пришёл разделить с вами и судьбу, и бедность, не всё можно было предвидеть, не столько сделать, сколько пожелали, но даст Бог, постепенно это всё поправится и как-то лучше будет.
– Но смилуйтесь, – начал иной, – спасайте скорее, а то тут наши кости останутся.
– Много тут вас всех?
– Будет без малого сто, каждую минуту новые прибывают, а тут ни дома, ни хлеба, ни горшка, ни одной вещи, которая его.
– Обо всём постараемся, – добавил Кароль, – только что не видно, как нам хлеб, мясо и кашу привезут.
– А что хуже, мой благодетель, – крикнул другой, возвышая издалека голос, – если бы эта собачья вера москаль пришёл, пожалуй, мы бы с палками на него выступили, потому что, не знаю, на сто человек найдётся ли десяток ружей, около двадцати палашей есть и сколько-то там ножей мясников.
– Оружие привезут также, – сказал Кароль громко, – до тех пор плохо, но должно быть лучше, только вижу, паны братья, простите мне, что вам это говорю, немного вы тоже опустили руки; можно бы здесь из этого жалкого лагеря что-то лучшее сделать, а, ложась на дожде и дожидаясь Божьего помилования, человек готов умереть от одного отчаяния.
– А что же тут делать? – отозвался высокий мужчина. – Покажите по своей милости.
Кароль заместо ответа привязал коня к дереву, достал четыре завёрнутые фляжки, которые привезли с собой с капитаном, и начал с раздачи по рюмке водки, сколько хватит.
– Вы должны, – сказал он, – иметь несколько топоров!
– Есть этого довольно, – отозвалось несколько.
– Значит, срубим немного деревьев, чтобы более слабых лучше защитить от слякоти и ветра. Капитан не пожалеет.
Говоря это и призывая примером, он взялся сам за работу. Более охочие пошли за ним, немного оживлённые, взялись за лопаты, потому что в недостатке стен земля, которая никогда глубоко не промокает, а в самую долгую слякоть там, где есть осевшая и непотрескавшая, выше нескольких дюймов воды не принимает, дарует тёплое схоронение. Выкапывание такой землянки, которую отброшенная земля охраняет от стекающего дождя, не много времени стоит, покрывается она ветками и является вовсе неплохим приютом. Немного сухих листьев и мха есть вовсе неплохое послание. Так некогда справлялся человек в диком состоянии, а сколько бы раз нападения не вынуждали его порвать отношения с цивилизованным миром, ему нужно было вернуться в первобытное состояние и традиции веков. Удерживались они больше в деревнях, где человек больше лишён городской помощи для жизни, поколения жителей городов забыли о том быте, от которого уже их прапрадеды отвыкли.
Кароль с капитаном оба взялись за работу и обучение, не боялись немного поцарапать руки, лишь бы тем людям добавить духа и охоты к работе. Сразу также повеяла на всех какая-то надежда, ярче разгорались костры, громче стали разговаривать, кое-где даже улыбка и шуточка взлетели на побледневшие уста. Выкопали несколько обширных землянок, а работа около них пошла так шибко, что можно было на ночь дать более удобное схоронение больным. Кароль, между тем, решил лечь в шалаше, лишь бы помочь более слабым. Капитан, который помогал насколько мог, скоро, однако, устал, сложил руки назад, сплюнул и сказал потихоньку Каролю:
– Всё это очень хорошо, но я, что не единожды спал на коне в марше и бедности достаточно наелся, такой войны, какая тут собирается, ни на минуту не понимаю. С регулярным войском на пули и штыки мужественно пойти, на это подписываюсь;
но голодным зимой ямы копать и с палкой маршировать на вооружённого солдата!.. В голове не умещается.
– Дорогой капитан, – отвечал ему Кароль, – такая война, о какой говоришь, это монаршия забава; войны народов против своих мучителей должны иметь совсем иной характер. Люди, лишённые всего, должны сделать себе оружие, заменить то, чего им не хватает, самоотверженностью, стойкостью, хитростью, каким учит неволя. Война двух армий хорошо обмундированных, снаряжённых всем, это есть разновидность игры в шахматы с той разницей, что заместо пешек переворачиваются люди. Это хорошо для династических интересов и удовольствия великих монархов, которые играют в солдата, как другие в театр и иные фантазии, но нам нужно вернуться к тем диким отрядам, в которых человек боролся с человеком часто когтями и зубами. Если бы волки нам могли бы прийти в помощь, я принял бы их союзниками, или как Самсон пустил бы лис с зажжёнными головнями у хвостов.
Капитан пожал плечами, а так как делалось поздно, собирался возвращаться, потому что ночь с другими в лагере провести не думал. Тот высокий мужчина, по призванию, возможно, какой-то театральный слуга, который с собой привёз запас хорошего настроения, видя прощающегося капитана, стал его приглашать остаться на ночь.
– Уж, пане благодетель, два салона устроены, ковры расстелены, если бы вы соблаговолили заночевать, нашлось бы где разместиться; я бы побежал за ужином к Позинкевичевой, за бутылочкой вина к Киасу и так бы, поговорив часок, вздремнули потом и зарезали скворца утром.
– Не хочу ни места у вас отбирать, – сказал капитан, – ни слишком привыкать к вашим удовольствиям, потащусь к дому, а так как мне сюда через своих трудно что-нибудь послать, потому что сразу бы во дворе разговоры пошли, из двора в деревню, а из деревни готово долететь до московских ушей, дайте мне сюда кого-нибудь, чтобы в лесу дорогу себе хорошо рассмотрел, тогда вам через него пришлю хоть водки, хлеба, колбасы и на что меня хватит.
– Ежели за едой ехать, – сказал театральный слуга, – я единственный умею с прилежным уважением ходить около бутылки и еды, знаю, какие вещи могут намокнуть, а каким влажность вредна, излишним доверием не злоупотреблю, что касается поиска дороги в лесу, я припоминаю ту баечку о хлопчике, которого разбойник привёл в лес, он бросал за собой зёрна фасоли, по которым позже попал назад домой. У меня в кармане четыре или пять на память взятых афиш ещё с того славного представления, когда на съезд в Варшаве именитых гостей играли балет «Три разбойника». Уже для любви моих товарищей пожертвую памяткой, порву афиши на кусочки и обозначу ими дорогу.
– Это было бы очень хорошо, – сказал кто-то из толпы, – но если по этим бумажкам, как по нитке, москали к нам попадут, вот тогда нам услужишь!
– Всё-таки до дня вернусь, а свои бумаги соберу по дороге. Хо! Хо! Не такой я глупый.
Все смеялись над этим способом ориентировки в лесу, но он оказался, однако, практичным, так как экс-суфлёр, несмотря на то, что до сих пор видел только те леса, какие были изображены на кулисах, однако целым и здоровым обратно в
