А какой он был? Выше? Лучше? Раньше он любил меня – вот в чем дело.
– Я почти молилась на него. Сама не понимаю почему. Правда, он всегда ко мне прекрасно относился…
Уолтер понимающе улыбнулся:
– Что ж, поступай как знаешь. Тут я тебе не советчик.
– Жаль.
– Ну хорошо, – неохотно сказал он, – хотя повторяю: решать тебе. Но мне кажется, пригласив его, мы ничего не теряем. И потом, если он придет, ты по крайней мере будешь знать, что он тоже сожалеет о случившемся.
И я послала отцу приглашение, и Дэниелу с Розой тоже, и сказала Tee, что не могу пойти к ним сама и прошу ее передать им, что я действительно хочу их всех видеть. А за две недели до свадьбы попросила ее передать отцу, что Уолтер приглашает его на ужин. (Я еще не отказалась от комнаты и уходила ночевать туда, но большую часть дня проводила у Уолтера, готовясь к свадьбе.)
Отец выглядел лучше, чем я ожидала, судя по рассказам Теи, и я сразу насторожилась. Прошедший год не сломил его, хотя и превратил в старика. Костюм на нем болтался, но сразу было видно, что отец умеет носить вещи. Держался он не вызывающе, но и не робко.
– Привет, Руфи. Рад познакомиться, мистер Штамм.
– Мы рады видеть вас у себя, мистер Кософф.
Тея и я первыми прошли в гостиную. Сели на диван, отец устроился в кресле; Уолтер приготовил всем выпить: себе мартини, нам с отцом виски, Tee херес. Тея начала рассказывать о своей работе в школе, но разговор не клеился; мы с отцом изо всех сил пытались держаться непринужденно, и все же нам было не по себе.
– Да, – сказал Уолтер, ласково глядя на нас, – будем счастливы! – И поднял бокал.
– Лэхайм, – отозвался отец.
– Простите?
– Лэхайм, мистер Штамм, – серьезно повторил отец. – Вы еще не знаете, что это такое? Ай-яй-яй, Руфи, стыдно.
Ах, вот какую роль ты выбрал! Я не знала, смеяться мне или сердиться. Интересно, как Уолтер воспримет этого еврейского папочку, которого отец явно вознамерился изобразить.
– Лэхайм, мистер… Можно называть вас просто Уолтер?
– Буду очень рад.
– Это значит «За жизнь». Самое главное слово. Жизнь. С Божьей помощью вы с Руфи многим дадите жизнь.
– С удовольствием за это выпью, – благодарно сказал Уолтер, не подозревая подвоха.
Ах вот как – с Божьей помощью. А не ты ли орал на маму, когда у нее это случайно вырывалось?
Tee, судя по всему, тост понравился. Мы выпили за жизнь. Горничная внесла закуски. Я ненадолго вышла в кухню, чтобы посмотреть, готово ли горячее.
– Каждый вечер, – вещал отец, когда я вернулась, – этот цыпленок залезал-таки ко мне на кровать, у него даже была своя подушка. А когда его хотели зарезать, я рано утром тайком убежал с ним в лес. Потом меня нашли, но я прижал цыпленка к груди и сказал: «Лучше меня убейте, а цыпленка не трогайте!» А вот и Руфи. – Он повернулся ко мне: – Я тут рассказываю твоему… м-мм… жениху про нашу жизнь в Кейдане.
В Кейдане. За всю свою жизнь я почти не слышала рассказов о его родном местечке. Улыбнулась ему и подумала: «Ну и лицемер! Хоть бы меня постеснялся». Остаток вечера прошел в этой приятной, насквозь фальшивой атмосфере: Уолтер и отец, подвыпив, стали друзьями; Тея время от времени смотрела на меня, словно хотела сказать: «Видишь, я же знаю, в душе все люди очень хорошие». Я испытывала облегчение и раздражение одновременно, видя, с какой легкостью мужчины нашли общий язык. Я ушла вместе с отцом и Теей; прощаясь у метро, отец пожал мне руку.
