– Что?
– Я ногой как следует дала ему по яйцам.
– Молодец! – вскрикивает Карен, и Анна, наконец, понимает, как ее подруга относилась к Стиву. – Где он сейчас?
– Я его вышвырнула.
– Что, утром?
– Нет, вечером.
– Не повезло бедняге. Ночью было холодновато.
– Я дала ему одеяла.
И только рассказав все, Анна понимает, как нелепо выглядит все произошедшее. Зеркало разбилось об ее зазеркалье.
– И что теперь?
– Я сменила замок.
– Черт возьми! – разевает рот Карен. – Ты не теряла времени.
– Всего четыре года, – сухо замечает Анна.
– Ну, извини, – повторяет Карен. – Он мне в некотором роде нравился, – и добавляет: – Во всяком случае, трезвый.
– В том-то и беда – пьяное свинство – лишь половина него.
– Угу…
Анна чувствует, что Карен задумалась.
– Чем ты сегодня занята?
– В основном, наверное, буду паковать его вещи. А что?
– Мама предложила присмотреть за Молли и Люком чуть позже. Мне прийти, помочь?
– Это было бы здорово.
* * *
Это была длинная неделя, и Лу нужно отоспаться. К тому же сегодня воскресенье – хорошее оправдание для того, чтобы встать попозже. Едва проснувшись, полусонная, она слышит, как по дому ходят люди. Шум нагревательной колонки – тетя принимает душ, – тихие звуки классической музыки по радио, звяканье посуды на кухне.
Наконец, она понимает, что дальше отлынивать нельзя: мать будет ходить туда-сюда, дожидаясь Лу к завтраку. Она сбрасывает одеяло, надевает халат и спускается по лестнице. Ей слышны голоса, но это не дядя Пэт разговаривает с матерью, это сестра Джорджия. Джорджия часто заезжает в выходные, они с матерью на кухне.
– Элиот напоминает твоего отца, – говорит мать.
– Ты так думаешь? Мне казалось, он больше похож на Говарда.
Говард – это муж Джорджии, а Элиот ее сын.
– Нет, посмотри. Подбородок – точно как у твоего отца.
Лу, нахмурившись, стоит на нижней ступеньке. Черт, Джорджия показывает матери рождественские фотографии – а она хотела это сделать сама. В конце концов, это она фотографировала, и ей понравилось, что ей удалось схватить удачные моменты. Жаль, что не удалось услышать похвалу матери. Но, опять же, нужно было это предвидеть, посылая фотографии сестре: когда дело касается снимков ее сына, конечно, Джорджия захочет похвастать ими при первой же возможности. Лу велит себе не быть ребенком и идет к ним.
– Доброе утро, – приветствует ее мать.
Лу берет из буфета чашку с блюдцем, наливает себе чаю из чайничка. Она любит крепкий, но этот перестоял и – она макает мизинец – холодный.
– Пожалуй, я заварю свежий, – бормочет она.
– Ах, да, извини, мы давно его заварили, – говорит Джорджия. – Я встаю рано, с детьми. Это машинально. Завидую тебе, что можешь спать так долго!
Лу хочется ответить: «Вовсе ты не завидуешь», но вместо этого она садится с ними и берет фотографии со стола. Ее племянник Элиот лижет ложку с тортом, и измазал себе весь рот; Элиот на кривых ножках делает первые шаги; Элиот плещется в ванне – при виде этого нужно изображать умиление. А вот ее племянницу кормят грудью, личико малышки сморщилось и нахмурилось; вот племянница улыбается и играет с погремушкой. Лу сама дала ей игрушку.
Лу добавляет в чай молока и погружается в просмотр фотографий, смеясь и сюсюкая вместе с матерью и сестрой, и ей самой нравятся фотографии, хотя мать ни разу не сказала, как они хороши. Потом, добравшись до последней, Лу испытала необъяснимый наплыв чувств. Ей вдруг захотелось плакать.
Она встает, подходит к окну, пытаясь понять, что это на нее так повлияло. Слезы щиплют глаза. И, вытерев их, она вдруг понимает причину. Это зависть. Она завидует не жизни своей сестры: она бы не хотела такого брака, или такого дома, или, если на то пошло, таких детей. Но она завидует отношениям сестры с матерью.
Они кажутся такими легкими, такими ясными, такими честными по сравнению с ее.
* * *
Анна уже почти запечатала третью коробку с книгами Стива, она с шумом оклеивает ее липкой лентой, когда телефон звонит снова.
Это Лу.
– Привет, – говорит она. – Удобно говорить?
На этот раз Анна более уверена, что действительно удобно. Ураган миновал. Она собирает вещи, но не захвачена, как раньше, на полпути.
