10 мая.
В плацкартном вагоне поезда "Алма-Ата — Ташкент". Столик отржавел и висит на одной петле. Стекла в задней двери нет. Вагон последний и прикрыт железным листом. Сквозь щель в десяток сантиметров видно остающееся сзади полотно и рельсы. Холодно. После Джамбула у нас долго и тщательно проверяли документы казахские менты. Придирчиво осмотрели рюкзак Кирилла Охапкина и открыли две банки тушенки. Тыкали в них вилкой. Затем меня увел в купе проводника поговорить молодой мент — казах с длинным желтым кантом на голубом погоне. После разговора (кто, откуда, почему в загранпаспорте нет прописки) он пожал мне руку, назвал свое имя, предупредил, чтобы, когда будут обыскивать в Узбекистане, мы смотрели не в лицо, но на руки. С сожалением посмотрел на меня. Бросил: "Может, свидимся". И ушел. Я понял, что дела наши плохи. Но ребятам, как разумный командир, я ничего не сказал.
В Ташкенте на вокзале мы не успели пройти и полсотни метров, как нас взяли менты. "Наемники?" Привели в линейное отделение и стали оформлять. Дежурный капитан выслушал мою версию: "Едем в Душанбе, коллектив редакции газеты «Лимонка». Попытаемся найти нашего товарища из редакции Егорова Игоря Александровича, пропавшего в Таджикистане в конце марта". Эта выдуманная мною легенда была роздана ребятам в письменном виде еще в Алма-Ате, затем бумага была сожжена. Рослые менты, поблескивая золотыми зубами, похлопывая дубинками по ладоням, рассказывают друг другу анекдоты на русском языке. Весело похохатывают. Так же весело, думаю я, они набросятся на нас, если возникнет необходимость. В отделении чисто и ни души. Точно так же чисто и безлюдно было на перроне. Я заметил, что у выхода с перрона проверяют документы… Военная зона?
В процессе оформления меня в конце концов узнал дежурный капитан (он видел меня по ящику) и решил, по-видимому, избавиться от нас как можно быстрее. Он сказал, что поезд на Душанбе останавливается в Самарканде, и, выскочив сам на перрон, успел посадить нас на тот же поезд, на котором мы приехали… В вагоне опять были менты. К счастью, ими был до нас еще обнаружен человек без паспорта, и они вплотную занялись им. Стали избивать его и купе проводников.
11 мая. 2.55 ночи.
Сидим в Самарканде на вокзале. Я рассредоточил моих людей, рассадив среди местных. Недалеко от меня уселся человек с мешками свежего чеснока. Отлично пахнет. Мы взяли билеты до станции под немецким названием Денау, она на узбекской территории, но совсем рядом с таджикской границей. От Денау придется добираться автобусом. Вокзал угрожающе тих.
10.20 московского времени. Узбекского 11.20. Загораем, лежим на холмах над Самаркандом. С шести утра мы в Старом городе. Прошли через благоухающий базар: мешки с изюмом, рисом, сушеными абрикосами, какими-то корнями. В мясном у них чище нашего намного. Ветерок через открытые с обеих сторон двери. Курят горящей травой, отпугивая мух. Яркие краски, музыка. Типажи замечательные. Запомнился высокий старик в зеленом халате, красный кушак, розовая чалма, седая борода. Нищие в национальных костюмах. Старики на Востоке красивы. В России старухи красивые, а старики жалкие. Мы бросаемся в глаза, как группа английских летчиков на улицах африканского городка. Кроме нас славянские лица встретились нам в количестве, не превышающем пальцев двух рук. Пожилой русский с опаской подошел к нам на задворках базара. "Тут очень сложно", — сказал он, оглядываясь. Понимай как знаешь. Мы вошли во двор знаменитого дворца Биби Ханум. Жена построила его для Тимура с 1399 по 1404 год, пока Тимур был в походе на Китай. Возвращаясь и увидев голубые купола, он думал, что это мираж… Вокзал мы покинули в 6 утра, осторожно, по одному сдав вещи в камеру хранения. В Старом городе поели в открытом кафе: люля-кебаб, салаты, лепешки, местное самаркандское пиво. Хозяин, якобы служивший в Москве в армии, обжулил нас, но даже с обжуливанием еда стоила 75 тысяч рублей. Их валюты — «сумов» — у нас не было, не обменяли, не успели. Холмы, на которых мы лежим, старые мусульманские могильники. Ребята рассыпались по старым раскопкам, заросшим травой. Мне виден через расселину майор Бурыгин. Ниже меня Макс Сурков. Ниже Мишка Хорс. В глубине Кирилл Охапкин, наш грустный красавец и ловелас. Лешкамент скрыт от меня буфом. Сашка Аронов, Дима Бахур и Влад Волгин (тоже мент) спят под деревьями в тени…
12 мая. 19 часов.
