Когда я сидела у окна отеля и сквозь стекло глядела на высокие, косо подстриженные тополя, внутренним взором я видела совсем другие деревья — наши великолепные буки. И тогда я улыбалась и представляла себя старой, почтенной леди, сидящей во главе вайдекрского стола, старой тетушкой сквайра, наделенной большей властью, чем кто-либо другой в семье, — властью крови и ума.
Однажды я вот так, мечтая, сидела у окна и вдруг увидела кокарду почтальона, приближавшегося к отелю. Стук в дверь гостиной заставил меня обернуться и получить несколько писем из дома. Там было одно письмо от мамы — я узнала ее почерк на конверте, а второй конверт оказался подписан незнакомой рукой. Сломав печать, я развернула письмо и взглянула сначала на обращение в начале — оно было официальным: «Дорогая мисс Лейси», — а потом заглянула в конец письма, где стояла подпись «Джон Мак-Эндрю». По-моему, я удовлетворенно улыбнулась. Возможно, я даже вспыхнула от радости. Выходит, доктор Мак-Эндрю намерен вступить со мной в тайную переписку. Очень мило. И я бессознательным жестом тщеславия поправила шелк нарядного платья и вернулась к началу письма. Но мне пришлось оставить при себе свое тщеславие. Письмо было исключительно деловым.
Дорогая мисс Лейси,
прошу прощения, что осмеливаюсь писать Вам без разрешения Вашей матери, но я обращаюсь к Вам ради ее здоровья. Она не совсем хорошо себя чувствует, и я думаю, что ответственность по управлению имением слишком тяжела для нее.
Не могу сказать, что ее здоровье в опасности, но я бы посоветовал Вам не затягивать Ваше возвращение дольше намеченного срока.
Как ее врач я считаю, что сердце леди Лейси не имеет органических пороков, но некоторая его слабость требует избегать чрезмерных волнений и нагрузок.
Надеюсь, что Вы, леди Лейси и сэр Гарри пребываете в добром здравии и путешествие Ваше протекает благополучно.
Ваш покорный слуга
Джон Мак-Эндрю.
Первым движением моей души было раздражение, что Джон Мак-Эндрю смеет расстраивать мои планы. Как раз тогда, когда мне необходимо продлить мое пребывание во Франции, он возвращает меня домой, как ребенка из школы. Разумеется, я никуда не поеду. Но избежать этой ответственности мне придется ценою собственного беспокойства.
Следующая моя реакция была уже другой. Возможно, проблема с маминым здоровьем и поможет нам с Селией остаться во Франции, в то время как Гарри придется вернуться домой. Он сможет держать мамину руку во время ее сердцебиений или других приступов, и она будет счастлива и успокоена этим. В слегка приглаженном виде я подала эту идею Селии, и она с готовностью ее подхватила.
— О да, — сказала она. Мы были в ее комнате, и она одевалась, чтобы ехать на прогулку. Наши глаза встретились в высоком зеркале ее трельяжа. — Но ты же будешь тревожиться о матери, Беатрис.
— Конечно, — грустно ответила я. — Но пока мы не решим нашу проблему, я не могу возвращаться домой. И по крайней мере, я буду знать, что Гарри рядом и заботится о ней. Кроме того, он может снять с ее плеч тяготы по управлению имением.
— Давай расскажем ему сейчас же, — решительно произнесла Селия.
Мы надели шляпки, раскрыли зонтики и отправились за ним.
Гарри как раз посетил с визитом ферму, на которой в качестве удобрения использовались морские водоросли, и мы планировали то же самое сделать в Вайдекре. Я считала, что на меловых почвах, подобных нашим верхним пастбищам, лучше использовать лошадиный навоз, а водорослями можно удобрять лишь песчаные и глинистые почвы в низинных участках. По мнению же Гарри, это можно было делать и на склонах холмов, если только водоросли предварительно подготовить. И сейчас он находился на ферме, где водоросли сушили и переворачивали под солнцем и дождем, дожидаясь достаточной степени гниения. Мы направились туда же, рассчитывая встретить Гарри по дороге.
Лицо Селии осветилось радостью, когда мы увидели приближающегося к нам всадника. Под влиянием моды, царившей в этом маленьком провинциальном городке, Гарри отказался от парика, и теперь его отросшие волосы красиво развевались под надвинутой треуголкой.
— Привет! — радостно произнес он, натягивая поводья и останавливаясь рядом с двуколкой. — Что за приятный сюрприз! — Улыбка Гарри предназначалась для нас обеих, но глаза его остановились на мне.
— Мы решили устроить небольшой пикник! — заявила Селия. — Ты не видел поблизости хорошенького местечка?
— Отлично, давайте вернемся на ферму. Там есть чудесная река. Если б я догадался захватить удочки, я бы мог выудить пару форелей нам на ланч.
— Их захватила я, — с триумфом произнесла Селия. — Я догадалась, что едва зайдет речь о пикнике, как ты вспомнишь о рыбной ловле, и тогда первое, что тебе понадобится, это удочки.
Гарри склонился над ее рукой и благодарно поцеловал ее.
— Ты лучшая жена в мире, — произнес он. — Отлично.
Он развернул лошадь и приказал кучеру следовать за собой.
Я не упоминала о письме, пока мы ели, а Гарри безуспешно сидел на берегу со своими роскошными, но бесполезными удочками. Примерно через полчаса я показала ему письмо доктора Мак-Эндрю и длинное послание мамы, переполненное заботами о зимнем севе и смущенными расспросами, какие именно поля следует засевать в этом году.
— Думаю, что нам надо возвращаться сразу, — решительно сказал Гарри, едва прочтя краткое письмо доктора и путаное известие от мамы. — Мама всегда очень боялась этих приступов, и я бы не хотел оставлять ее одну в такое время.
— Я согласна с тобой. Мы должны отправиться домой как можно быстрее, — ответила я. — Доктор Мак-Эндрю пишет довольно спокойным тоном, чтобы не пугать нас, но, я думаю, он не стал бы писать, если б дома было все хорошо. Какой самый короткий путь отсюда до Англии?
— Нам повезло, что мы сейчас в Бордо, — задумчиво протянул Гарри. — Если бы письмо застало нас уже в Италии, нам потребовалось бы несколько недель на возвращение. А сейчас мы можем нанять пакетбот от Бристоля и оттуда добираться на почтовой карете.
Я улыбнулась. Все складывалось удачно, и я не стала продолжать этот разговор. Селия удивленно взглянула на меня, но я взглядом велела ей помолчать, и она ничего не сказала.
Спустя несколько часов я опять подняла этот вопрос, напомнив Гарри о моей болезни и о том, что мне не выдержать долгого морского путешествия.
— Ты, конечно, можешь подумать, что я равнодушная дочь, — произнесла я, улыбаясь. — Но, Гарри, я не решусь даже ступить ногой в лодку, особенно в ноябре. Я едва ли найду в себе силы опять пересечь Ла-Манш.