Церемония происходила в гостиной. Наш брак скрепил раввин, которого Уолтер пригласил «из уважения к моим чувствам». Молодой блондин с модной короткой стрижкой, в совершенстве освоивший искусство проводить обряд по всем правилам и не казаться при этом смешным. Сначала он неуверенно прочел несколько стихов по-древнееврейски (словно повторяя их за невидимым суфлером); затем последовал маленький шедевр ораторского искусства, который мог произнести мало-мальски образованный священник любого вероисповедания. Суть этой речи сводилась к тому, что все люди, кем бы они ни были, достойны жить в любви и согласии.
Лотта присутствовала на бракосочетании по настоянию Уолтера; он заявил, что она обязательно должна прийти. Она явилась за пять минут до начала в черном шелковом платье, старившем ее лет на десять. Несмотря на траурный наряд, она, казалось, была в прекрасном настроении. Излучала радость и доброжелательность настолько неискренне, что я невольно ежилась от неловкости, пока друзья Уолтера говорили ей комплименты.
– Руфь, – воскликнула она, – какая ты красивая. Как с обложки модного журнала. В жизни не видела такой красивой невесты.
Я еще больше съежилась в своем белом платье и ответила:
– Спасибо, Лотта. Спасибо, что пришла.
Она сбросила маску только один раз, когда ее знакомили с моим отцом.
– Лотта, – сказал Уолтер. – Это отец Руфи, мистер Кософф. Она резко побледнела, улыбка исчезла с ее лица.
– Рад познакомиться, Лотта, – сказал отец. Она в оцепенении смотрела на него.
– Лотта? – Уолтер ласково положил ей руку на плечо. Он не понимал, в чем дело, зато я понимала прекрасно.
Ах ты мерзкий старик! Он убил себя, чтоб не возвращаться домой! Он видеть тебя не мог! Спроси кого хочешь!
Положение спас раввин, который подошел к Уолтеру. Пора было начинать. Я взяла Лотту за локоть.
Но она не желала принимать от меня сочувствия. Повернулась спиной и отошла. Я подвела отца к Tee, потом встала рядом с Уолтером.
Как ни странно, я волновалась больше, чем Уолтер. Он был весел и с очаровательной улыбкой представлял своих друзей, с которыми я недавно познакомилась, моим: Лу Файну, который, к моему удивлению, пришел с женой («Я очень рад за вас, Руфи», – сказал он, покачивая головой. Лилиан, по-королевски восседая в своем кресле, заметила, что Лу не говорил ей, какая я хорошенькая); Tee и моему отцу; Рите, которая сердито отвернулась от меня, когда я сказала ей, что выхожу замуж за Уолтера, но нашла в себе силы прийти на свадьбу – с поджатыми губами, разобиженная и подчеркнуто вежливая; Сельме с Джерри. Почти такая же толстая, как во время беременности (ребенку уже исполнилось пять месяцев). Сельма надела на свадьбу прозрачное платье розового шелка и была похожа на ходячую рекламу сладкой ваты. Я была ужасно рада ее видеть. Джерри, казавшийся карликом рядом с этой розовой громадиной, сказал, что я обязательно должна прийти посмотреть на их ребенка, хотя я, наверное, не приду, и я ответила, что приду обязательно. Я почти не слушала раввина, думая о людях, стоящих за моей спиной. Карл Симпсон поздравил меня с видом, не оставлявшим никаких сомнений: он восхищается моей ловкостью. Тея. На фоне ее розового платья и мягких русых волос мое платье казалось мне слишком белым, помада – слишком яркой, волосы – слишком черными и вьющимися. Вряд ли издатели «Журнала для невест» одобрили бы мой вид. Борис. Я вспомнила, как недавно ехала в Нью-Йорк, чтобы поговорить с Дэвидом, как старалась ни о чем не думать, просто смотреть в окно или уснуть, как не могла избавиться от одной и той же назойливой мысли:
