– Ходы надо просчитывать! Надо просчитывать ходы! – стучал пальцем по лбу и изображал «вилы в горло» Фофудьин.
– Можно подумать, что мы на машинах-бензинах ездим! Мы ж на сверхприроде ездим! Да мы их на любом помеле уделаем! – отстаивал свое право на развлечение молодняк.
– Мы их… мы их!.. Так об том и речь! Полчаса телячьего восторга и по три глотка юшки на брата, а в результате – сонмы новых врагов!
Старая гвардия не сдавалась, пытаясь всеми силами вразумить резвое и беспечное юношество, жаждавшее настоящих зрелищных поединков с дозированной долей риска.
И только Бомелий был абсолютно безмятежен.
42
Люся звонила и плакала, разрывая Маше сердце. По сложившейся в прошлой Машиной жизни традиции встретились в любимом кафе.
– Телефон ведь взял! Ну почему не звониииит???
– Люсь, если не звонит, значит, он тебе не нужен. Не твой человек, значит! Не смей по нему убиваться!
– Нет, мой! Я прямо чувствую, что мой! Я уже не знаю, куда себя деть! На стенку буквально лезу! Ну почему мне так фатально не везет?! – рыдала Люся. – Веришь, каждый вечер хожу на каток. Стихи какие-то крутятся в голове: все «любовь» да «кровь» рифмуются…
Марья вздрогнула. Этот якобы пошлый образчик поэтического дурновкусия открылся внезапно во всей своей неведомой ей ранее очевидности. Ну конечно же! Там, где плоть, там всегда любовь и кровь. Хоть так, хоть эдак. Марья вспомнила свою брачную ночь, улыбнулась тихо и пожалела вдруг подружку, которой не суждено больше никогда встретить своего Петю. И вообще, Люся виделась ей летящей по совсем другой орбите. А сама Маша… Нет, она двигалась даже не по орбите. Ее уносила некая центробежная сила от знакомого с детства двора, тополей, лавочек на детской площадке… И все это округлялось в отдельную планету, на северном полюсе которой стояла одна-одинешенька замерзающая во льдах Люся.
Маша не могла бросить подругу в момент отчаяния, а как утешить – не знала. Она чувствовала себя виновной в ее драме: отняла у подруги парня и перекроила тем самым ее судьбу. Люся и этот дурачок Петя могли бы пожениться, нарожать маленьких хорошеньких пупсиков и стать замечательной, чистой и вкусной московской плотью. А ведь я могу однажды не удержаться и отпить ее, с ужасом подумала Маша и сглотнула. С этим надо было что-то делать. Срочно! Собственно, вариантов было всего два: пить подругу или приобщить ее доподлинно. Марье предстояло принять решение.
– Пойдем со мной на гонки! Я тебе обещаю зрелище. Только ни о чем меня не спрашивай. Потому что, если узнаешь, обратной дороги не будет.
Нет-нет, это не было спонтанным решением. Маша и раньше-то ничего в жизни никогда не делала импульсивно, а сейчас и подавно. Вспомнив о красотках Бомелия, она решила, что ей не помешает свой, надежный человек, который внесет равновесие в женский баланс комьюнити. А дружок Уара – Бобрище – вполне сможет утешить девушку.
43
Москвичи – милые люди, только вопрос пробок их испортил. Если бы не пробки, в Москве давно уже был бы положительно решен вопрос ношения огнестрельного оружия. Ах, сколько роскошных, гуманных и коммерчески перспективных проектов по переустройству Москвы и жизни в ней ежечасно рождается в головах москвичей, застрявших в пробках! Да, пробки – это целый пласт московского бытия. Это отдельная жизнь москвича, которую он проводит параллельно той, в которой передвигается по тверди ногами. Когда-нибудь, укачивая на артритных руках правнука, москвич будет рассказывать ему о том, как познакомился с его прабабушкой в пробке на Садовом кольце. Сначала бабушка обаяла его тем, как виртуозно она ругалась, опаздывая из-за этой пробки на свидание с кем-то другим. Потом они целовались, потом у них было все, после чего они и поженились там же, в этой пробке. Жизнь в пробках постепенно упорядочивалась, чему способствовала развившаяся инфраструктура: торговля навынос, услуги парикмахеров и маникюрш, ремонт обуви и страхование, ЗАГСы и продажа путевок в свадебный тур, продажа контрацептивов и оформление сделок.