Душанбе. В 201-й дивизии, во дворике газеты "Солдат России". Вторая половина дня в Самарканде была зловещей. Нас обыскивали, задерживали и арестовывали ВОСЕМЬ РАЗ! Я знал, что не следует приближаться к вокзалу, однако мы не смогли найти в городе места, где бы можно было спрятать до 22 часов (время отправления поезда) свои славянские рожи. Первое задержание, впрочем, случилось, когда основной состав со мною во главе сидел вдалеке, за автобусной остановкой. Были задержаны Лешкамент и Макс Сурков, когда они покупали минеральную воду. Мне пришлось вступиться за них. Мерзковатого вида мордатый старший сержант выслушал легенду о пропавшем в Таджикистане товарище, посмотрел билеты, однако в вагончике рядом с автобусной остановкой обыскал и Лешку, и Макса, и меня, вплоть до снятия кроссовок и подрезания стелек. Лешка-мент не выполнил, оказыватся, моего приказания и сохранил вполне безобидный нож, но с выскакивающим лезвием. Старший сержант дал понять, что хочет за нож компенсации, в противном случае он станет «оформлять» нашего товарища. Из денег, каковые я выложил на стол при обыске, я оставил лежать на столе 20 долларов. Сержант сказал мне, чтобы я вынес паспорта моим товарищам. Когда я вернулся в вагончик, 20 долларов на столе не было. В вокзале, куда мы отправились, следуя совету сержата, на нас накатились волны ментов, все водили нас «оформлять» в вокзальное отделение. Когда все менты Самарканда «проверили» и «оформили» нас, появились люди в штатском, представившись как иммиграционная служба, они конфисковали мой и Лешки-мента русские загранпаспорта под предлогом того, что в них нет прописки, и я начал сомневаться в том, что мы выберемся из Узбекистана. Когда "иммиграционная служба" чудом (я стал впрямую говорить о своей известности) отлипла от нас, мы находились в крайне деморализованном состоянии. Взяв свои вещи из камеры хранения, мы прошли контроль при выходе на перрон. Накрапывал дождь. Медленно подполз поезд. Толпа с мешками в количестве тысяч человек пошла к поезду. Ко мне подошел в темноте человек с рацией в аккуратном черном костюме. "Таможенная служба. Пройдемте!" Я взвешивал несколько секунд, броситься мне на него или нет. Подошли его товарищи: второй, третий, четвертый. Оставалось двадцать минут до отхода поезда. Нас увели с перрона. В комнате на втором этаже нас обязали показать имеющиеся деньги и тотчас обвинили в абсурдном недекларировании русских рублей и американских долларов. Последние остатки хладнокровия заставили меня много раз извиниться перед мучителями. Появился начальник в тюбетейке, и нам позволили уйти. Оставалось пять минут до отхода поезда «Ташкент-Денау», и мы побежали.
Поезд был забит человеческим мясом. Женщины в национальных костюмах- расшитые штаны и платье поверх- сидели по трое на лавках. У меня в ногах устроились туркменка и ее мать. От Самарканда до Душанбе по прямой рукой подать, но поезд идет петлей через Карши, Аму-Дарьинскую и Термез, забираясь на несколько часов на туркменскую территорию. По прямой нельзя — мешают горы. Ночь была проведена в дурных снах и дремоте. Туркменские дамы деликатно ерзали у меня в ногах. Уши давили мои собственные кроссовки, которые я, по совету попутчиков, засунул под подушку. Утром я столковался с двумя таджикскими женщинами. У них ребенок и куча неподъемных сумок и мешков. В обмен на помощь в переносе груза они укажут отряду дорогу. Оказывается, если доехать до станции Сарыасия, то там нет никакого досмотра и можно пересечь границу. Перед самой Сарыасия меня соблазнил таджик со щетиной. Он засунул под язык очередную порцию зеленой пасты. "Хочешь?" Я уже видел эту пасту повсюду в Узбекистане. Называется «нос» или «начхе». "Давай", — согласился я. И заправил зеленую гадость под язык. У меня сразу вспыхнуло лицо и загудело в голове, пот покрыл лицо. Захотелось блевать. В таком состоянии я вынужден был командовать. Приказав ребятам рассредоточиться и следовать за мной и женщинами, двинулся из вагона. На перроне яркое солнце, жара, гвалт. Восток. Менты были, но нас не увидели. Пошарпанный автобус принял груз, раза в три превышающий допустимый, и под местную громкую дробь музыки мы рванули. У шофера не было боковых зеркал, и он спрашивал пассажиров, что там сзади. В Сарыасия — захолустной станции, когда прибыл состав на Душанбе, его окружила сотня солдат с дубинками, и таможенники впрыгнули туда, как в барак с заключенными. К тому времени мы столковались с таджикскими дамами и блатным пацаном о плане действий. План свелся к тому, что вышел подкупленный нами проводник и попросил солдата запустить нас девятерых. Солдат послал его подальше. Тогда мы во главе толпы штурмовали вагон. Повсюду происходило то же самое. Ворвавшись в вагон, мы осмотрел и ушибы и ссадины. У Макса были порваны брюки, у многих наших ссадины. С местных лила кровь. В окна кидали мешки и лезли люди. Все это напоминало не то отступление китайцев из Нанкина, не то белых из Одессы, но больше всего было похоже на дикий фильм о мексиканской революции. В нашем вагоне, оказалось, везут фоб 23-летнего таджика, застреленного в Москве. Сладко воняло мертвечиной. В Душанбе, прикрываясь русской старухой, таща ее вещи, мы выбрались из вокзала и сели в троллейбус. Я знал, что в гостинице «Таджикистан» живут российские журналисты. Туда мы и покатили.
