Мэрфи не выдержал. Его лицо налилось краской, глаза смотрели зло и враждебно.
— Люди, подобные вам, капитан, — ожесточенно произнес он, — позор для армии. Если бы на то была моя воля, я расстреливал бы таких, как вы, без судебного разбирательства. Всех — офицеров и рядовых. Глубоко сожалею, — добавил он, выходя из комнаты, — что вам дали только три года тюрьмы. Я бы навсегда замуровал вас в каменный мешок.
Доклад шефу он писал, еще не остыв от гнева, накопившегося в нем после встречи с противниками войны. Он считал, что суды выносят слишком мягкие приговоры, и это его тоже выводило из себя. Он понимал, что вряд ли возможно изменить положение легкими наказаниями, которые определяют суды, подверженные влиянию извне. Гласность судебных процессов вызывает недовольство и протесты общественности, влияющей на решения даже военных трибуналов. Мэрфи предлагал ЦРУ и министерству обороны создать особый орган, который был бы наделен полномочиями, радикальными методами, включая методы физического устранения, без огласки и судебных процессов пресекать опасное направление мыслей и действий тех, кто становится на путь предательства. «Надо сделать так, — писал он, — чтобы каждый потенциальный предатель знал, что его ждет не либеральное решение трибунала, а беспощадное наказание. Особенно строгим должно быть отношение к офицерам».
— Я прочитал ваш доклад, полковник, — сказал ему директор ЦРУ. — В нем много смелых мыслей и решительных предложений. Думаю, что они найдут поддержку не только у нас. Но действовать придется так, чтобы не вызвать на себя огонь недовольства расплодившихся прокоммунистических антивоенных, антиамериканских организаций, которыми нам, видимо, надо заняться всерьез. Я благодарю вас, полковник, за выполненную работу.
— Сэр, — проговорил Мэрфи, намереваясь развить мысль по этому поводу…
— Не спешите, полковник. Вашим докладом я поручу заняться людям, способным оценить ваши предложения и имеющим опыт борьбы с красной опасностью не только в Америке. Вам же предстоит другая работа. Посложнее той, которую вы проделали.
— Я готов, сэр, к любому поручению, — вставил Мэрфи.
— Ваша поездка в Варшаву и предложения о более широких контактах с Пекином нашли одобрение в Совете по вопросам национальной безопасности, — продолжал директор ЦРУ. — В ближайшее время вы встретитесь с Генри Киссинджером. Не удивляйтесь тому, что он вам будет говорить. Считайте, что его предложения и поручения исходят от нашего агентства и от меня лично. Мы действуем в тесном контакте с ним.
Мэрфи, слушая своего шефа, еще не догадывался, что помощник президента Никсона уже начал готовить основание нового направления в американской дипломатии, тщательно готовившегося в недрах специальных служб Америки.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Третий год своего пребывания в Белом доме Ричард Никсон, тридцать седьмой президент Соединенных Штатов, встречал в плохом настроении.
Неутешительные вести поступали из Южного Вьетнама. Крейтон Абрамс прислал расстроивший президента анализ обстановки за минувший год и прогнозы на новый. «Идея «вьетнамизации» войны, выдвинутая в «гуамской доктрине», вызвала крайне противоречивые и часто совершенно неожиданные последствия. И так невысокий боевой дух южновьетнамской армии стал катастрофически падать. Перспектива оказаться один на один с сильными дивизиями коммунистов пугает даже опытных генералов. Внутри сайгонской администрации растут настроения недовольства нашей политикой, ее называют предательской. Здесь мало кто верит, что можно будет остановить Вьетконг без американских войск. Во вьетнамском обществе нарастают настроения капитуляции, зреет идея: пусть американцы быстрее уходят к себе домой, вьетнамцы без них договорятся между собой. В самых широких слоях общества все более привлекательными становятся лозунги, поступающие через Национальный фронт освобождения из коммунистического Ханоя. Новый год будет для нас серьезным испытанием. Можно ожидать, что противник проявит максимум инициативы как на переговорах в Париже, так и на полях сражений в Южном Вьетнаме. В обстановке, когда американские части живут в ожидании самого скорого ухода отсюда, а южновьетнамская армия все больше теряет решимость к сопротивлению, командованию будет трудно организовывать крупномасштабные операции с расчетом на успех».
