Однако Черчилль, любивший все великое — великие дела, великие события, великих людей, — напрасно давал широкий обзор прошлого человечества, напрасно расцвечивал его яркими красками своего богатого воображения. Он понимал, что человек — это загадка, время — это загадка и что, следовательно, историческое знание ограничено. Он и в самом деле считал, что история — это искусство, освещающее прошлое, оно упрямо старается пролить свой скудный свет на тех, кто когда-то прошел по земле, однако полностью воссоздать прошлое не в его власти. Не умаляя достоинств работы историка, он сказал однажды: «В неверном свете своей лампы, с грехом пополам освещающей пройденный человечеством путь, история пытается воскресить дела давно минувших дней, донести до нас эхо канувших в Лету событий, оживить своими бледными лучами страсти, кипевшие много веков назад»[187]. Однако отдельные участки пути так и останутся во мраке. Ведь нельзя отрицать, что значительные фрагменты прошлого утеряны навсегда. В душе Черчилля вера в знание боролась с грустью, внушаемой сознанием недолговечности человеческой жизни. По-видимому, давали себя знать его склонность к депрессии и ощущение тщетности всего сущего, усилившееся с годами. Этим и объясняется глубокий пессимизм, которым были отмечены последние годы его жизни.
* * *
Классифицировать исторические сочинения Черчилля непросто. В них перемешались литературные жанры, автор ни на минуту не оставляет читателя наедине со своим произведением. Его творчество в целом автобиографично. К первой категории его сочинений, выделенной весьма условно, можно отнести рассказы о колониальных кампаниях «История малакандских полевых сил» (1898); «Война на реке» (1899); «Лондон — Ледисмит» (1900); обширный шеститомный труд, посвященный Первой мировой войне, «Мировой кризис» (1923—1931), а также шеститомник «Вторая мировая война» (1948—1954). Во всех этих книгах большое место отведено повествованию о приключениях самого автора, принимавшего участие в описываемых событиях. Однако его искусство заключается в умении соединить личностный подход с общим анализом, используемым для создания широкой исторической панорамы.
К следующей категории можно было бы отнести две работы — сборник очерков «Мысли и приключения» (1932) и своего рода портретную галерею «Великие современники» (1937). А вот книгу «Моя юность» (1930) смело можно назвать автобиографичной. В ней автор мило описывает времена правления королевы Виктории и затем короля Эдуарда. Два других сочинения можно условно отнести к историческому жанру — «Лорд Рандольф Черчилль» (1906) и четырехтомник «Мальборо: жизнь и эпоха» (1933—1938). Однако это все-таки семейные биографии, в которых каждая строка дышит сыновней почтительностью, а объективность принесена в жертву любви автора к своим героям. Наконец, четырехтомник «История англоязычных народов» (1956—1958) — единственное произведение Черчилля, в котором автор практически не появляется на сцене и которое можно было бы отнести к собственно историческому жанру.
Еще одна немаловажная деталь: сочинительство принесло Черчиллю немалую прибыль. Впрочем, он сам первый заявлял, что не стоило бы писать книги, если бы они не продавались. Черчилль с самого начала взялся за перо ради денег и ради славы. Именно литературная деятельность стала с тех пор основным источником его доходов и позволила ему вести роскошную жизнь. К тому же книги Уинстона продавались все лучше, издатели платили ему баснословные гонорары, не отставали от них и редакторы газет и журналов. Мартин Гилберт подсчитал прибыль, которую Черчиллю принесли за восемь лет, с 1929-го по 1937-й, одни только гонорары и оплата авторских прав: общая сумма дохода превысила сто тысяч фунтов стерлингов![188]
В 1923 году, когда были опубликованы два первых тома «Мирового кризиса», уже стало ясно, что книгу ждет шумный успех. В то время память о Первой мировой войне была еще слишком свежа, и книга, изобиловавшая новыми документами, талантливо написанная участником событий, известным человеком, увлекала читателя, не оставляла его равнодушным. «Мировой кризис» сразу же оказался в центре оживленной полемики. Бурные споры вызвала одна из основных идей книги: автор утверждал, что во время войны профессионалы — генералы и адмиралы («the brass-hats»[189]) регулярно ошибались, тогда как профессиональные политики («the frocks»[190]) почти всегда правильно оценивали ситуацию. Напрасно Бальфур подшучивал над «блистательной автобиографией, замаскированной под всемирную историю». В успехе книги сомневаться не приходилось[191]. Кейнс, восхищавшийся «Кризисом», в свою очередь говорил, что это «антивоенный трактат, более действенный, нежели сочинение какого-нибудь пацифиста»[192]. В 1929 году Уинстон начал с увлечением работать над биографией Джона Черчилля, герцога Мальборо. Уинстон хотел не просто поквитаться с Маколеем и реабилитировать в глазах общества своего знаменитого предка. Он с упоением изучал славное прошлое Англии, когда страна за несколько лет превратилась из ничем не примечательного королевства в могущественную державу. Потому-то он и изобразил герцога Мальборо блистательным государственным деятелем, опорой короны и конституции, вершителем судеб Англии, которому под силу было разбить дьявольские планы Людовика XIV, вознамерившегося поработить Европу. Последний том книги, выражавшей политические взгляды автора, был опубликован в самый разгар чехословацкого кризиса, в нем легко угадывается параллель, проводимая Черчиллем между гегемонией Короля-Солнца и гегемонией Гитлера. Поэтому герцог Мальборо в книге Черчилля превратился не только в великого полководца, но и в великого стратега, а бледная королева Анна — в «великую королеву, за которую сражался не менее великий коннетабль».
Кстати сказать, «Вторую мировую войну» также нельзя назвать чисто историческим произведением. Эта книга, сразу же перешедшая в разряд классики, прежде всего, представляет собой полезное для истории свидетельство очевидца. Впрочем, и сам автор весьма скромно отзывался о своем детище: «Сомневаюсь, что подобная хроника существует или когда-либо существовала. Ведь в ней дается подробный подневный отчет и о ведении военных действий, и о работе правительства. Я не называю свои „Мемуары“ „историей“, писать историю — удел грядущих поколений. Однако я признаю за собой право назвать свою книгу вкладом в „Историю...“, которая появится в будущем»[193]. Черчилль первым из главных действующих лиц разыгравшейся драмы оккупировал область истории. Ему посчастливилось, с одной стороны, представить на суд потомков собственную версию своих поступков и той роли, которую он сыграл в этой войне, с другой — вынести на суд современников собственную версию событий 1914—1918 годов, одновременно эпическую и трагическую, втайне надеясь упрочить таким образом свою пошатнувшуюся репутацию.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