– Да.
– Я просто хотела спросить, как вчера все прошло.
«С чего начать?» – думает Анна. Это были потрясающие двадцать четыре часа.
– Поминки у Карен прошли хорошо. В целом.
– Я очень рада.
– Вы где? – Анна хочет уточнить, прежде чем излагать полную версию событий.
– У матери. Ну, на самом деле я вышла купить газеты. Нашла повод прогуляться.
Анна слышит в трубке, как проносятся машины.
– Добрались нормально?
– Да, прекрасно.
Анна еще не очень хорошо знает Лу, но тем не менее улавливает в ее голосе некоторую нотку: на самом деле у нее не все прекрасно.
– Все хорошо?
Лу выдыхает.
– Я только что разругалась с матерью. Она сводит меня с ума.
– Ааа. – По тому как Лу это произносит, и из того, что она рассказывала раньше, когда они встречались на неделе, Анна точно знает, что их отношения с матерью – это целая история. – Печально это слышать.
– Одно и то же, одно и то же. На самом деле я и не ожидала ничего другого. И все-таки иногда надеешься, что что-то изменится. С этим ничего не поделаешь.
– Да. – Анна думает о Стиве. Как часто она надеялась, вопреки очевидности, что он изменится, станет другим. И решает признаться. – А вчера вечером мы разошлись со Стивом.
– О!
Анна дает ей несколько секунд, как раньше Карен.
– Это печально, – в конце концов, произносит Лу.
– Вы так думаете? – Анна удивлена, что Лу так считает. Она думала, что Лу не считала их идеальной парой.
Но Лу объясняет:
– Всегда печально, когда расходятся люди, не безразличные друг другу. У меня было чувство, что вам не наплевать на него.
Хотя они знают друг друга совсем недолго, Лу прекрасно ее поняла.
– Да. Он много значит для меня. Значил.
– Я понимаю, что это страшно тяжело – жить с алкоголиком.
– Я просто больше не смогла.
Анна смотрит на коробки вокруг. Это действительно печально. У них было со Стивом кое-что общее, например, чтение книг, и ей будет страшно этого не хватать.
– Тогда, в парке, знаете, я говорила серьезно.
– Что?
– Что вы не можете разобраться с этой проблемой за него, вылечить его.
– Да.
– Знаете, ему, наверное, придется дойти до самого дна, прежде чем он поймет, что пора завязывать. Так говорят. В некотором роде, может быть, вы помогали ему жить с его проблемой. Вы поддерживали его, придавали сил. Он не мог бросить пить.
Анна слышала эти доводы и раньше, но до этого утра они не отзывались в ней так сильно. Стив на дне – это трагическая мысль. Она вдруг ясно осознала такую перспективу.
– Думаете, у него все будет хорошо? – Ей хочется, чтобы Лу ответила утвердительно. Она понимает, что не может вернуть Стива, и тем не менее чувствует тревогу за него и свою вину. Она оставила его – хотя кто-то может сказать, что он сам оставил себя, – без дома.
– Может быть, – говорит Лу. – Если он будет искать помощь, то сможет ее найти.
– Вы имеете в виду Анонимных алкоголиков и все такое?
– Да. Он пытался обратиться туда?
– Нет.
– Но он может обратиться сейчас. А пока ему есть где жить?
– Не знаю, – честно признается Анна. Ее чувство вины возрастает. Она по-прежнему чувствует себя в ответе за Стива – не может стряхнуть это чувство за одну ночь. Но ощущает и противоположное чувство, новое, и дорожит им: это понимание того, что прежде всего она должна позаботиться о себе. – Я не хочу терпеть его здесь, – повторяет она.
– Да.
– Он может пожить у человека, с которым иногда работает, у Майка, или, надеюсь, у кого-то еще. Я даже не хочу с ним разговаривать. Но мне бы хотелось знать, что он устроился. – Анна обеспокоена. – Сегодня утром я еще ничего не слышала о нем.
– Он взял с собой свой мобильник?
Анне вспоминаются непрерывные звонки вечером.
– Да.
– Я могу позвонить ему, если хотите, – неожиданно предлагает Лу.
– То есть как?
– Проверить, что у него все в порядке. Я работаю еще и в хостеле для бездомных. Так что, в худшем случае, если он не у Майка или кого-то еще, я могу направить его туда.
У Анны смешанные чувства: мысль о том, что Стив в хостеле, обжигает ее изнутри. Тем не менее ей бы хотелось знать, что он в тепле и хоть как-то устроен. Это лучше, чем ничего. Ей невыносима мысль, что и следующую ночь он будет спать на улице под дверью.
