставившись на своего спасителя обескураженным взором, с запинкой спросил:
— Вам что, непременно требуется попасть в Америку?
— Не мне, а вам, — поправил его Каменцев. Кальянраман лишь тяжко вздохнул. Затем произнес:
— Мне не хотелось бы, чтобы господин Ассафар рассматривал меня как большую проблему для экспедиции…
— Н–да, он, чувствуется, человек суровый, — мельком взглянув на угнетенного пациента, произнес Каменцев. — Но, прибудь мы в Штаты, договариваться с ним ни о чем не потребуется, там в любом случае запланирована долгая стоянка.
— Что вы имеете в виду? — В тусклом взгляде пакистанца мелькнул отблеск какой‑то одному ему ведомой идеи.
— Я ничего не имею в виду, — холодно отозвался Каменцев. — Я просто рассуждаю с точки зрения медика, обязавшего себя во главу угла ставить гуманность и нужды больного. В данном случае — больного, которому грозит кома. Далее — выбирайте сами. Если вы находите в себе силы продержаться… Впрочем, есть иной выход: я могу официально обратиться к начальству, и…
— Да вы что! — отмахнулся Кальянраман. — Ни в коем случае! У нас и так достаточно неприятностей. И мне за них изрядно досталось… В общем, я вам признателен, доктор. За помощь и за участие. Когда следующий укол? — смущенно кивнул на использованный шприц.
— Желательно — завтра в это же время, — твердо заявил Каменцев. — Вам, дружище, придется выдержать режим жесткой экономии. Иначе не выдюжить.
Шатаясь от безысходности, Кальянраман покинул санчасть.
После обеда, покуривая с Забелиным на верхней палубе, Каменцев поведал товарищу о визите ученого мужа, услышав в ответ:
— По–моему, мы перемудрили. И как бы ваши намеки этот тип в чалме не воспринял бы ненужным для нас образом.
— Не думаю, что он станет…
— А я думаю, что ни в шпионы, ни в диверсанты мы категорически не годимся, — отрезал Забелин.
Каменцев хотел возразить, но слов не нашел. Отведя взгляд в сторону вечернего моря, рябившего низкими и ровными гребнями спокойных волн, он согласился в душе с правотой соратника — единственного человека на этой проклятой посудине, которому можно было довериться.
УОЛТЕР
Прибыв в Осло, Уолтер немедленно связался с одним из хорошо ему знакомых русскоязычных бруклинских мафиозо, попросив встретить его в нью–йоркском аэропорту с профессиональными телохранителями.
Мафиозо, в начале своей эмиграции работавший под началом Уолтера в качестве наемного менеджера, был безгранично обязан своему прошлому боссу, адаптировавшему его к заграничной жизни, а потому, не задавая никаких праздных вопросов, безукоризненно просьбу исполнил, и сразу же на выходе с таможни возле прибывшего из Европы пассажира возникли четверо громил, бдительно осматривающихся по сторонам и в качестве пароля произнесших пару фраз, несших в себе подтверждающую благонадежность их статуса информацию.
— Машина рядом с выходом? — коротко поинтересовался Уолтер у одного из охранников.
— Естественно…
— К ней вполне могли присобачить бомбу — Мордоворот снисходительно усмехнулся, кривя губу:
— Учли, начальник…
Однако сюрприза избежать не удалось: при следовании из аэропорта в город, на одну из заранее подготовленных ушлым гангстером конспиративных квартир, в машине раздался телефонный звонок, и, с некоторым удивлением обернувшись на гостя–клиента, охранник передал Уолтеру трубку:
— Вас…
— Здравствуйте, — вкрадчиво прошелестел незнакомый голос. — С прибытием!
Уолтер, сжав зубы, молчал.
— Вы все делаете грамотно, — продолжил неведомый собеседник, — но ваша осторожность, уверяю вас, совершенно напрасна. Давайте договоримся о следующем: вы посвящаете в ваши не доступные никому мысли доверенного человека или же составляете определенный документ, предназначенный для немедленного вскрытия в случае… ну, понимаете… И таким образом создается необходимый паритет. Если вы согласны, то за моральный ущерб мы завтра же переводим на ваш счет сто тысяч долларов.
— Где моя жена? — озлобленно буркнул Уолтер.
— Если вы согласны, — повторил голос, — то уже через час она будет дома.
— Согласен, — проронил он. — Что дальше?
— Дальше остается рассчитывать на ваше умение держать слово и на благоразумие, естественно…
Послышался щелчок, и в трубке воцарилась многозначительная тишина.
Сквозь затемненное стекло Уолтер, болезненно прищурясь, обозревал знакомую панораму дороги, пролегшей мимо убогих домиков и закопченных тоннелей неблагополучных районов Куинса.
Теснящиеся по его бокам громилы с выученным тактом помалкивали, сонно и безразлично взирая в зеркала бокового обзора.
Уолтер призадумался.
Сделанное ему предложение отличалось несомненной логикой и целесообразностью, однако он никогда не желал следовать ничьей указке, предпочитая и в самых благоприятных условиях выработать собственный страховочный вариант, напрочь ломающий канву известной партнеру или же противнику схемы.
