работавших в товарном вагоне, и есть Слон. Но по имени его знали все – как и по репутации и ужасу, который она внушала.
Элефанти ездил в Бронкс уже неделю назад, но посещение все еще было свежо в памяти. Он как раз погрузился в мысли о нем, когда встретил на собственном дворе старого цветного.
– Ты еще кто? – потребовал Слон ответа.
– Я садовник.
– Что здесь делаешь? – спросил Элефанти. Пиджак нервно улыбнулся.
– Ну, здесь сад, а садовники работают в садах, мистер. – Он следил, как Элефанти быстро оглядел двор. – Видать, вы будете сын, а то вы похожи на мисс Четыре Пирога. Она о вас говорит целый день напролет.
– Какая-какая мисс?
Пиджак осознал свою оплошность и быстро надул щеки, выпустил воздух через рот.
– Дама внутри… травница. Я так понимаю, она будет ваша матушка? Я у нее работаю. Забыл, как по имени.
– Она здорова?
– Да-да. Только что прилегла. Она брала меня с собой… э-э… мы искали фитолакку у гавани.
Элефанти слегка расслабился, но еще хмурился.
– И как, нашли?
– А ястреб летает? Ваша мама какую хошь траву найдет, мистер.
Элефанти тихо усмехнулся и оттаял. Присмотрелся к Пиджаку.
– Я тебя знаю?
– Да вот я сам смотрю… – Пиджак вгляделся в ответ и тут понял. – Божечки… это вы тут были, когда умерла моя Хетти?
Элефанти протянул руку.
– Том Элефанти, – сказал он.
– Да, сэр, я… – Пиджак обнаружил, что весь вспотел. Чувствовал, что из него рвется благодарность, но за что? За то, что тот достал Хетти из бухты? Как тут собраться с мыслями. Перед ним Слон. Это не шутки. Настоящий гангстер. – Ну… мне уже пора, мистер.
– Погоди.
Элефанти залез в карман, вынул пачку банкнот, отсчитал сотню долларов и протянул Пиджаку.
– Это за мою мать.
Пиджак взглянул на деньги.
– Да ни к чему, – сказал он. – Ваша матушка и так мне заплатила.
– Ничего.
– Мне заплатили, мистер. Ваша мама обращается со мной как следует, – сказал Пиджак. – Как я посмотрю, она может открыть свою школу про травы, столько о них знает. Поболее моего, это точно. А я смолоду знаю немало. Она задумала найти фитолакку, и нам долго пришлось ходить. Под конец она подустала, но держится хорошо. Мы все нашли, и она сказала, ей станет получше. Надеюсь, трава поможет.
– Да возьми премию, старина. – Элефанти протягивал деньги.
– Если не обидитесь, сэр, то вы мне уже добро сделали, когда ваши ребята достали мою Хетти из воды.
Элефанти уставился на него. Ему захотелось сказать: «Я не знаю, как она туда попала», – но правда была в том, что сказать это – как признаться в том, в чем он не участвовал, словно он отпирается. Одно отпирательство ведет к другому и третьему, а ни один стоящий гангстер не хочет ступать на эту дорожку. Лучше промолчать.
Старик как будто бы все понял.
– А, моя Хетти просто устала, только и всего. Она пошла за божьим светом. Искала луноцвет, вот в чем штука. Она умерла в чудный день. Лучшие похороны, какие были в этой церкви.
Элефанти пожал плечами, убрал деньги и прислонился к стене своего дома.
– Я видел, как она ходит в церковь, – сказал он. – Она здоровалась. Сейчас это уже не принято.
– И то верно.
– Она казалась приятной женщиной. Не лезла в чужие дела. Работала?
– Ну, то тут, то там. Большей частью просто жила свою жизнь, как и все мы. Жила, чтобы попасть в рай, мистер.
– А кто из нас нет?
– Вы человек религиозный? – спросил Пиджак.
– Не особенно. Может, чуточку.
Пиджак кивнул. Ему не терпелось рассказать все Сосиске. Он завел разговор непосредственно со Слоном. Со всамделишным гангстером! И не такой уж он страшный! А даже религиозный! Ну, чуточку.
– Что ж, пора мне топать, – сказал Пиджак. – Я увижусь с вашей мамой в следующую среду.
– Ладно, старина. Как тебя зовут, кстати?
– Народ меня зовет дьяконом Каффи. Кое-кто – Пиджаком, но больше в округе кличут дьяконом.
Элефанти улыбнулся. А у дедка есть свой стиль.
– Ладно, дьякон. Кстати, чем занимается дьякон?
Пиджак ухмыльнулся.
– Ну-с, это вопрос хороший. Чем мы только не занимаемся. Подмогаем церкви. Выносим мусор. Иногда покупаем мебель. Приносим продукты диаконисе, чтобы устроить трапезу. Даже проповедуем время от времени, если попросят. Делаем, что надо делать. Мы как духовные разнорабочие.
– Ну ясно.
– Но в основном, сказать по правде, у цветных церквями заправляют бабы. Как моя покойная женушка или сестры Го и Бам-Бам.
– Они монашки?
– Нет, вроде бы нет. Так просто, сестры.
– Настоящие сестры?
– Нет.
Элефанти наморщил лоб в недоумении.
– Тогда почему их называют сестрами?
– Оттого, что все мы братья и сестры во Христе, мистер. Вы как-нибудь заходите к нам в церковь. Мать свою приводите. Сами все и увидите. Мы в Пяти Концах рады гостям.
– Посмотрим.
– Что ж, на том я вас оставлю, – сказал Пиджак. – И, надеюсь, до нашей новой встречи Господь будет хранить вас в своей ладони.
Элефанти, уже собиравшийся домой, застыл.
– Ну-ка, повтори, – сказал он.
– А, так моя Хетти благословляла всех встречных. В церкви мы все время так говорим гостям. Если придете, сами услышите. Это девиз церкви еще с той поры, когда меня здесь не было, а я живу тут двадцать лет. Больше того, назади церкви есть целая картина Иисуса с этим девизом у него над головой. Слова выписаны красивыми золотыми буквами. Не пропустишь.
Элефанти смотрел на него странно, с удивленным выражением, в котором Пиджак увидел невинность, и раздулся от гордости. Он подкинул белому пищу для размышлений. Да к тому же гангстеру! Может, он обратил этого малого к слову Божьему. «Вот будет потеха! Твой первый обращенный! Всамделишный гангстер!» Чувствуя себя на кураже, он повторил:
– «Пусть Господь хранит вас в своей ладони». Представишь эту картину в мыслях – и душа радуется.
– Где картина?
– Которая в мыслях?
– Нет. В церкви.
– А, та, старенькая? Это такой большой круг с Иисусом посередине и словами у него над головой. Сразу позади церкви.
– И сколько она там уже?
– Боже… да уж будет – ох, я и не знаю сколько. Никто толком не знает, кто ее нарисовал. Моя Хетти говорила, ее нарисовал какой-то мужик, когда церковь только строили. Сказала: «Не знаю, как наши олухи с ним расплатились, ведь в казне у нас никогда не водилось больше пятидесяти четырех долларов. Уж точно не лазили в кассу Рождественского клуба!» – Пиджак усмехнулся и прибавил: – Видите ли, моя Хетти берегла деньги Рождественского клуба. В коробке… где-то.
– Ясно… говоришь, картина… на задней стене снаружи?
– Ну да, так и есть. Большущая и красивая, Иисус в круге и