Через два дня после этого послания министр обороны Мэлвин Лэйрд сообщил президенту, что Вьетконг одновременно нанес серьезные удары по сайгонской дивизии на Центральном плато и по первой американской дивизии в ста километрах северо-восточнее Сайгона.
— Куда же смотрел Абрамс? — сердито спросил Никсон. — Он же писал, что противник, возможно, постарается взять боевую инициативу в свои руки. И, как видите, — саркастически добавил Никсон, — угадал. А не лучше было бы ему самому предупредить противника, мы пока еще не вывели из Вьетнама своих солдат! Или командующий взял на себя роль оракула и снял ответственность за руководство армией? Не думаете ли вы, Мэлвин, что вам надо вмешаться в дело?
— Думаю, господин президент. Через неделю я вылетаю в Сайгон с группой штабных генералов, чтобы разобраться в обстановке, посмотреть на перспективы осуществления «доктрины Никсона», — министр обороны назвал «гуамскую доктрину» его именем, и это понравилось президенту. — Я намерен побывать также в Таиланде и обсудить вопрос об увеличении военной помощи. Этой стране, господин президент, мы должны уделить больше внимания. В нынешней, а еще больше в будущей обстановке она может сыграть решающую роль в расстановке сил в Индокитае, а может, и во всей Юго-Восточной Азии.
— Учтите, Мэлвин, что в самые ближайшие дни я скажу нации о выводе четверти миллиона американских солдат, возможно, уже в новом году. Пусть не будет в связи с этим паники у наших сайгонских друзей. Мы не можем дальше затягивать с обещанным выводом части войск. Это может обернуться серьезными осложнениями и здесь, в Америке, и на международной арене.
— Я понимаю, господин президент, и постараюсь втолковать нашим друзьям, что сегодня у нас просто нет иного выхода. В новых условиях они должны принять как должное, что американских солдат будет постепенно заменять американская техника. На ее плечи мы сможем переложить основную тяжесть и избежать потерь, которые несли раньше.
— Это что-то вроде технологической эскалации, Мэлвин?
— Вот именно. «Технологическая эскалация» — самый точный термин…
В зал, заставленный треногами с мощной телевизионной и осветительной аппаратурой и заполненный журналистами, Никсон вошел с улыбкой на лице.
— Я рад встретиться с вами, господа, — начал Никсон, когда улеглась обычная в таких случаях суматоха, — потому что это встреча и с американским народом. Мы вступили в новый год с надеждами на лучшее будущее, и все мы, граждане Америки, должны сделать все, чтобы эти надежды оправдались.
Президент сразу перешел к анализу положения в стране и к тем проблемам внутреннего порядка, которые предстоит решать администрации: уменьшить число безработных, снизить инфляцию, поднять уровень жизни тех, у кого он достиг критической точки. Он рассказывал о мерах, уже предпринятых администрацией и тех, которые еще требуют уточнения.
— Самой трудной проблемой, доставшейся нам в наследство, является Вьетнам. Вы это знаете так же, как я. Америка никогда не вела столь долгой войны, породившей самые худшие плоды для нашего общества: раскол, неверие, озлобленность. Война во Вьетнаме возвела такие препятствия на нашем пути, преодолеть которые мы не в силах, если не наберемся мужества отказаться от канонизированных постулатов.
Никсон сознательно прибегал к замысловатым выражениям, звучавшим, с одной стороны, решительно и смело, а с другой — ровным счетом не добавляющим ничего к уже давно известному.
— В конце прошлого года, как вы помните, я предложил нашим контрагентам на переговорах в Париже, пойдя на большие уступки, принять за основу следующий принцип: все вооруженные силы, находящиеся в Индокитае, должны прекратить огонь и оставаться на занимаемых ими позициях до того времени, пока мы не выработаем согласованного решения. В то же время вопросу об обмене военнопленными мы продолжаем придавать главное значение.
Уставившись глазами прямо в объективы телекамер, Никсон знал, что таким образом он смотрит в глаза своим невидимым телезрителям, будто с каждым из них ведет задушевный разговор, и хорошо поставленным голосом адвоката проникновенно говорил:
— Я не успокоюсь до тех пор, пока не добьюсь, чтобы последний американский солдат, будь он сейчас на поле сражения или в тюрьме у коммунистов, вернулся к своим родителям. За каждого из них мы готовы принести какие угодно материальные жертвы.
