В конце концов Панфило де Самакона навлек на себя судьбу, на которую ему так зловеще намекали. И хотя он не хотел верить в это, но заключительная, лихорадочно написанная часть его рукописи говорит о том, что он не исключал такой возможности. Последнюю надежду на бегство из К'ньяна давало ему искусство дематериализации, в котором он немало преуспел. Изучая ее годами и дважды испытав на себе, он понял, что может использовать ее самостоятельно. В рукописи приведено несколько замечательных опытов — скромных успехов, достигнутых в его квартире; там же выражена надежда, что вскоре он сможет принять форму призрака и оставаться невидимым столько, сколько пожелает.
Как только это случится, писал он, путь наверх будет открыт. Конечно, он не сможет унести никакого золота, но достаточно и просто спастись. Впрочем, он возьмет с собой и дематериализует рукопись в цилиндре из металла Тулу, и, хотя это и потребует от него дополнительных усилий, он сделает это, так как рукопись и металл должны попасть во внешний мир. Он теперь знал выход, и если бы он смог преодолеть его в состоянии рассеянных атомов, то ни один человек и ни одна сила не смогли бы его остановить. Но более всего его беспокоило то, что он, возможно, не сможет удерживать свою призрачность достаточно долгое время. Это была единственная реальная опасность, как он понял из прежних опытов. Но настоящий мужчина всегда готов пойти на риск. Самакона был дворянином из Старой Испании, в его жилах текла кровь тех, кто пошел навстречу неведомому и покорил цивилизации Нового Света.
Много дней и ночей после принятия окончательного решения Самакона молился святому Памфилию и другим святым, перебирая четки. Последней записью в его рукописи, которая к концу все более напоминала дневник, была такая фраза: «Es mas tarde de lo que pensaba — tengo que marcharme…» — «Уже поздно, пора отправляться в путь…» После этого следовал чистый лист. Можно лишь догадываться о том, что произошло с ним дальше.
VII
Когда я оторвался от этого ошеломляющего чтения, утреннее солнце уже стояло высоко. Электрическая лампа еще горела, но эти признаки реального мира были бесконечно далеки от моего взволнованного сознания. Я знал, что нахожусь в доме Клайда Комптона в Бингере, но думал совсем о другом. Что это? Мистификация или род безумия? Если это розыгрыш, то какого времени: XVII века или современный? На мой не совсем опытный взгляд, древний возраст рукописи казался несомненным, а над тем, что представлял собой странный цилиндр, я даже не решался задумываться.
Но какое ужасающе точное объяснение всему, что происходит на холме, давала эта рукопись — всем этим дневным и ночным призракам, а также странным случаям безумия и полного исчезновения! Это было пугающе правдоподобное и зловеще последовательное объяснение — если бы только можно было принять его за истину. Все же это больше походило на жуткую мистификацию. В рассказе о подземном деградирующем мире был даже явный элемент социальной сатиры. Наверняка это была искусная выдумка какого-то ученого циника — что-то вроде свинцовых крестов в Нью-Мексико, которые однажды якобы нашел некий шутник, заявив, что это останки европейской колонии времен Темных веков.
Я не знал, что сказать Комптону и его матери, а также любопытствующим гостям, которые уже начали стекаться в дом. Все еще находясь в замешательстве, я разрубил этот гордиев узел, зачитав несколько фрагментов из рукописи и пробормотав, что это тонкая и оригинальная подделка, оставленная кем-то из предыдущих исследователей кургана, и все, похоже, поверили мне. Более того, казалось, все приняли эту версию с облегчением. Они словно забыли, что сам курган предлагал немало загадок, решить которые мы были не в силах.
Страхи и сомнения стали возвращаться, когда я принялся искать добровольцев пойти на холм вместе со мной. Я хотел организовать большую поисковую группу для раскопок, но эта мысль, как и прежде, отнюдь не привлекала жителей Бингера. Я и сам чувствовал поднимающийся во мне ужас, когда смотрел на курган и видел движущееся пятнышко, которое, как я знал, было дневным призраком; очевидно, несмотря на весь мой скептицизм, рукопись все же произвела на меня неизгладимое впечатление. У меня не хватало решимости взглянуть на движущееся пятнышко в бинокль. Вместо этого я отправился на холм с той смелостью, которая посещает нас в ночных кошмарах. Мой заступ и лопата остались там, поэтому я взял с собой только саквояж с мелкими принадлежностями. В него я положил цилиндр и его содержимое, смутно чувствуя, что, возможно, натолкнусь на нечто похожее на описанное в рукописи. Даже если это мистификация, она, вероятно, основана на каких-то реальных вещах, которые обнаружил предыдущий исследователь, а магнетический металл был чертовски странен! Таинственный амулет Серого Орла все еще висел на кожаном шнурке у меня на шее.
Шагая к холму, я не смотрел на него, и, когда подошел близко, там уже никого не было. В то время, как я карабкался наверх, меня тревожили воспоминания о рукописи. Если все, описанное в ней, правда, то испанец Самакона едва ли достиг внешнего мира — возможно, он стал видимым, и в этом случае его заметил страж на посту, или провинившийся свободный человек, или, по иронии судьбы, та самая Т'ла-Йуб, которая помогала ему в первой попытке к бегству. Пока Самакона боролся со стражем, цилиндр с рукописью вполне мог выпасть на вершине кургана, чтобы пролежать забытым почти четыре столетия. Но, убеждал я себя, перелезая через гребень, не стоит думать о таких нелепых вещах. Все же, если это и в самом деле произошло, Самакону, видимо, уволокли назад, и его постигла чудовищная участь: амфитеатр, увечья и служба где-нибудь в промозглом коридоре в качестве полутрупа-раба…
Но все эти мысли были прерваны шоком, когда я, оглядевшись вокруг, обнаружил, что мои лопата и заступ были похищены. Это было очень досадное обстоятельство, а кроме того, совершенно непостижимое, так как едва ли кто из жителей Бингера ходил ночью на холм. Может, они только притворялись испуганными, а на самом деле сыграли со мной злую шутку, когда провожали меня десять минут тому назад на курган? Я взял бинокль и внимательно осмотрел толпу на краю поселка. Нет, непохоже, что они ломали комедию; и все же, может быть, все это только грандиозная шутка, в которой участвовали поселок и резервация, — все эти легенды, рукопись, цилиндр, прочее? Я вспомнил, как видел издалека часового, как потом он исчез; еще вспомнил Серого Орла и его речи, выражение лиц Комптона и его мамаши, явный страх жителей поселка Бингер. Вряд ли это был розыгрыш. Но, очевидно, нашлись в Бингере один-два шутника, которые отважились прокрасться к холму и унести мой инструмент.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});