Мир вокруг расцвел необычайно яркими красками, ослепительным светом падающих звезд. Тело ликовало, сотрясаясь все сильней от пульсирующего натиска, и наконец все соединилось в одном мощном взрыве.
Патрик рухнул на нее, не в силах больше держаться на дрожащих руках, и Марсали наслаждалась его тяжестью, утопая в пуху перины. Он загнанно дышал ей в ухо, и она слышала, как бьется его сердце — или ее?
Она захватывала губами завитки черных волос на его виске, перебирала пальцами вьющиеся пряди на затылке. Последние содрогания пережитого блаженства… Марсали казалось, ее тело светится, точно внутри ее разом зажглись тысячи свечей.
Патрик поднял голову, лениво улыбнулся ей, и она подумала, что в эту минуту нет никого счастливее ее. Быть может, нынче ночью они зачали дитя — мальчика с зелеными, как у Патрика, глазами, такого же сильного и доброго.
— Я, наверное, тяжелый, как конь, — шепнул он и скатился с нее вниз, увлекая за собой. Теперь наверху оказалась она.
Так странно — и так чудесно — было смотреть на него сверху вниз, видеть блуждавшую на его губах улыбку. Марсали нагнулась, поцеловала мужа в шею, туда, где прямо под ее губами бился пульс. Вот так бы и остаться навсегда — обнимая его, в его объятиях… Рука Патрика скользнула вниз по ее спине, и она вспомнила, какая у него длинная линия жизни, и улыбнулась.
За окном прогремел гром, и Марсали вздрогнула от испуга.
— Это просто гроза, — успокаивал ее Патрик.
— Да, — согласилась она, но почему-то ее охватил озноб. Она дрожала и не могла согреться. Удивительно, как холодно стало вдруг в комнате.
Сверкнула молния, и почти сразу же снова грянул гром.
— Ты замерзла, — проворчал Патрик, растирая ей покрывшиеся мурашками плечи, притянул к себе, укутал тяжелым пуховым одеялом ее и себя и обнял еще крепче.
Но озноб все не проходил. Когда раздался третий удар грома, Марсали, сама не понимая почему, опять задрожала. Она никогда не боялась гроз — наоборот, даже любила их, и в Эберни часто выбегала к парапету полюбоваться буйством стихии. А сейчас она была рядом с Патриком, в его надежных руках, любимая, желанная… Чего ей бояться?
И все же ее трясло от страха.
Марсали верила в ясновидение, верила, что некоторые люди могут предсказывать судьбу. Но никогда не знала, что сама наделена таким даром.
Да нет, глупости. Она заморочила себе голову болтовней о цыганках и линиях жизни. Она счастлива, как никогда в жизни. Может, именно потому, что счастлива, она боится, что это ненадолго? А если и так, самое разумное — перестать беспокоиться попусту.
Патрик осыпал ее поцелуями, и она прильнула к его груди. Сейчас он согреет ее.
Но озноб все не проходил, не оставлял ее всю ночь. Марсали смотрела на спящего Патрика. Над туманными горами Шотландии уже занимался рассвет, а она так и не согрелась.
18.
Перед рассветом Патрик бесшумно встал с кровати. Ночью что-то встревожило Марсали; он понимал это и не хотел, чтобы она проснулась, когда он уже уйдет. Наклонившись к спящей жене, он коснулся губами ее губ.
Как ни легок был этот поцелуй, Марсали тотчас открыла глаза, несколько раз моргнула спросонья и потянулась тонкой рукой к руке Патрика. Глядя на нее, он почувствовал знакомое напряжение в чреслах: она лежала нагая, как Ева, и нагота ее была прекрасна, как нагота статуи, а тело излучало милое сонное тепло.
— Мне пора идти, — сказал он, всей душой желая остаться. Но сейчас никак нельзя было дать отцу повод усомниться в себе, и вряд ли этому будет способствовать то, что отец обнаружит его в постели с дочерью заклятого врага.
Патрик потянулся к валявшемуся на полу у кровати пледу, но Марсали удержала его за руку.
— Ты не скажешь мне, куда идешь? — невнятно, будто сквозь дрему, спросила она.
— Во-первых, мне надо навестить Быстрого Гарри.
— А во-вторых?
— Встретиться с Руфусом.
— Где он сейчас?
Патрик засомневался, стоит ли говорить, — но лишь на миг. Марсали — его жена, и происходящее касается ее не меньше, чем его самого.
— Мой корыстный друг позорит себя службой у Синклеров, — ответил он.
Потрясенная, Марсали широко раскрыла глаза.
— Но ты ведь не собираешься на земли Синклеров?
— Нет, — успокоил ее Патрик. — Я только встречусь с ним, если ему удастся прийти незамеченным.
— Можно мне с тобой? Он покачал головой.
— Условленное место слишком близко к границе с Синклерами. Я не могу подвергать тебя такой опасности.
— А себя можешь? Патрик улыбнулся:
— Родная моя, я пережил двенадцать лет бесконечных войн. Никакие Синклеры мне не страшны.
— А мне страшны, — сдвинула тонкие брови Марсали.
— Я-то думал, ты ничего не боишься, — тихо засмеялся он.
Но ей было не до смеха.
— Ты ведь не пойдешь один?
Он нежно провел кончиками пальцев по ее щеке.
— Не тревожьтесь, госпожа моя.
— Буду, — возразила Марсали, и это не было похоже на пустой каприз.
Пришлось нагнуться и еще раз поцеловать ее.
— Увидимся за ужином. — Он снова попытался высвободить руку, но Марсали не отпускала, не хотела, чтобы он уходил.
— Прошу тебя, Патрик, — настойчиво повторила она, — возьми с собою кого-нибудь.
— Постараюсь, — честно ответил Патрик, хотя понимал, что вовсе не такого ответа она ждала. Что ж, большего он обещать не мог.
Он подобрал плед, быстро завернулся в него, подпоясался и застегнул брошь на плече; затем с порога послал Марсали воздушный поцелуй и вышел. Его провожал ее взгляд, потемневший от волнения.
* * *
Войдя в отцовскую спальню, Гэвин по одному взгляду на лицо родителя понял, что пахнет грозой.
Нынче отец воротился домой раньше обычного, раздосадованный, очередным неудачным рейдом, который предпринял, ища поддержки соседей в борьбе против ненавистных ему Сазерлендов. Никто из ближних кланов неприязни к Сазерлендам не питал. Все устали от войн, и, кроме того, никому не хотелось прогневить нового короля, Карла, у которого, по слухам, Патрик Сазерленд был в особом фаворе.
Гэвин видел: отец обозлен, измучен, считает, что друзья и прежние союзники предали его, и потому, представ пред отцовские очи, мысленно готовился к худшему. В глазах у старого графа горела явная жажда крови.
— Дункан доложил мне, что тебе сопутствует удача.
— Да, — кивнул Гэвин. — Наше стадо стало куда больше.
— А что Сазерленды? Как они ведут себя?
— Время от времени переходят границу, грабят по мелочи, но коров мы стережем зорко.
— А твоя сестра?
— Все еще в Бринэйре. Мой лазутчик вчера донес, что она жива и здорова, заправляет всем замком, и обращаются с нею хорошо.
— Хм, — нахмурился старик. — А Сесили?