С тех пор как валидная органика перестала передвигаться по Москве на своих двоих и пересела в автомобили, акционеры холдинга вынуждены были искать прорехи в этой повальной транспортной революции. Собственно, технический прогресс и сам обеспечивал некоторые возможности. Например, технология дозаправки самолетов в воздухе вдохновила технический департамент холдинга на поиски чего-то аналогичного. И даже увела еще дальше. С помощью специальных психотехник, схожих в основе своей с медитацией, наиболее продвинутым членам комьюнити удавалось наводить астральный отсос на цель и буквально на ходу заправляться. Но при наводке в динамике даже самые ловкие часто промахивались, отчего возникла необходимость в статичных накопителях. Как только в автомобили пересел даже нижний уровень московского среднего класса, а проще говоря, тот самый, мифический, «среднестатистический москвич» со своим загадочным «среднемесячным совокупным ресурсом», Бомелий тут же распорядился провести тщательное районирование столицы с целью выявления мест, наиболее подходящих для создания дорожных пробок и парковок. Пробки были менее затратными статичными накопителями потребной чистой органики, несмотря на то что хроническое нерешение городской проблемы пробок стоило комьюнити приличного ежемесячного отката городским властям. Так что обходились пробки комьюнити практически в ту же сумму, что и устройство парковок. Но на свежем воздухе пилось как-то веселее. Экономить получалось только на логистике.
За организацию пробок в Москве отвечали два бывших извозчика, промышлявших в Москве еще со времен Смуты, которых кто-то из членов комьюнити, так и не признавшийся, приобщил доподлинно по неосторожности, а скорее всего – спьяну. Поэтому в Крестной Книге числились они бастардами. Пить извозчиков – пили: размещение в колясках и санях располагало. Но для преднамеренного приобщения они не годились. Слишком шумный был народец, хамоватый, да и не патриотичный ни разу. Если бы поляки не пожадничали в Смутные времена, то извозчики за милую душу подняли бы их пушки на стены Китай-города, да еще и развернули бы их, пожалуй, жерлами к Лубянке, где стоял в тот момент с войском князь Пожарский. Совсем как нынешние таксисты, которым беда – кормилица. Но со временем в извозчичьей среде произошло расслоение: выделилась элита – лихачи, троечники, колясочники, отдельная грузовая категория – ломовики в красных кушаках, остальные звались «ваньками», лошадь имели обыкновенно чуть живую, ни выездом, ни одежей – сплошь рваниной – глаз не радовали. Правда, и седоки у них были непривередливые. «Ваньки» часто бывали биты за чудовищный демпинг, оттого пили горькую без просыху. Лихачи же, несмотря на введенную униформу, рядились в шапки бобровые, кафтан с выпушками из лисьего меха и, для пущего удобства господ пассажиров, навешивали сзади себе на воротник часы, зеркальца и пепельницы. Грелись зимой извозчики преимущественно громкой бранью, за которую их регулярно штрафовали городовые и околоточные. Теперь же один приобщенный доподлинно бывший ломовик на грузовой «Газели» и бывший «ванька» на тщательно реставрируемой из года в год «копейке» руководили молодняком на «лексусах». Ста машин с лихвой хватало на полный затык Садового и Бульварного колец в час пик. К этому времени в самые узкие места съезжались комьюнисты и прицельно, без спешки, под милую сердцу брань водителей в адрес городских и прочих властей ужинали кем бог послал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
